Гоголь. Воспоминания. Письма. Дневники

«Письма», III, стр. 197–198.

Н. М. Языков — Н. В. Гоголю

Москва, 10 августа 1846 г.

Вот тебе списки с твоих писем, тобою желаемые. [Письма к Языкову были использованы (кроме статьи об «Одиссее») для статей «Карамзин» и «Предметы для лирического поэта в нынешнее время». ] Пакет вышел таки толстый, несмотря на мелкописную рукопись.

Твоя статья об «Одиссее», переведенной Жуковским, уже напечатана в «Московских Ведомостях» и в «Современнике». В «Москвитянине» тоже будет, но когда — не знаю. «Как мне быть с Москвитянином? — говорит Студитский, [Алдр. Ефим. Студитский — сотрудник „Москвитянина“, критик и переводчик. В 1845 г. временно редактировал „Москвитянин“.] которому Погодин поручил издавать его, — Михаил Петрович не оставил мне денег на издание, а типография в долг не верит?» — Твоя статья нравится всем нашим и радует их, — статья сильно и прекрасно написанная! Восстают против нее только духи тьмы — наплевать на них! Черт с ними!

Получил ли ты «Брынский Лес»? [Роман Загоскина (1845). ] и как тебе он нравится? Получаешь ли ты «Современник»? Прочти в нем статью Чижова Овербек… [Овербек (1789–1896) — немецкий художник религиозного направления.]

…Панов собирает второй том «Сборника Московского». [ «Московский сборник» — непериодический орган славянофилов. ] Что если бы прислал в него хоть малую толику? Как бы освежил и оживил его и всю нашу братию!

Ты продолжай ко мне писать отовсюду на Кузнецкий мост в дом Хомякова. [А. С. Хомяков был женат на сестре Языкова. ] Прощай покуда.

Твой Н. Языков.

«Русская Старина», 1889, № 1, стр. 251–252.

Н. В. Гоголь — П. А. Плетневу

Франкфурт, 16 октября 1846 г.

Тороплюсь отправить тебе пятую заключительную тетрадь. Так устал, что нет мочи: всилу сладил, особенно со статьей о поэзии, [ «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность». ] которую в три эпохи мои писал и вновь сожигал, и наконец теперь написал, потому именно, что она необходима моей книге, в объяснение элементов русского человека. Без этого она бы никогда не написалась: так мне трудно писать что-нибудь о литературе. Сам я не вижу, какой стороной она может быть близка к тому делу, которое есть мое кровное дело. Скорбно мне слышать происшедшие неустройства от медленности Никитенки. Но чем же виноват я, добрый друг мой? я выбрал его потому, что знал его все-таки за лучшего из других и притом, видя это имя, выставляемое у тебя на «Современнике», я думал, что ты с ним в сношениях теснейших, чем с другими…

«Письма», III, стр. 220–221.

Н. В. Гоголь — П. А. Плетневу

Франкфурт, 8/20 окт. 1846 г.

…По выходе книги, приготовь экземпляры и поднеси всему царскому дому до единого, не выключая и малолетних — всем великим князьям: детям наследника, детям Марьи Николаевны, всему семейству Михаила Павловича. [Михаил Павлович (1798–1849) — брат Николая I.] Ни от кого не бери подарков и постарайся от этого вывернуться, скажи, что поднесенье этой книги есть выражение того чувства, которого я сам не умею себе объяснить, которое стало в последнее [время] еще сильнее, чем было прежде, вследствие которого всё относящееся к их дому стало близко моей душе, даже со всем тем, чтό ни окружает их, и что поднесением этой книги им я уже доставляю удовольствие себе, совершенно полное и достаточное; что, вследствие и болезненного своего состояния, и внутреннего состояния душевного, меня не занимает всё то, что может еще шевелить и занимать человека, живущего в свете. Но если кто из них предложит от себя деньги на вспомоществование многим тем, которых я встречу идущих на поклонение к святым местам, то эти деньги бери смело…

«Письма», III, стр. 224.

С. П. Шевырёв — Н. В. Гоголю

Москва, 29 октября 1846 г.

…Ты хочешь от меня вестей о том, чтό здесь говорят о тебе. Когда я слушаю эти вести, всегда вспоминаю город NN в «М[ертвых] Душах» и толки его о Чичикове. Глубоко ты вынул все это из нашей жизни, которая чужда публичности. Если желаешь, пожалуй — я тебе все это передам. Ты, кажется, так духовно вырос, что стоишь выше всего этого. Начну с самых невыгодных слухов. Говорят иные, что ты с ума сошел. Меня встречали даже добрые знакомые твои такими вопросами: «Скажите, пожалуйста, правда ли это, что Гоголь с ума сошел?» — «Скажите, сделайте милость, точно ли это правда, что Гоголь с ума сошел?» — Прошлым летом тебя уж было и уморили, и даже сиделец у банкира, через которого я к тебе отправлял иногда деньги, спрашивал у меня с печальным видом: правда ли то, что тебя нет уже на свете? — Письмо твое к Жуковскому было напечатано кстати и уверило всех, что ты здравствуешь. [ «Об Одиссее, переводимой Жуковским». ] Письмо твое вызвало многие толки. Розен восстал на него в Северной Пчеле такими словами: если Илиаду и Одиссею язычник мог сочинить, что гораздо труднее, то, спрашивается, зачем же нужно быть христианином, чтобы их перевести, что гораздо легче. Многие находили это замечание чрезвычайно верным, глубокомысленным и остроумным. Более снисходительные судьи о тебе сожалеют о том, что ты впал в мистицизм. Сенковский в Б[иблиотеке] д[ля] Ч[тения] даже напечатал, что наш Гомер, как он тебя называет, впал в мистицизм. Говорят, что ты в своей Переписке, которая должна выйти, отрекаешься от всех своих прежних сочинений, как от грехов. Этот слух огорчил даже всех друзей твоих в Москве. Источник его — петерб[ургские] сплетни. Содержание книги твоей, которую цензуровал Никитенко, оглашено было как-то странно и достигло сюда. Боятся, что ты хочешь изменить искусству, что ты забываешь его, что ты приносишь его в жертву какому-то мистическому направлению. Книга твоя должна возбудить всеобщее внимание; но к ней приготовлены уже с предубеждением против нее. Толков я ожидаю множество бесконечное, когда она выйдет. Сочинения твои все продолжают расходиться. Скопляется порядочная сумма. Я не тороплюсь исполнять твое поручение. Еще будет время. Аксакову письмо я доставил. Он страдает глазами. Погодин только что возвратился из славянских земель. Прощай. Обнимаю тебя.

Твой С. Шевырев.

Прибавлю еще к сказанному, что если бы вышла теперь вторая половина «М[ертвых] Душ», то вся Россия бросилась бы на нее с такою жадностью, какой еще никогда не было. Публика устала от жалкого состояния современной литературы. Журналы все запрудили пошлыми переводами пошлых романов и своим неистовым болтаньем. Странст[вующий] Жид [Роман Эжена Сю (1804–1857), писавшего в эти годы в известной зависимости от идей утопического социализма. Роман появился в 1844–1845 гг. и тогда же был дан в приложении к «Библиотеке для чтения». ] был самым любоп[ытным] явлением. Три книгопродавца соревновали о нем. Ходебщики Логинова таскали за ноги Вечного Жида по всем углам России. Ты думал о том, как бы Россия стала читать Одиссею. Нет, если хочешь взглянуть на существенность, подумай о том, как Россия читает Вечного Жида, Мартина Найденыша, Графа Монте-Кристо, Сына Тайны и пр., и пр., и пр. [ «Мартин-Найденыш или записки камердинера» — роман Э. Сю (русский перев. 1847 г.). «Граф Монте-Кристо» — исторический роман Александра Дюма-отца (1803–1870; русский перев. 1845 г.); «Сын тайны» (правильнее «Сын дьявола») — роман Поля Феваля (1817–1887; русский перевод 1847 г.). ] Не худо заглядывать иногда во все это. Не пора ли дать ей получше пищи? Может быть, она и приготовлена в Петербурге. Твоей новой книги еще не знаю. Но мы ждем от тебя художеств[енных] созданий. Я думаю, что в тебе совершился великий переворот и, может быть, надо было ему совершиться, чтобы поднять вторую часть «М[ертвых] Душ». О, да когда же ты нам твоим творческим духом раскроешь глубокую тайну того, что так велико и свято и всемирно на Руси нашей. Ты приготовил это исповедью наших недостатков, ты и доверши.

Отчет ПБЛ за 1893 г., П., 1896, стр. 33–39.