Как знаю, как помню, как умею

У Вали родился ребенок, но тело у него какое-то неумное!

Жулики сейчас — это самый модный предмет.

Если б я не убирала в кухне, так тут можно целую динаму повесить.

Из-за этой плохой погоды у меня ни в руках, ни в ногах нет никакого совершенства.

Она уже до того дошла, что ни к какому разуму не подходит.

ВОПРОС: «Почему у вас ребенок так плачет?»

ОТВЕТ: «Это у нее такой процесс».

Ну что в нем толку: пришел и развалился на диване как трофей.

Она кругом больна, и вид у нее какой-то щепетильный.

Я не хожу к врачам, у них какая-то странная динамика и все они врут. Скудная бригада.

Так жарко, что я совсем распарилась, как белуга в собственном томате.

Что это она не шлет письма, как кляча самоварная?

Она была в салатовом платье, очень из себя выразительная.

Мы положили ее в санаторий, там будут совершенствовать ее болезнь.

Он как напьется, зараз начинает портить свое мнение.

Может, он и всех считает дураками, но я на эту фантазию не желаю понижаться.

С ним, когда разговариваешь, все время приходится делать разные сокращения ума.

Сегодня хлеб взяла подороже, но все равно он не дает никакого значения.

Я: «Как мне надоело стряпать!»

ОНА: «У меня тоже бывает такое безразличие предметов!»

Мечтать можно только о несбыточном, тогда сбудется сбыточное.

Если бы Сережа не слушал меня, все бы заглохло во мне, заросло бы сорной травой повседневности.

Для подвига нужны препятствия.

Тишина души.

Все это сформировало меня и дало мне силы к моему настоящему.

Маме свойственна была интенсивность чувств и естественная жизнь с музыкой. Отцу — открытие, познание и рост понимания и чувствования.

Годы странствий надавили на меня.

Сон — это взгляд в будущее.

Разбег перед новым барьером душевного развития.

Полумрак сознания.

Человек может вас ненавидеть, если вы живете отрицанием его натуры.

Прощать надо молча.

Очень мягкий человек с угрожающей внешностью. (Это о Володе).

Сейчас звонила Юля и говорила, что вспомнила мой рассказ о Рафаэле, и что, ах, как вы талантливы! Может быть, и правда? А сколько таких рассказов придется похоронить со мной вместе?

Я должна написать о семье (сделано), о Володе (сделано), о Сереже. И поставить ему памятник. Потом можно уже и умереть.

Я живу одиноко и тихо.

Всевозможность.

Скрипел зубами, точно чиркал спички.

Весенний, весь сквозной лес.

Сизые облака.

Ураган цвета.

Утром, на рассвете, лежа в потемках, я проснулась от удушья. Мне было очень плохо. И я была совсем одна. Легко, как в балете, развевая легкую одежду, мимо меня (от окна к двери) прошла смерть. Я не видела ее лица, но чувствовала, что она улыбается. Она прошла легко — как по воздуху — и исчезла. Мне стало легче. Я сумела принять лекарство и заснула. Не было страшно, но было очень тоскливо.

Мне скучно и не нужно писать беллетристику. Мне интересно писать про мои мысли, про мое узнавание жизни, про чувства, наконец. Подглядывать за жизнью тоже интересно (понимать ее).

Выходит душа на душу.

Одинокие снежинки, как потерянные, носились в воздухе.

Сон — это погружение, провал, но никак не взлет…

Я могу писать только по внутренней необходимости, когда чувство уже отстоялось во мне.

Мудрость древних происходила оттого, что их слушали с открытыми ртами.

В основе Анненского заложена ипохондрия, грусть и безысходность. «Мне не спится, мне невмочь, я шаги слепого слышу. Надо мною только ночь Оступается о крышу». Ну разве можно это сравнить с тем радостным ощущением дождя, который имел Тютчев: «Ты скажешь — ветреная Геба, Кормя зевесова орла, Громокипящий кубок с неба. Смеясь, на землю пролила».

Я поняла, в чем трудность современного писания писем. Мы отвечаем на письма, а надо не отвечать, а писать их, надо делиться мыслями. Вот тогда будут письма. А отвечать нужно только, если есть знаки вопроса. Как здоровье? Что Вы читаете? Что думаете?

Он был весь обещание.

Дать можно только то, чем владеешь сам.

Мне сегодня приснилось, что я разговариваю сама с собой по телефону. Наконец-то я услышала свой голос.

Все кричат — продолжение, пишите продолжение. Вот вам продолжение: сижу в кухне за столом, спина выпрямляется с трудом и думаю о смерти.

Как карета скорой помощи, налетела (принеслась) зима и заметала все вокруг снегом.

Вытеснили тюрягу из него, но внутри, совсем глубоко, остались ростки, которые жили и снова росли.

Его «заводили» на разговор и выкачивали из него мысли и афоризмы.

Заходила ходуном в голове книжка, которую я должна написать.

В детстве все заложено, потом идет развитие и завершение.

Удивительная вещь мемуарная литература: чем меньше человек знал адресата, тем подробнее он пишет. Особенно подробно можно писать, когда уже все свидетели поумирали.

Умей радоваться тому, что тебе дано.

Я не хочу писать о старости, как Мердок, — я хочу понять ее смысл и необходимость.

Живу остатками (огрызками) прежних чувств.

Как туман, рассеялись чужие чувства и слова.

Печаль можно превратить в радость.

Хотелось бы помочь переносить людям старость и недуги.

Спешил посторониться лес…

Где взять силы, чтобы написать книжечку о жизни: о чувствах, о природе, о тех минутах счастья, которые посещали меня? Где найти силы (а они уходят) и твердость руки, и волю?

Я прожила очень счастливую жизнь, но настоящее счастье (огромное) посещало меня только несколько раз и всегда это было связано с природой. (И с Сережей.)

Неразрывность нашей судьбы определилась моментально.

Иногда вот так — запишешь ночью, а потом потеряешь, зачем писала. А ведь было важно. Очень даже.

Живет, не заглядывая вдаль.

Ум без употребления гибнет.

Это был тот редкий случай, когда исполнение было лучше проекта.

Я очень любила ее, поэтому она казалась мне несчастной.