Голоса времен.

Ничего не произошло, кроме переполоха с вызовом скорой помощи. Отошел через 15 минут, семинар и мое выступление были удачные.

... ... ...

Но "звонок" был. Нужно готовиться к худшему: "Не потерять лицо".

36. Послесловие.

Так я предполагал закончить книгу. Но... жизнь оказалась сложнее. Вначале мая 1998 наступило резкое ухудшение: усилилась одышка, участились приступы стенокардии. Ночью они не дают спать лежа, часами приходится сидеть с лекарствами, пока успокоится сердце. Ходить по улице почти перестал. Чувствовал: конец близок.

И тут случилось событие. Толя Руденко был в Германии у профессора Кёрфера и рассказал мне и Кате об их хирургии. Оказывается, они оперируют стариков и с хорошими результатами. Протезируют клапаны вшивают аорто-коронарные шунты при стенокардии. Нет, я не обольстился: операция казалась нереальной. Хлопотно, денег нет. Пусть идет, как идет...

Но зато идеей загорелась Катя. Столковалась с Кнышовым и решили - везти меня к Кёрферу если возьмется оперировать. Послали факс, получили ответ: "Приезжайте".

Я согласился. Что мне терять? Смерть все равно близка, так лучше умереть от операции, чем от сердечной недостаточности. Это я знал точно.

Дело закрутилось: собираемся ехать. Хотелось бы у себя в институте, но таких стариков у нас еще не оперировали. Предполагаем ехать с дочкой и с Толей Руденко. Сейчас идет оформление документов и поиски денег. Городское начальство обещало оплатить операцию.

Так или иначе, конечный результат нового поворота жизни читателям сообщим: или сам или редактор.

37. 2000 г. эксперимент закончен? Жизнь продолжается.

С операции вернулся: Живой. Вспоминаю.

С того момента, как все решилось, на меня нашло странное равнодушие. Было только мучительно жалко Лиду. Все, что я мог сделать в жизни, было сделано и, кроме Лиды, я уже никому, (если по серьезному), был не нужен.

Смерти я не боялся - это самая лучшая смерть - на операции.

Конечно, многие нас провожали в аэропорту в Борисполе: родные, институтские. Анюту поцеловал. Всем был благодарен.

В связи с волнениями (адреналин!), сердце работало плохо, ходил с трудом, принимал нитроглицерин. Катя заказала такой билет, что все путешествие меня возили в коляске, как полного инвалида.

Предстояла пересадка в Вене, перелет в Ганновер и дальше - на машине, до самой клиники. Машину заказал для нас Саша Когосов.

Вот уж покатали меня на коляске! Бравые такие ребята, возили быстро, а территория венского аэропорта огромная. Мыслей в голове не было. Сидел, смотрел по сторонам, односложно отвечал, когда спрашивали.

... ... ...

Человек живет одновременно в нескольких мирах. Каждый существует сам по себе, но отражается в мыслях и чувствах.

Самый узкий мир - собственное тело.

Второй мир, пошире, - семья, друзья. Работа.

Третий мир - Общество, страна.

Наконец, четвертый - мир информации и идей.

Удельный вес каждого мира в мыслях очень разный: от ничтожного до всепоглощающего. Зависит от "включенности" в процессы того или иного мира. Особенно сильным может быть телесный мир: страдания крайней степени. Тут уж другим мирам не остается места совсем.

... ... ...

Продолжу историю: вечером 26 мая приехали в город Бед-Оэнхаузен, совсем маленький. Да, маленький городок, но 5000 операций в год с АИК!

Остановились перед подъездом. На коляске свезли в палату. Одна кровать занята. Сказали: больному вшит клапан и шунты, завтра выписаться.

Уложили в постель. Поспать бы... Но вскоре пришел врач (женщина), и стала спрашивать по своему вопроснику. Катя и Толя переводили. Уже ночью взяли кровь на анализы. Сообщила план: в среду - обследование, четверг - свободен: шеф в отъезде. Операция - в пятницу.

Было уже за полночь, когда закончили разговоры. Катя и Толя пошли искать ночлег, а я лег спать. Сестра принесла таблетку. Страхов не было - программа запущена. Любой конец меня устраивал.

Вся среда прошла в обследованиях. Понял, что значит немецкая организация и работа. Меня возили на коляске. Кабинеты и аппараты не поражают, подобное есть и у нас, может быть, чуть похуже. Зато поражает персонал. Все люди или идут быстрыми шагами, или что-то делают. Но не сидят и не болтают. На каждого больного есть план: расчет по минутам, хотя и без спешки. Конвейер. Несколько раз брали кровь для анализов. Схема обследования такая же и у нас. Но у нас на это уходит неделя, а здесь - один день.

Обследование выявило очень тяжелое поражение сердца: миокарда, коронаров, особенно аортального клапана: ресчайшее сужение и отложение кальция. Сократимость сердца плохая. Правда, сосуды терпимые, только две артерии необходимо шунтировать. В целом - поражение четвертой степени, но еще не пятой, при которой уже категорически нельзя оперировать. Катя все время боялась, что откажут в операции.

Вопрос об операции меня беспокоил, но как-то глухо. Риска я не боялся: лучше умереть здесь, чем тяжко угасать дома: пусть привезут в гробу. У Лиды и Кати не будет времени для переживаний. Однако, тогда я еще не представлял себе меры возможных страданий, думал, что здесь можно умереть тихо и мирно. Я только теоретически знал, что нужно большое счастье для легкой смерти, но надеялся, что мне повезет.

Среда закончилась: обследование завершено, операция опасна, но возможна. Дело за профессором Кёрфером: он вернётся только к пятнице.

Катя от меня не отходила, показывая образец дочерней любви, организованности и... силы. Мне было ясно, что именно её энергии я обязан выпавшему шансу на спасение.

Четверг предполагался спокойным: почти всё обследовано, решение принято. Подключили к монитору. Меня смотрели, я лежал в постели и тяжело дышал. Нет, не испытывал страданий и сильных чувств: что будет, то и будет.

Но около полудня четверга Катя сообщила, что врачи находят мое состояние угрожающим. Ждать ещё сутки - опасно. Предложили операцию. Спрашивают: не возражаю ли я, чтобы экстренно прооперировал ближайший заместитель Кёрфера? Отвечаю:

- Пусть делают, как найдут нужным.

Начали готовить для срочной операции. Ввели лекарства. Я задремал. Потом возникла задержка в операционной. Я поспал, мне стало лучше, и нужда в экстренности отпала.

Утром, в семь часов, в сопровождении свиты пришел Кёрфер.

У меня нет таланта, описать его так, чтобы передать мощь этого человека. Одно скажу: вот таким должен быть хирург! Крупный мужчина средних лет с крепким рукопожатием, убеждающими словами.

Коротко обсудили вопрос о типе клапана: механический (пластинка из специального сплава) или биологический - из живой ткани, не знаю, из чего теперь делают. У меня против них было старое предубеждение (пробовали, неудачно), но Кёрфер меня переубедил:

- Теперь другие клапаны! Пять лет стопроцентной гарантии и сколько-то лет дольше этого срока. Всем пожилым людям вшиваем биологические протезы.

- Значит, так и мне.

Мелькнули мысли: пять лет... Зачем они тебе? Клапан старение не остановит. Но умирание может облегчить!

Пожал мне руку, приободрил. А я и так вполне бодрый. На операции, судя по всему, не умру, а там - как повезет. От одышки должна избавить.

Скоро меня положили на каталку и повезли.

... ... ...

Саму операцию я, конечно, не помню. Один укол, провалился и проснулся, когда Толя окликнул:

Уже всё сделано!

Первая мысль и слова были:

- Не может быть!

Я и теперь не вспомню: была ли удалена уже трубка из гортани? Наверное, была, потому что уже мог говорить..

Как хирург, я не переставал удивляться: какой класс!

Потом Толя мне рассказал об операции - он ассистировал, все видел. Оперировали три часа, заменили аортальный клапан, он был исковеркан отложениями кальция.

Жизнь нужно планировать заново. Вот только зачем? О Боге нужно старику думать! Но, увы, Бога в душе всё равно не нашел.