Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

Теодор Фрич, который в нашем повествовании уже появлялся в роли основателя Hammerbund и Germanenorden, стал «осью антисемитского движения. Он объединял его как политический организатор, издатель и писатель с первых робких шагов в 1880 гг. до прихода Гитлера к власти». (Фрич умер в 1933 году.) Джордж Моссе пишет о нем: «Расовый стереотип придал еврею столько гротескных черт, что тот потерял всякое человеческое подобие… В “Огненных шарах” (1881 год) Фрич прямо отрицает, что евреи являются людьми. Он заявляет здесь, что Бог сотворил еврея как барьер между человеком и обезьяной. Нацистская пропаганда позаимствует у него эту мысль. В 1931 году один из нацистских докладчиков будет утверждать, что ненордический человек занимает в природе промежуточную ступень. Его нельзя назвать человеком в собственном смысле – он сохраняет общие черты с обезьянами»²¹⁸.

В Австрии, стране еще более антисемитской, чем Германия, где Георг фон Шёнерер и Карл Люгер произвели глубокое впечатление на Ади, в 1889 году был основан Antisemitenbund (Антисемитский союз). В следующем году была рождена германская Антисемитская народная партия (Antisemitische Volkspartei), которая получила на выборах 48 тысяч голосов, а тремя годами позже – 260 тысяч. «Фактически, антисемитизм стал главным инструментом распространения фолькистского движения. Те, кого главным образом привлекал антисемитизм, принимали основные фолькистские идеи без труда, те же, кто уже входил в это движение, с легкостью восприняли концепции антисемитского расизма»²¹⁹.

В 1890 году Герман Алвардт издал книгу «Отчаянная борьба между арийскими народами и иудаизмом». «Алвардт утверждал, что народ, сумевший избавиться от евреев, высвобождает силы для своего материального развития и тем самым становится способным к господству над миром. Для него, как и для романтических защитников Народа, евреи были Мефистофелями мировой истории. Когда имеешь дело с евреями, утверждал он, христианское милосердие ни к чему… Было ли это призывом к насилию? Конечно! Но как только дело доходило до конкретного обсуждения способов, какими эта цель может быть достигнута, он проявлял нерешительность, довольно типичную для того времени. При написании конкретной программы Алвардт призывал лишь к введению строжайших ограничений, к изданию декрета, провозглашающего евреев иностранцами на немецкой земле, и к исключению их из всех областей немецкой жизни и культуры. Он также предлагал депортировать всех евреев за пределы Европы, отдав награбленные ими богатства германскому народу. Любопытно то, что это почти буквально совпадает с национал-социалистскими проектами решения еврейского вопроса…

Программа Алвардта в главных чертах предваряла программу нацистов, ибо они тоже демонстрировали двойственность подхода к еврейскому вопросу. С одной стороны, были фанатики, которые утверждали, что “окончательное решение” должно быть достигнуто на пути полного совпадения идеологических предписаний и практических действий и что депортировать евреев в отдаленные области – значит уходить от проблемы. С другой стороны, имелись такие функционеры и партийные лидеры, которые стремились любой ценой способствовать еврейской эмиграции… Безжалостная жестокость, прославляемая в фолькистской идеологии, и практические следствия, сделанные из этого нацистами, в конце концов овладели умами лидеров Германии. Истребление стало реальным фактом, а не просто риторической фигурой, употребляемой для разжигания страстей»²²⁰.

Эти примеры ясно показывают основное направление развития германского антисемитизма к концу XIX века. Книга Хьюстона Чемберлена «Основы девятнадцатого столетия», высокочтимая «библия расизма», подытожившая все это, вышла в 1899 году. «Убежденный в том, что источником всех великих творений была, в конечном счете, тевтонская кровь, Чемберлен считал, что единственным недостатком древних племен была их неспособность уничтожить всех своих соседей. Он писал, что эта ошибка должна быть исправлена, а также, применяя учение Дарвина, нужно заняться выведением высших человеческих типов. Какими бы жесткими ни были необходимые меры, арийскую кровь необходимо очистить, высвобождая ее воинский дух и творческую силу.

Самый сильный враг – это еврей. Другие расы – просто низшие, евреи же это нечто противоестественное. Эта необычайно зловредная расовая сила была создана в результате смешения народов на Ближнем Востоке и последовавших затем тысячелетий близкородственных браков… Евреи знают, что Германия – это их последнее препятствие. В других местах они подчинили себе цивилизацию путем иудаизации идей Просвещения, идей, проповедующих космополитизм, отвергающих существование расы и отрицающих необходимость хранить верность своей крови. Однако раса Лютера, если ее очистить от зловредных примесей, не уступит в борьбе расе процентщиков. Чемберлен, любимец консервативных интеллектуалов, писал о будущем, осуществлением которого займется Гитлер: о смертельной расовой битве с евреями»²²¹.

В этом контексте необходимо упомянуть о расовом экстремизме большинства университетских профессоров, учителей средних школ и их учеников. Помимо прочего, это объясняет, почему в Первую мировую войну молодые люди целыми толпами шли добровольцами на фронт, почему нацистам был открыт доступ в университеты и почему стало возможным противопоставлять «германскую науку» «науке еврейской». «В других западных странах не было ничего подобного. С 1890 по 1914 год поколение, которому было суждено поддержать нацистов, считало превосходство германской расы прописной истиной. В воспоминаниях австрийских и немецких евреев часто встречаются упоминания о бесчисленных притеснениях, которым они подвергались в школе со стороны учителей, этих карликовых тиранов, духовных борцов за германскую душу, навязывавших в классе дисциплину армейского барака. Хотя в Германии миллионы людей придерживались либеральных и социалистических взглядов, с этими идеями невозможно было познакомиться в школе. Учителя-евреи могли бы попытаться противостоять этой тенденции, но из четырех тысяч назначений на учительские вакансии в период с 1875 по 1895 год на евреев пришлось лишь сорок. Во всей Пруссии никогда не было больше двенадцати учителей-евреев»²²².

Большинство Burschenschaften, студенческих корпораций, ввели в свои хартии «арийский параграф» об исключении евреев. Вследствие этого «знаменитые элитные дуэльные сообщества» также отказались допускать в свои ряды евреев: «так как у них нет чести, им нечего защищать». Эта любопытная студенческая традиция – дуэли – была средством доказать свою мужественность. Студент не был стопроцентным мужчиной, если на его лице не было шрама, доказывающего стойкость перед лицом возможной смерти. (Дуэлянты умирали лишь в результате несчастных случаев, что происходило довольно редко.) «Братства, такие как “Аполло”, каждое со своим Gasthaus, пивным погребом, с отличительными цветными шляпами и ленточками, с их дуэльными матчами с противоборствующими обществами были сосредоточием студенческой жизни. В то же время в них проходила инициация, обряд посвящения в мужчины. Сама дуэль была не столько проверкой умения владеть оружием, сколько испытанием, которое нужно было пройти, не морщась, а зашивание раны было дополнительным тестом на умение владеть собой. Пиво пили в том же духе (пока оно не начинало сочиться изо всех пор), истошно горланя при этом песни о «рыцарях и великанах, о благородстве, чести и вине»²²³.

Этот портрет крепнущего перед Первой мировой войной антисемитизма будет неполон, если не упомянуть Рихарда Вагнера (1813—1883), одного из самых могущественных проводников антиеврейских чувств. Как композитор, он оказал феноменальное влияние не только в Германии, но и по всей Европе, в особенности во Франции. Но, как это часто бывает, человеческие черты творца не всегда соответствуют величию его творений. Исключительное качество музыки Вагнера невозможно ставить под сомнение – Леон Поляков называет его «медиумом XIX века». Однако как человек он был предельно эгоистичен, неистов, злопамятен, а порой просто отвратителен.