Русанов

Особые заслуги в исследовании внутренних районов главного острова архипелага принадлежат английскому альпинисту Мартину Конвэю, который в 1896 и 1897 годах глубже всех проник в глубь этой суши, несколько раз пересекая ее в различных направлениях, обнаружив странную закономерность в распределении ледников, большая часть которых располагалась на периферии острова, тогда как в центре преобладали относительно небольшие горные ледники, причем это выглядело очевидным нарушением широтной зональности в этой части Арктики.

Таким образом, на протяжении второй половины XIX века на Шпицбергене проходил своеобразный международный научный аврал, в котором, однако, не участвовала страна — первооткрыватель архипелага. Такое положение, разумеется, не могло продолжаться до бесконечности. Перелом в этом отношении наступил в самые последние годы XIX века, когда Академии наук Швеции и России решили провести в жизнь совместными усилиями старую идею об измерении дуги меридиана, для чего уже в 1898 году была выполнена предварительная рекогносцировка района работ с участием русского топографа Шульца. В дальнейшем обе экспедиции работали со своих баз, расположенных на крайнем севере (шведская на полуострове Ню-Фрислан) и юге (русская в Хорнсунне) архипелага независимо друг от друга, руководствуясь общей программой, с тем чтобы сомкнуть цепи треугольников триангуляции в наименее доступной части Шпицбергена на горе Ньютон высотой 1717 метров. Шведскими работами руководил геодезист профессор Едерин, русскими — отмеченный выше (см. гл. 5) геолог Чернышев, назначенный на эту должность с учетом его опыта на Новой Земле и Тимане. Зимовочным составом нашей экспедиционной базы командовал военный топограф штабс-капитан Д. Д. Сергиевский.

Работы русских проходили с юга главного острова архипелага в основном в полосе, примыкающей к Стур-фьорду, то есть в районах самого интенсивного оледенения со всеми вытекающими отсюда последствиями. По первоначальному плану русские должны были довести свои наблюдения до горы Чернышева на широте 78 градусов 58 минут. Однако поскольку шведские исследователи испытывали сильные затруднения в проведении своих наблюдений, русские взяли на себя самые ответственные работы по увязке сетей, включая наблюдения на горе Ньютона, в выполнении которых отличился астроном А. С. Васильев из Пулковской обсерватории. Работа велась в крайне сложных условиях ледников на «белых пятнах» на такой местности, где большей частью нога человека ступала впервые и о которой прежде не было ничего известно. Много забот доставило преодоление неизвестных перевалов на ледниках с их многочисленными зонами трещин, не говоря уже о бесконечных туманах и метелях. Помимо геодезических и астрономических работ, участниками экспедиций были выполнены топографические съемки, а на экспедиционных зимовочных базах еще и продолжительные метеорологические наблюдения, не считая попутных геологических, гляциологических и биологических исследований. Несомненным достижением было и то, что не было потеряно ни одной человеческой жизни, что в практике полярных исследований того времени было редким явлением.

Эти работы явились примером успешного международного сотрудничества в самых экстремальных природных условиях, что было особо отмечено участником шведской экспедиции Карлхеймом-Гюлленшельдом: «Пришли новые времена… Когда теперь различные нации встречаются в высоких широтах, то это связано не с их корыстолюбием, а с поисками истины, которая привела их сюда, с желанием изучить каждую точку нашей парящей в космосе планеты, на которой мы живем. Это современное соревнование разыгрывается на других полях битвы, на полях сражений за знания, где интересы не противоречат друг другу и где цель сражения состоит не в нанесении ущерба друг другу, а во взаимной помощи и поддержке независимо от языковых и расовых различий».

Как и на других материках и архипелагах, наука, экономика и политика на Шпицбергене дружно шагали в ногу, хотя и со своими сугубо полярными особенностями, больше заставляя считаться в жестоком арктическом мире с интересами конкурентов и коллег, где часто природа оставляла людям всего один выбор — или вместе выжить, или вместе умереть.

Посчитав, что с уходом русских с архипелага фортуна обернулась к ней лицом, Швеция (находившаяся тогда в унии с Норвегией, однако осуществлявшая от имени обоих государств общую внешнюю политику) в 1871 году сделала России официальный запрос на тему государственной принадлежности архипелага в новой сложившейся обстановке. В России на время задумались и ответили в том смысле, что ничего менять не надо, а будущее покажет, что к чему… Такая оттяжка решения заставила продемонстрировать заинтересованность обеих сторон на примере совместной экспедиции по измерению дуги меридиана, описанной выше. Характерно другое — при единой программе единой экспедиции все же не получилось — на практике оба национальных подразделения работали порознь, накапливая опыт международного научного общения в высоких широтах на будущее, который наиболее успешно уже после Второй мировой войны был реализован в Антарктике. А тогда по свежим следам обмена нотами в обеих странах по поводу Шпицбергена разгорелась дискуссия, временами достаточно жаркая. «Грумант, — заявлял неугомонный Сидоров, — это достояние всего поморского народа, который приурочил его к своему хозяйству тяжелым вековым трудом и тем обратил его в государственное достояние», которое, однако, государство принять не торопилось, занятое проблемами освоения новых среднеазиатских и дальневосточных владений, с первого взгляда несравненно более перспективных. Шведы, ссылаясь на заслуги Норденшельда и его сподвижников, отвечали в духе — и мы пахали… Разница в позициях обоих претендентов, однако, была существенной: подданные общего шведско-норвежского короля Оскара II все чаще оседали на архипелаге, во всю эксплуатируя его богатства, а поток русских переселенцев направлялся на земли Сибири и далее, и выходило, что Россия заинтересована в Шпицбергене скорее на будущее. А тем временем на архипелаге все чаще стали появляться подданные иных держав, имевшие весьма сильных покровителей.

На самом Скандинавском полуострове также происходили значительные перемены, завершившиеся появлением среди европейских держав пока робкого, но с солидными полярными заявками новичка — королевства Норвегии, освободившегося наконец от надоевшей опеки соседа — Швеции. Новичок, как описано выше, уже доставил своему полярному соседу немало хлопот на Новой Земле и был готов продемонстрировать то же самое на Шпицбергене, для начала в 1907 году (всего-то два года спустя после обретения независимости!) предложив заинтересованным сторонам, формально не меняя сложившегося правового статуса, договориться о единых правилах использования ресурсов архипелага. В июле 1910 года такое международное совещание состоялось в Христиании (столице королевства, которой, чтобы избавиться от ненужных воспоминаний прошлого, позднее вернули старинное исконное название Осло), где было решено для управления Шпицбергеном создать международную комиссию из представителей Норвегии, Швеции и России. Спустя год российский МИД, где лучше понимали складывающуюся ситуацию, ходатайствовал перед премьером Коковцевым принять меры «к безотлагательному насаждению на Шпицбергене какого-либо русского, по внешней форме неказенного предприятия, которое, служа проявлением нашей деятельности на Шпицбергене, облегчило бы Российскому правительству защиту его старых прав на эту территорию» (Пинхенсон, 1962, с. 502). Было от чего всполошиться российским дипломатам, ибо им приходилось теперь не упреждать события, а действовать им вдогон — позиция, от которой было трудно ожидать чего-либо путного.

Освоение ресурсов Шпицбергена тем временем без нашего участия шло полным ходом, прежде всего в угольной промышленности. Еще в 1899 году немец Лернер огородил участки острова Медвежий с надписями типа «Эта известная германскому канцлеру промышленная заявка; все права на землю и воды, в особенности на гавани, состоят под охраной германского государства». Правда, до добычи дело так и не дошло. Но в 1904 году американцы Лонгьир и Айер, оценив благоприятные геологические условия для добычи угля, что требовало сравнительно небольших затрат, создали Арктическую угольную компанию и спустя два года приступили к добыче угля в окрестностях бухты Адвент на южном побережье Ис-фьорда, где возник поселок горняков Лонгьир-сити. В начале XX века уголь в полном смысле был хлебом промышленности и такая благоприятная конъюнктура продолжалась довольно долго, тем более что перевозка угля морем обходилась дешево. Начиная с 1905 года на Шпицбергене развила активную деятельность Нозерн эксплорей-шен компани во главе с Эрнстом Ричардом Мэнсфилдом, обрыскавшим прежде в поисках золота мир от Новой Зеландии до Британской Колумбии. В 1908–1909 годах он зимовал в домике на северном берегу Бельсунна, получившем с его легкой руки шикарное название Кэмп Белл. С той поры множество других подобных построек под названиями Кэмп Мортон, Кэмп Эрна, Кэмп Миллар и т. д. выросли на берегах Шпицбергена, долгое время предоставляя кров разным экспедициям и прочему бродячему люду, став в наше время уже памятниками совсем иной эпохи. Неоднократное пребывание в них позволило мне усомниться в их удобствах для зимовки, по крайней мере по сравнению с добротной русской бревенчатой избой, но о вкусах не спорят. В 1909 году Скотиш Спитсберген Синдикат построил целый поселок из четырех таких же дощатых домиков неподалеку от фронта ледника Норденшельда на берегах Билле-фьорда — можно вести этот перечень и дальше, но уже приведенные сведения свидетельствуют о размахе поисков полезных ископаемых на Шпицбергене, даже если эти поиски в большинстве случаев и не увенчались чем-то конкретным в виде шахт и рудников. Надо сказать, что только разведкой и добычей полезных ископаемых дело не ограничилось.