Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой

Уже в 1941 году фюрер сожалел: «Нам не повезло, что наша религия убивает радость красоты. Протестантское ханжество еще хуже, чем католическая церковь». Но тут же добавил: «Я не занимаюсь догматами веры, но и не потерплю, чтобы священник занимался земными делами. Надо так сломать организованную ложь (так Гитлер именовал церковное христианство. — Б. С.), чтобы государство стало абсолютным властелином». А 13 декабря 1941 года, выразив неосновательную надежду, что «война идет к концу», Гитлер с гордостью добавил: «У меня шесть дивизий СС, ни один из этих солдат не ходит в церковь, и тем не менее они со спокойной душой идут на смерть». Поэтому-то на ременных пряжках эсэсовцев было выгравировано, не: «С нами Бог», как у солдат вермахта, а: «Моя честь — верность». Гитлер возмущался германскими министрами и генералами, которые убеждены, что «нам не победить без благословения церкви». Между тем эсэсовцы умирали с именем Гитлера на устах, а не с именем Бога.

Объективно национал-социалистической партии и государству никакая церковь не была нужна. Католическую церковь, более склонную к вмешательству в земные дела и следованию принципам гуманизма независимо от позиции светских властей, нацисты всячески принижали, к протестантским, как в большей мере «национально мыслящим», относились более терпимо. Впрочем, и католики под гнетом диктатуры и в условиях победоносного шествия вермахта довольно быстро присмирели. Так, Ватикан даже не рискнул публично осудить истребление евреев. В будущем же, в случае победы Германии в войне, и протестантам, и католикам была уготована не слишком завидная участь: слиться в полностью огосударствленной единой церкви. Как говорил Гитлер в узком кругу соратников, «война когда-нибудь кончится. Последней великой задачей нашего времени станет тогда решение проблемы церкви. Лишь тогда немецкая нация может считать свое будущее обеспеченным».

24 октября 1941 года, когда германские танковые колонны рвались к Москве, фюрер утверждал: «Большевики полагают, будто могут одержать триумф над Всевышним... Но мы, откуда бы мы ни черпали свои силы, будь то из катехизиса или философии, имеем возможность сделать шаг назад, в то время как они со своим материалистическим мировоззрением в конце концов съедят друг друга». В действительности Гитлер и его соратники верили, что творят волю Бога, и хотели продиктовать судьбу всему человечеству, для большинства — страшную. Но настоящим ужасом она обернулась для самих немцев.

В книге «Моя борьба» Гитлер провозглашал себя философом, чья вера в Бога носит внецерковный характер. В то же время он признавал для масс необходимость церковных догматов. Фюрер писал: «В нашем мире религиозные люди не могут обойтись без догматических обрядностей. Широкие слои народа состоят не из философов: для массы людей вера зачастую является единственной основой морально-нравственного миросозерцания... Если мы хотим, чтобы религиозные учения и вера действительно господствовали над умами широких масс народа, мы должны добиваться того, чтобы религия пользовалась безусловным авторитетом... Сотни тысяч более высоко развитых в умственном отношении людей отлично проживут и без этих условностей. Для миллионов же людей эти условности совершенно необходимы... Только благодаря догмату религиозная идея, вообще говоря, поддающаяся самым различным истолкованиям, приобретает определенную форму, без которой нет веры... Политику приходится прежде всего думать не о том, что данная религия имеет тот или другой недостаток, а о том, есть ли чем заменить существующую, пусть и не вполне совершенную, религию. И пока у нас нет лучшей замены, только дурак и преступник станет разрушать старую веру». После прихода нацистов к власти в качестве религиозной альтернативы стала все больше выступать расовая доктрина НСДАП, пропагандирующая борьбу за «жизненное пространство для наиболее полноценной германской расы».

Гитлер демагогически призывал к объединению всех сторонников христианских конфессий для борьбы с «еврейской опасностью»: «Сотни тысяч членов нашего народа гибнут в результате отравления крови, а мы проходим мимо всего этого, будто совершенно слепые. Эту свою гнусную работу евреи проводят совершенно планомерно. Эти черноволосые паразиты совершенно сознательно губят наших неопытных молодых светловолосых девушек, в результате чего мы теряем невосстановимые ценности. И что же?.. И католический, и протестантский лагери относятся совершенно равнодушно к этим преступлениям евреев и не замечают, как эти паразиты народов преступно уничтожают самые ценные, самые благородные дары Божий на земле. Судьбы мира решаются не тем, победят ли католики протестантов или протестанты католиков, а тем, сохранится ли арийское человечество на нашей земле или оно вымрет.

И при таком положении вещей католические и протестантские лагери не умеют соединиться против врагов человечества, а вместо этого подумывают, как бы уничтожить друг друга! Мы считаем, что обязанность подлинных патриотов — позаботиться о том, чтобы верующие обоих лагерей перестали всуе поминать имя Божие, а стали бы на деле выполнять волю Божию и сумели бы помешать евреям позорить дело Божие. Разве не Божья воля создала человека по образу и подобию Творца Всевышнего. Кто разрушает дело Божие, тот ополчается против воли Божией...

Национальное единство нельзя укрепить тем, чтобы разжечь войну между католиками и протестантами. Только при взаимной уступчивости, только при одинаковой терпимости с обеих сторон можно изменить нынешнее положение вещей и добиться того, чтобы в будущем нация действительно стала единой и великой».

В этом была трагедия германского народа. Национальное единство и взаимную терпимость немцев разных христианских вероисповеданий Гитлер цементировал неприкрытой расовой ненавистью.

Христианские церкви Гитлер до поры до времени готов был терпеть как необходимый массам институт. Но он не намерен был вступать в какие-либо устойчивые отношения с ними. И не скрывал своего презрения к людям, глубоко и искренне верующим в христианского Бога. В «застольных разговорах» в ставке фюрер настаивал, что «партия хорошо делает, что не вступает ни в какие отношения с церковью. У нас никогда не устраивались молебны в войсках. Пусть уж лучше — сказал я себе — меня на какое-то время отлучат от церкви или предадут проклятию. Дружба с церковью может обойтись очень дорого. Ибо, если я достиг чего-либо, мне придется во всеуслышание объявить: я добился этого только с благословения церкви. Так я лучше сделаю это без ее благословения, и мне никто не предъявит счет...

Если бы не националисты-добровольцы, то в 1918 —  1920 годах священники у нас стали бы жертвой большевизма. Попы опасны, когда рушится государство. Тогда они собирают вокруг себя темные силы и вносят смуту: какие только трудности не создавали римские папы германским императорам! Я бы с удовольствием выстроил всех попов в одну шеренгу и заставил побеспокоиться о том, чтобы в небе не появились английские или русские самолеты. В данный момент (осенью 1941 года. — Б. С.) больше пользы государству приносит тот, кто изготавливает противотанковые орудия, чем тот, кто машет кропилом...»

Тогда же Гитлер высказал сомнения в христианских Догматах с рационалистической точки зрения и подчеркнул значение языческих элементов культуры, которые ничуть не ниже христианских, хотя и не имеют уже сегодня прежнего религиозного значения: «В наши дни человек, знакомый с открытиями в области естествознания, уже не сможет всерьез воспринимать учение церкви: то, что противоречит законам природы, не может быть Божественного происхождения, и Господь, если пожелает, поразит молнией также и церковь. Целиком основывающаяся на взглядах античных мыслителей, религиозная философия отстает от современного уровня развития науки. В Италии и Испании это закончилось резней (Гитлер имел в виду процессы инквизиции. — Б. С.).

Я не хочу, чтобы у нас случилось то же самое. Мы счастливы, что сохранились Парфенон, Пантеон и другие святыни, хотя с религиозной стороной этих сооружений мы уже давно не имеем ничего общего. Будь их у нас еще больше, это было бы просто великолепно. Мы ведь все равно не будем поклоняться в них Зевсу...