Три зимовки во льдах Арктики

Эти потешные собаки, родившиеся на дрейфующем корабле, росли в полном неведении о существовании иного мира, кроме «Седова», и иных живых существ, кроме нас: каждого же из нас они прекрасно знали и любили. Но достаточно было кому-либо одеться в меховую малицу, чтобы собаки пришли в страшное замешательство и начали неистово лаять. Когда же кто-нибудь становился на четвереньки, Джерри и Льдинка тряслись от ужаса, забиваясь в самый дальний угол кают-компании.

Хотя собаки были от одной матери, они по своему характеру и даже по внешнему виду резко отличались одна от другой. Джерри слыла у нас прямой и честной собакой, без всякого ехидства и двоедушия. Высокая, мохнатая, с острыми ушами и добродушной мордой, она унаследовала от Нордика лучшие качества полярной лайки: выносливость, преданность человеку, терпение.

Почему-то Джерри считала своей неуклонной обязанностью сопровождать людей, уходивших на лед. Какая бы холодная и ветреная погода ни была, она пулей выскакивала из кают-компании, едва заслышав шум шагов по трапу. Увязавшись за наблюдателем, она не отставала от него, пока не приходило время возвращаться на корабль.

Во время суточной магнитной станция Джерри укладывалась в ямку, которую выкапывал для нее в снегу дежурный по охране наблюдателя, и терпеливо лежала там до смены. Затем вместе со сменившимся наблюдателем она возвращалась на корабль, быстро съедала свою порцию и сейчас же убегала обратно, словно без нее станция не могла состояться.

Эту преданность очень ценил наш боцман, любивший во всем аккуратность и дисциплину. Он даже укладывал Джерри спать к себе в койку. А Александр Александрович где-то отыскал шар-поплавок от рыбацких сетей и подарил его Джерри. Он всерьез уверял меня, что у Джерри природные задатки способного футболиста. Собака действительно любила играть с этим шаром. Иной раз она гоняла его по льду часа полтора; зубами схватить шар ей не удавалось, и Джерри перебрасывала его то лапами, то мордой. Все покатывались со смеху, наблюдая за ее маневрами.

Жители кубрика открыли у Джерри еще один талант. Они уверяли, что у собаки прекрасный слух. В доказательство Шарыпов брал гитару и трогал струны. Джерри откликалась и начинала подвывать хриплым басом! Так же точно реагировала она на аккорды, взятые на пианино. Концерты Джерри пользовались в кубрике огромным успехом.

Маленькая кривоногая, немного похожая на таксу Льдинка не имела ничего общего с Джерри. Ее худая лисья морда с удивительно хитрыми карими глазами была воплощением лукавства. Болезненная и худая собака, Льдинка старалась прожить на корабле с наименьшей затратой сил и энергии. Она была самым откровенным подхалимом. Выпрашивая лакомый кусок, Льдинка была способна лечь на брюхо и подползти, виляя хвостом. Когда ее дразнили и щипали, она не сопротивлялась и все так же виляла хвостом. Только тогда, когда ей становилось совсем невмоготу, она молча хватала зубами обидчика.

В дальние экскурсии по льду эта лукавая собака ходить не любила. Она гораздо лучше чувствовала себя на мягком диване в кают-компании, нежели на снегу у ледяного домика. Но в трудные минуты Льдинка не терялась.

Я однажды наблюдал в течение получаса, как она пыталась взобраться на корабль, - трап был приподнят на полтора метра ото льда. Вначале Льдинка, заметив меня, попыталась схитрить и возбудить жалость к себе: шерсть у нее внезапно поднялась дыбом, она задрожала и начала скулить.

Тогда я отошел в сторону, делая вид, что не замечаю ее. Льдинка сразу же перестала скулить и дрожать. Шерсть у нее улеглась, и она деловито забегала взад и вперед у трапа; увидев, что никто не идет к ней на помощь, собака решила взобраться на корабль самостоятельно.

Разбежавшись, она подпрыгнула, но до трапа не достала и, сорвавшись, упала на лед. Еще прыжок, еще один... Наконец ей удалось как-то зацепиться за нижнюю площадку трапа, и она, быстро перебирая своими кривыми лапами, взбежала на палубу и направилась прямо в кают-компанию.

Проказы и приключения наших четвероногих доставляли всем много развлечения. Упомяну здесь об одном из таких мелких, но забавных происшествий, скрашивавших нашу однообразную жизнь. Это история о том, как Джерри и Льдинка лишили Алферова, лавров научного работника.

Как ни старались мы обогреть свою кают-компанию, на ее стенах нет-нет, да и появлялся иней. Больше всего инея скоплялось на головках двух болтов, проходивших сквозь деревянную обшивку стен. С течением времени на этих головках как-то образовались причудливые наросты ледяных кристаллов. Чем сильнее был мороз «на дворе», тем эти кристаллы становились солиднее. И, наоборот, когда температура наружного воздуха повышалась, головки болтов оттаивали.

Наш третий механик, человек не по летам степенный и рассудительный, долго присматривался к этим болтам. Наконец он заявил критически и безапелляционно:

- Не понимаю, зачем нужно ходить на мороз в метеобудку, когда все данные для сводки можно получить здесь же, в кают-компании!

И он разработал целую систему наблюдений над болтами, доказывая, что с их помощью можно определять не только температуру наружного воздуха, но даже силу и направление ветра. Болты прозвали «универсальным научным прибором «Эскимос» имени Алферова». В течение нескольких недель третий механик исследовал свои болты, пытаясь предсказывать погоду. Иногда его предположения совпадали с данными приборов, и он гордо заявлял:

- Вот видите, мой аппарат никогда не ошибается!..

Но в самый решающий момент, когда некоторые уже готовы были признать за третьим механиком талант синоптика-провидца, произошло непредвиденное событие. Джерри и Льдинка, объевшись жареной селедкой, ночью вдруг захотели пить. Воды они не нашли и... «универсальный научный прибор» пал жертвой их жёстких, шершавых языков, - собаки вылизали болты до блеска, сняв с них весь лед. Наутро бедняга Алферов был потрясен неожиданной утратой. Но предпринять что-либо было уже поздно, - к болтам надолго вернулся их прозаический облик...

* * *

...Вот так мы и жили на промерзшем и прокопченном насквозь корабле, среди поэтических полярных пейзажей и сугубо будничных дел. Трагедии ледовых бурь переплетались с мелкими юмористическими приключениями, а научные наблюдения большого значения перемежались ничтожными событиями, на которые в обычной обстановке никто и внимания не обратил бы.

Астрономические наблюдения

Но для нас, оторванных от мира, не было ничего второстепенного и незначащего, - любое происшествие вызывало бурное обсуждение в кубрике и кают-компании. Проходили недели, месяцы, а люди все не забывали о том, как наш кок испортил хлеб в духовке или как Буйницкий с Гаманковым заблудились на льду в поисках палатки...

В неизведанных широтах

Новый год - новые тревоги

Уже в середине декабря наши комсомольцы взялись за сооружение елки.

Но самый большой подарок был приготовлен нашему экипажу Москвой: 18 декабря мы получили молнию из Главсевморпути:

«30 декабря Политуправление будет проводить радиоперекличку членов семьи вашего экипажа с вами. Порядок переклички: ваши родственники будут говорить через станцию имени Коминтерна. Вы будете отвечать телеграфом через Диксон. Сообщите время наилучшего прохождения волн радиостанции имени Коминтерна, а также уверенной связи «Седова» с Диксоном. Срочно радируйте, кого персонально из родственников, просит вызвать каждый член экипажа».

Мы не заставили ждать себя с ответом. Список приглашаемых к микрофону в тот же день был отправлен в эфир.

Все ходили радостно взволнованные, и только Буйницкий грустил: его родные жили в далекой Чите, и вряд ли можно было рассчитывать на то, что они успеют приехать в Москву к назначенному сроку.

От наших родных сыпались телеграммы:

«Выезжаем в Москву разговаривать с тобой...» «Еду в Москву, слушай меня тридцатого по радио...» «Вызывают Москву для радиоразговора с тобой...»