Берзарин

На сегодня работу решили прекратить, чтобы продолжить ее на другой день.

Иван Кононенко показал нам строения, где будут временно жить саперы и стрелковые подразделения, выделенные для охраны территории геббельсовской дачи.

Саперы наловили еще до нашего прибытия рыбы и угостили нас вкусной ухой. К вечеру мы вернулись в свой штаб, доложили командиру полка о той работе, которую ведут саперы.

Во времена, когда мы сражались на Днестре, в газетах промелькнуло сообщение какого-то пресс-агентства о бомбардировке англичанами Берлина и, в частности, Груневальда. При этом якобы бомбы угодили в дачу Геббельса. Прочитав информацию, я не особенно поверил написанному. Знал, что газетчики могут и соврать. Газетная ложь называется «уткой» [74]. Побывав лично в лесу, увидев дачу Геббельса, я поверил той информации: видны и давние развалины, есть и свежие руины. Работала не авиация, а артиллерия. От развалин несло гарью и тлением.

В комнату ко мне постучали. Я отозвался. Вошел Борис Толстов. Он предложил завтра ехать на озеро Шляхтензее не автомашиной, а на мотоциклах. Я отказался. Беда с этими мотоциклами. Они сводят наших офицеров с ума. Четырех своих офицеров мы похоронили, а с десяток остались калеками. Я решил предложить командиру полка проект приказа, запрещающий офицерам полка пользоваться мотоциклами.

Полковник С. Г. Артемов приказ о мотоциклах подписал без особого энтузиазма. Мне сказал:

— Запретами, мой дорогой, мало чего добьемся. Есть потребность организовать курсы мотоциклистов и шоферов. Следовало бы при этом создать экзаменационную комиссию. Тогда бы мотоциклетная аварийность сократилась. Выехав на трассу на своем БМВ, я однажды, в плотном потоке машин, мчащихся с огромной скоростью, увидел обгоняющего всех нас американского мотоциклиста из МР — военной полиции. Негр вырвался вперед, лавируя среди всех видов транспорта на магистрали. При этом он, сидя в седле своего железного коня, курил сигару. Руль находился в одной руке. Вот это — класс езды!

Артемов сказал мне, что многие офицеры и сержанты, готовясь к демобилизации, хотят увезти с собой домой даже изношенные «цундаппы». Отличные машины. Они очень пригодились бы в российской глубинке, где царит бездорожье. В коляску можно погружать картошку, капусту, различную мелочь.

Сам Артемов, имеющий за плечами семь классов неполной средней школы и краткосрочные офицерские курсы, слетал в Москву, в академию. Собеседования не выдержал и теперь тоже живет с чемоданным настроением. И с начальником штаба полка майором Вениамином Маноцковым мы скоро тоже распрощаемся. Он лег в госпиталь. Обострилась стародавняя болезнь горла. Потерял способность есть, пить, даже разговаривал только шепотом. Так что мне обеспечена участь «врио» — временно исполняющего обязанности выбывшего из строя начальника. Меня эта перспектива совсем не обрадовала.

Перестрелки закончились. И во всю мощь заработали канцелярии, в том числе и военные. Командарм Берзарин распорядился, чтобы мы представили к правительственным наградам, орденам и медалям всех участников боевых действий на пути от Одера до Берлина и штурма Берлина. А это — многие сотни реляций. И каждая должна соответствовать статусу награды и форме. Работники штаба, его строевой части, трудились чуть ли не круглосуточно.

Одновременно разрабатывалась документация — на увольнение в запас военнослужащих старших возрастов. Надо было уволить женский персонал. Такая работа проводилась и в высших штабах. Касалась она и тех особ, которых солдатская молва именовала ППЖ. Переводилась эта аббревиатура как «полевая походная жена». Для них во фронтовом стрелковом запасном полку создали особый лагерь — не всякий большой чин, избавляясь от ППЖ, опускался до того, что отвозил свою временную подругу в общую команду отправляемых на родину солдат. Кто побывал в этом «лагере», запомнил печальные лица «вдовушек». В нашем полку не было ни одной ППЖ. Были только пары, вступившие в брак по любви. Артемов имел жену, врача нашей санчасти, начальник оперативного отдела штаба дивизии Анатолий Щинов женился на девушке из медсанбата, наш начальник продфуражного снабжения Сеня Гульман женился на медсестре Жене Новиковой… Все такие молодые семьи я не стану перечислять. Только комдив отвез свою подругу в лагерь. Она, Галя Сукачева, связистка, приехав в Харьков, ушла в церковную среду, в христианскую общину. Там матушка Галина стала простой монахиней. Она — «отставная генеральша», приняв постриг, продолжала любить своего временного покровителя и, простившись с ним, отказывала женихам, в повторный брак не вступала. А женихи находились. Среди них были молодые, перспективные парни. Мать хотела видеть свою дочку счастливой. «Надеялась, что ты привезешь с фронта мне внучонка», — причитала она. Не дождалась. Галя не уступала. Отвечала матери: «Сердцу не прикажешь». Как связистку мы Галину уважали, она была внимательна и добропорядочна. Долго звучал в ушах ее приятный голос: «Я — “Волга”, я — “Волга”»…

Стрелковые части переводились на механизированную тягу. И потому конский состав предстояло отправить в народное хозяйство. Мы разработали маршруты отправки коней своим ходом через территорию Польши. Там создали систему конных депо для отдыха перегоняемых лошадей. Туда завезли корма, дежурили ветеринарные работники. Польское бандитское подполье нападало на такие пункты, и в такой стычке был убит Герой Советского Союза майор Скопенко. На Дону я некоторое время находился в его подчинении. Хороший был человек, храбрый воин.

Отлучиться из штаба полка я не имел возможности несколько дней. Только ночами, отправляясь ко сну, вспоминал берега Шляхтензее, которые цвели всеми цветами радуги. Один раз саперы прислали на нашу кухню центнера два рыбы. В тот день повара накормили нас ухой.

Пообедал в офицерской столовой и навестивший нас районный комендант Григорий Бушин. Он спросил меня, почему я, представив его Константину Симонову, ушел. Ведь Симонов хотел со мной переговорить о своих издательских планах. Бушин сообщил, что Симонов просил его передать мне, что он и его друзья, военные корреспонденты, имеют намерение выпустить в Москве не меньше трех сборников под названием «В редакцию не вернулся» [75]… Это очерки о журналистах, погибших на полях сражений. Симонов ждет от меня материал для первого такого сборника. Я напомнил Бушину имя Ольги Чеховой, о которой при мне заговорил Симонов. Бушин поморщился и, убедившись, что рядом никого нет, произнес хрипло:

— Эта коварная дама лишает многих покоя. Я назвал бы ее современной Матой Хари [76]. Много у нее общего с той шпионкой, которая так прославилась в годы Первой мировой войны.

Сравнивая Чехову с Матой Хари, Бушин не преувеличивал.

Эмигрантка из России, Ольга Константиновна Чехова стала в Германии знаменитой киноактрисой, помимо этого имела певческий голос — меццо-сопрано. По-видимому, ее завербовал Владимир Георгиевич Деканозов, бериевский земляк. В Берлине он, матерый чекист, с легкой руки Вячеслава Молотова с ноября 1940 года сидел в кресле посла. Она активно служила нашей Чека, внедрилась в немецкое сопротивление нацистскому режиму. Сотрудничала с «Красной капеллой» [77], полковником Генерального штаба, графом Шенком фон Штауффенбергом и другими запредельно храбрыми людьми. Может, ей не совсем доверяли, но она оказывала им некоторые услуги [78].

При всем этом Ольга Чехова — талантливая личность, актриса от Бога. Обласканная властями, она появлялась в обществе фюрера и министра пропаганды, бывала в обществе людей, тесно связанных с Гиммлером и Канарисом.

Кинофильм «Любовь на ринге» с ее участием не сходил с экранов кинотеатров Третьего рейха. Когда наши войска ворвались в Берлин, ее разыскали и схватили агенты ОКР «Смерш». В багажном отсеке боевого самолета доставили в Москву. Там ею занимались могущественный шеф Смерша В. С. Абакумов и генерал НКВД В. Н. Меркулов.