Рыцари пятого океана

Попрощавшись с командующим, я зашел к члену Военного совета фронта генерал-майору Субботину, потом к начальнику политического управления Михаилу Михайловичу Пронину.

Начальник политуправления хорошо знал 8-ю воздушную армию, дал исчерпывающую характеристику ее политработникам. Чувствовалось, что за плечами у него огромный опыт, годами выработанное к людям партийное чутье. Мне особенно запали в душу его слова: "На войне не любят краснобаев и пустозвонов. Больше того, их презирают. Человек в боевой обстановке проверяется не словами, а делами".

Михаил Михайлович дал немало дельных советов: как готовить людей к предстоящей операции, как использовать в партийно-политической работе сводки Информбюро, газеты, журналы, новые песни, отличные стихи и очерки К. Симонова, поэзию А. Суркова и А. Твардовского, статьи М. Шолохова, А. Толстого, И. Эренбурга.

В лице начальника политуправления фронта я нашел хорошего товарища и доброжелательного руководителя и не раз потом обращался к нему за советом в трудную минуту. Он восхищал меня природным умом, житейской мудростью и богатыми наблюдениями.

Вернувшись на КП Хрюкина, я доложил ему о своих беседах с командованием фронта и передал просьбу Толбухина непременно побывать в тыловых частях.

- Правильно советует, - согласился Тимофей Тимофеевич. - Я и сам давно собирался побывать там, да все некогда.

Не откладывая дела, вместе с начальником тыла армии генералом Малышевым и его заместителем по политической части Кузнецовым мы выехали в ближайший район авиационного базирования. По дороге Малышев рассказал, что авиационные части армии обеспечиваются восемнадцатью батальонами аэродромного обслуживания. Люди работают старательно, но мешает весенняя распутица. Дороги разбиты, почти половина машин застряла в грязи, и не знают, как их вызволить.

- А тракторы? - спрашиваю Малышева.

- Только на тракторы и надежда, - говорит начальник тыла. - Но их мало. В двадцать четвертом районе авиационного базирования, например, семьдесят процентов тракторов неисправны. Нет запасных частей.

- Пускай те, что исправны, работают день и ночь, - говорю Малышеву.

- Так оно и получается, - уточняет генерал.

Неожиданно наш "газик" подбросило, потом он накренился и по самые ступицы ушел в жидкое месиво. Водитель пробовал вырвать машину, но она все глубже застревала в грязи. Тогда он вылез и, чертыхаясь, начал собирать прошлогоднюю траву под колеса, а мы, упираясь плечами в кузов машины, усердно ее толкали. Потные, выпачканные, с превеликим трудом добрались наконец до штаба тыловой части.

Допоздна засиделись с командиром батальона и его заместителем по политической части, обсуждая, как лучше организовать перевозку горючего и боеприпасов со станции выгрузки на передовые аэродромы.

Расчеты показали, что батальон должен справиться со своей задачей. Тем не менее с утра мы собрали водителей спецмашин и разъяснили им всю важность их работы. Шофер тогда был важной фигурой, от него во многом зависело бесперебойное снабжение фронта всем необходимым.

В ближайших колхозах еще от добрых мирных времен остались в мастерских цепи. Мы попросили отдать их нам. Они пригодятся для колес грузовиков. Водителям посоветовали иметь с собой лопаты, доски, бревна, которые можно было бы подкладывать на случай, если машина безнадежно застрянет в грязи.

- А сколько потребуется грузов на первые три дня операции? поинтересовался я у начальника тыла.

Генерал достал свой "кондуит",, в котором только одному ему были понятны какие-то пометки, и доложил:

- Авиабомб - четыреста пятьдесят семь тонн, снарядов - сто сорок шесть тысяч штук, патронов - четыреста двадцать четыре тысячи, горючего - в пределах трех-восьми заправок на каждый самолет.

В целом получалась внушительная цифра самых разнообразных грузов, которые надо было любыми путями доставить на аэродром.

Несколько дней мы ездили по тыловым частям, и я успел познакомиться со многими командирами, политработниками, интендантами, составил истинное представление о реальных возможностях батальонов, запросах и нуждах людей. Все это чрезвычайно пригодилось в разгар боевых действий.

Подготовительный период к предстоящей операции позволил мне также побывать во многих боевых соединениях и частях, познакомиться с их руководителями. А частей и соединений, входивших в 8-ю воздушную армию, было немало. Это 3-й истребительный Никопольский и 7-й штурмовой авиационные корпуса, включавшие в свой состав по три дивизии. Кроме того, были: 1-я гвардейская штурмовая Сталинградская Краснознаменная, 6-я гвардейская бомбардировочная Таганрогская, 2-я гвардейская бомбардировочная Сталинградская, 6-я гвардейская истребительная Донская авиационные дивизии и ряд других.

Все они имели богатый боевой опыт и замечательные традиции. Чего стоил, к примеру, истребительный корпус, которым командовал генерал-майор авиации Евгений Яковлевич Савицкий! В его составе было много героев, слава о которых гремела по всему фронту.

О самом Евгении Яковлевиче я слышал немало лестного. Но не думал, что он так молод. И вот передо мной предстал стройный, порывистый в движениях генерал. Ему было трудно усидеть на месте, его неукротимая натура требовала постоянного движения. Савицкий был прирожденным истребителем, и летчики любили его, подражали ему во всем.

Говорил он обычно резко, отрывистыми фразами, но никому не читал нравоучений. И я невольно тогда задумался: на чем зиждется сила его авторитета? Позже убедился - на личном примере мужества и героизма.

Савицкого трудно было застать в штабе. Целыми днями бывал он на аэродромах, но при этом не разменивался на мелочи, а всегда занимался главным, отчего в первую очередь зависел успех боя. В центре его внимания, разумеется, находились летчики. Он был требователен к ним, зато и горой стоял за них, не давал в обиду.

Сидим однажды в комнате Савицкого, разговариваем о текущих делах. Входит дежурный и докладывает:

- Звонили из армии: Машенкин вернулся.

- Алексей Машенкин, командир эскадрильи? - поднял брови Савицкий, и в глазах его мелькнули радостные огоньки. - Как же, как же, знаю, из 812-го.

- Он просится в свой полк, - продолжал докладывать дежурный, - а его не пускают. Говорят, без ручательства старших летать не разрешат.

- Кто говорит? - встрепенулся Савицкий. - Пригласите ко мне Онуфриенко.

Вошел Онуфриенко, и Савицкий сказал ему:

- Вернулся Машенкин. Знаете его? Тот кивнул головой в знак согласия.

- Сейчас же оформите от моего имени ходатайство, чтобы Машенкина направили в свой полк и допустили к полетам. Бумагу эту срочно пошлите в отдел кадров армии.

Когда мы снова остались наедине, генерал рассказал о вернувшемся летчике любопытную историю. Оказывается, Машенкина в свое время хотели судить за то, что он сбежал из запасного полка с маршевой частью майора Еремина на Северо-Кавказский фронт и там сражался.

- Я спросил прокурора, - продолжал рассказывать Савицкий, - за что летчика собираются судить? Ведь бежал-то он не с фронта, а на фронт. Словом, отстояли парня.

А в сентябре 1943 года в одном из боев немцы подожгли его самолет. Ждали возвращения Машенкина несколько дней. Не пришел. Решили, что погиб или попал в плен. А сегодня вот объявился.

На следующий день Машенкина доставили самолетом в штаб корпуса. Был он в ватнике, шапке-ушанке и рваных сапогах. Видать, нелегкая доля выпала этому человеку.

- Ну рассказывай, Машенкин, что произошло, - попросил его Савицкий.

- Подбили меня, я сильно обгорел. Очнулся в каком-то подвале. Потом куда-то повезли. Я попытался бежать, но гестаповцы поймали меня и отправили в лагерь. Оттуда сбежал к партизанам, а от них добрался сюда.

- Молодчина, - похвалил его генерал. - Отправляйся в свой полк, приведи себя в порядок, отдохни и снова летай на страх врагам. Распоряжение я уже дал.

Надо было видеть, как засветились от радости глаза летчика. Он хотел что-то сказать, но от волнения смутился, махнул рукой и поспешно вышел из комнаты.