Атаман Платов

— Для подобного предприятия у армии, даже у гвардии, не хватит мужества… Мы только что убедились в недостаточности наших сил. А с каким неприятелем нам придется сражаться? Разве не видели мы поля последней битвы, не заметили того неистовства, с которым русские ополченцы, едва вооруженные и обмундированные, шли на верную смерть?

Маршал закончил свою речь, произнеся слово «отступление», которое Наполеон одобрил своим молчанием.

Ссора усиливалась… Император же, по-прежнему погруженный в задумчивость, казалось, ничего не замечал. Наконец он прервал молчание и это обсуждение следующими словами:

— Хорошо, господа, я решу сам!

Он решил отступать. Это решение было так мучительно, так оскорбляло его гордость, что он лишился чувств. Те, которые тогда ухаживали за ним, рассказывали, что донесение о новом дерзком нападении казаков… было последним и слабым толчком, который заставил императора окончательно принять роковое решение — отступать.

Замечательно то, что он приказал отступать к северу в ту минуту, когда Кутузов со своими русскими… отступал к югу».

На рассвете 14 октября Кутузов поднял армию и повел ее на юг от Малоярославца. На пути к Детчино он получил от Платова поздравление по случаю победы казаков над авангардом корпуса Понятовского. В то же время Наполеон развернул свои корпуса и двинулся к Боровску.

«Обе армии отступали одна от другой: французы — к северу, мы — к югу», — вспоминал декабрист В. С. Норов.

Действительно, замечательно! Едва ли не впервые в мировой истории войн противники после сражения уходили один от другого в разные стороны. Попробуй-ка определи, кто из них одержал победу под Малоярославцем? Думаю, прав Н. А. Троицкий, признавший тактический успех за Наполеоном, а стратегический — за Кутузовым.

То ли Понятовский не отказался от мысли прорваться к Калуге, то ли по приказу отвлекал внимание Кутузова от главной армии Наполеона, уже повернувшей к Боровску, чтобы отступать через Можайск, только на следующий день после поражения авангарда Лефевра-Денуета он отправил из Вереи обоз в четыре тысячи повозок с провиантом под охраной значительных сил польского корпуса. Платов, получив «верное известие» об этом, приказал графу Орлову-Денисову следовать с полками Ягодина и Траилина на Медынь, принять там под свое начало казаков Быхалова и Иловайского «и действовать обще с ними на неприятеля».

Как выяснилось на месте, обоз прикрывали две польские дивизии, за которыми шла еще часть французских войск. Могли ли пять казачьих полков, пусть укомплектованных в Тарутино, остановить такую силу? Сомнительно.

Выходит, и через двое суток после боя у Малоярославца опасность обходного движения частей наполеоновской армии через Медынь или севернее ее сохранялась. Поэтому главнокомандующий приказал атаману усилить наблюдение за их перемещениями и одновременно направил для усиления В. В. Орлова-Денисова Нежинский драгунский полк и 26-ю пехотную дивизию И. Ф. Паскевича, поставив перед ними задачу воспрепятствовать стремлению неприятеля идти по дороге на Калугу.

Кутузов и подумать не мог, что Наполеон добровольно откажется от генерального сражения и поведет свою армию по дотла разоренной дороге через Можайск. Поэтому, оставив село Детчино, он отошел еще дальше на юг к Полотняному Заводу, где получил возможность держать под контролем все пути на Калугу и Медынь. Но император решил не искушать судьбу и на три дня оторвался от русских.

15 октября Платов, получив донесение, что Великая армия «от Малоярославца ретируется по большой дороге, послал господина полковника Кайсарова узнать о том обстоятельно». Вскоре пришло подтверждение. Атаман снялся с места и двинулся со всеми полками вслед за неприятелем, чтобы действовать на него с тыла, попросив дежурного генерала Коновницына доложить об этом главнокомандующему.

Кутузов выразил сожаление, что сообщение об отступлении неприятеля получил с опозданием. Ему стало ясно, что отход армии к Полотняному Заводу оказался бесполезным: Понятовский повернул к Верее и вступил на Старую Смоленскую дорогу, Наполеон сумел оторваться и до самой Вязьмы находился вне пределов досягаемости своих преследователей. Однако вряд ли имеет смысл одобрять или осуждать распоряжения главнокомандующего, как это нередко делают историки. Фельдмаршал поступал сообразно обстоятельствам и той информации, которой располагал. И все-таки стратегическая инициатива перешла в его руки.

Начался период истребления и изгнания агрессора. «Воины! — взывал главнокомандующий в приказе по армии. — Потщимся выполнить сие, и Россия будет нами довольна, и прочный мир водворится в неизмеримых ее пределах!»

От Малоярославца до Смоленска

Наполеон, избегая столкновения с русскими, спешил пройти через разоренный край, чтобы перезимовать в Литве и весной начать новую кампанию. В середине октября такая перспектива представлялась ему вполне реальной: он сумел на три перехода опередить Кутузова, его армия была еще достаточно сильна, она располагала запасом продовольствия. Но постепенно ситуация изменилась…

Отход Великой армии осуществлялся по одной дороге, поэтому она сразу же растянулась на несколько верст. Впереди шла гвардия, за ней — остальные войска, замыкал движение самый боеспособный корпус под командованием Даву. Потерпев поражение под Медынью, Понятовский вернулся в Верею и вместе с Мюратом выдвинулся в авангард. Из-за катастрофической нехватки лошадей отступать пришлось без прикрытия с флангов. Это значительно облегчило реализацию идеи параллельного преследования, возникшей у Кутузова еще в тарутинский период и окончательно созревшей после донесения Платова об отступлении неприятеля из Боровска в сторону Можайска.

16 октября М. И. Кутузов, уведомляя П. X. Витгенштейна о событиях под Малоярославцем, писал, что намерен нанести неприятелю «величайший вред параллельным движением» и действиями «на его операционном пути».

Наполеон отводил свою растянувшуюся армию по Старой Смоленской дороге. С севера его подпирала бригада П. В. Голенищева-Кутузова, южнее следовали авангард М. А. Милорадовича и отряды В. В. Орлова-Денисова и А. П. Ожаровского, а еще левее — основные силы русских во главе с самим фельдмаршалом. На пятки французам наступали казаки М. И. Платова.

«Этот маневр был им замечательно правильно рассчитан, — пишет о русском полководце историк А. Жомини (бывший начальник штаба корпуса маршала Нея). — С одной стороны, его армия, проходя по менее опустошенной местности, терпела меньше убыли; а с другой — он держал французскую армию под постоянной угрозой обогнать ее и отрезать путь отступления. Вследствие последнего обстоятельства французская армия была вынуждена форсировать марш и двигаться без малейшего отдыха».

С началом наступления противника активизировали свои действия армейские партизанские отряды. Кутузов требовал от них «употребить все средства на уничтожение неприятельских обозов и нанесение ему всевозможного вреда».

Наполеон спешил прорваться к Смоленску прежде, чем его настигнут и отрежут от баз снабжения русские войска. Отходил он с такой скоростью, писал А. П. Ермолов в донесении М. И. Кутузову, «что без изнурения людей догнать его невозможно». М. И. Платов бросил в погоню бригады А. В. Иловайского и Д. Е. Кутейникова. 17 октября они сблизились с французами и уже не отставали от них ни на шаг. В то же время, выполняя приказ главнокомандующего, атаман отрядил А. А. Карпова с пятью полками в авангард М. А. Милорадовича, а сам с отрядом в 4 тысячи казаков и донской артиллерией переправился через Протву и двинулся к селу Аграфенино, где, находясь между двух дорог, ведущих из Боровска и Медыни на Верею, мог оказать в случае необходимости помощь и тем, кто наступал на арьергард Даву, и тем, кто преследовал сильный польский корпус Понятовского.

Кутузов, получив сообщение о том, что казаки настигли отступающих французов, потребовал от Платова «почитать главным предметом разрушение переправ, через которые неприятель идти должен», чтобы «сим способом остановить его марш».