Взыскующие града. Хроника русской религиозно-философской и общественной жизни первой четверти ХХ век

216.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <6.10.1910. Москва — Тифлис>

6 октября 1910 г.

<…> Эти дни я устал. Пришлось много бегать; заседания, разговоры, обсуждения, посещения и т.д. несколько дней подряд заставили меня поздно ложиться, и я так счастлив, что сейчас, кончив тебе письмо, рано лягу спать. Работать нужно очень много. Везде железо горячо и везде нужно ковать. Ставится издательство, составляется курс, и, к моему изумлению, мысли, брошенные мною в статье о Логосе, породили целый ряд личных откликов, и то тут, то там, то с одним, то с другим приходится столкнуться то в полемической сшибке, то в интимном разговоре. Я могу с радостью констатировать: как-то очистилась атмосфера. Во всех встречах, свиданиях, разговорах, в которых мне приходится быть участником или просто присутствовать, я наблюдаю гораздо большую искренность, простоту, задушевность, чем раньше. В атмосфере что-то перебесилось. И пока наступили хорошие, ясные дни. На долго ли — не знаю — м<ожет> б<ыть> перед новой грозой. Но вспоминая кошмарное время "свенцицкианства", я с радостью вижу как теперь все по-иному, как "серый" не так нахально путается во все. Ох, как хотелось бы, чтобы я не ошибся.

Вчера зашел за мной Белый и предложил выйти на улицу (у нас стоят великолепные дни). Пошли в Третьяковскую галерею. Я давно в ней не был и был совершенно ошеломлен, когда бы увидел "прибавления", то есть, главным образом, Морозовский дар [851]. Врубель, Врубель! Борисов-Мусатов! Какие огромные произведения! Пан Врубеля титаничен, колоссален, гениален — нечто всемирное, вселенское, нечто такое, что в веках занимает особое место. Как хороши перлы новой французской живописи, собранные в отдельной комнате! Но какой горой, снежной горой, высится Врубель над всеми этими Гогенами, Монэ, Дегазами, Каррьерами! Сейчас в русской живописи есть много великого и достойнейшего. Как увлекательны Серов, Бакст, Малявин! <…>

217.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <8.10.1910. Москва — Тифлис>

8 октября 1910 г.

<…> Я стараюсь больше заниматься. Мне нужно ужасно много прочесть. Тот путь, на который уже определенно вступила моя мысль, — требует внимания ко всему, и у меня усилиась жажда узнать возможно больше во всех отраслях знания. Все, что я читаю сейчас, только распаляет жажду, и когда я сколько-нибудь удовлетворю ее, — я и не предвижу. Больше, чем когда-нибудь чувствую потребность учиться, т.е. посильно и созерцательно воспринять в себя опыт человечества. Я чувствую, что то, что я должен сказать, должно быть высказано в соответствующей форме — мне нужно утончить свое зрение и закалить свое оружие <…>

218.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <14.10.1910. Москва — Тифлис>

14 октября 1910 г.

<…> Вчера был мой доклад [852]. Ну и каша заварилась! Форменная свалка! Тот налет легкой скуки, который иногда так неприятно бросался в глаза в наших прежних заседаниях — заменился бурным рвенем. Все захотели говорить. Все метали и рвали, друг друга не слушая и не вполне понимая. Несомненно было заметное "выхождение из себя". А.С.Петровский [853], с удовольствием потирая руки, при выходе мне сказал: "Хорошо грызлись, очень хорошо". М.О.Гершензон стычкой был очень доволен. О моем реферате говорили много лестного. В.А.Кожевников, например, с большой горячностью сказал: "В истории русской философии Ваш доклад — настоящее событие". Что же касается меня, то я прениями хотя и был увлечен, но внутренне остался ими очень мало доволен. У моих противников, Гессена, Гордона [854], Вышеславцева [855], особенно у двух последних), говоривших очень много и длинно, — я ощутил такой примитивизм мысли, такую элементарность и тяжеловесность мозгов, что прямо был удивлен… отчасти приятно: я сильнее ощутил правоту своих философских позиций. С.Н.Булгаков определенно и сильно взял мою сторону, князь все хотел занять позицию между двух стульев, а Белый, начав за здравие, кончил за упокой, и сказавши, что совершенно согласен со мной и разделяет мою точку зрения, неожиданно (м<ожет> б<ыть> и для себя) наскочил на меня "слева". Брюсов также захотел говорить. Но так как слово ему досталось в половине первого — за поздним временем отказался. Кончилось заседание в час ночи. Жалею, что не было Николая Александровича. Он — по определению Вяч. Иванова, — «проникнутый пафосом пикадора», очень был бы в своей стихии вчера <…>

219.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <18.10.1910. Москва — Тифлис>

18 октября 1910 г.

<…> Вчера, когда я в сумерках лежал в ожидании, когда можно будет зажечь лампу, — вдруг пожаловал Павлуша, за Павлушей — "Вася", за Васей, Анна Михайловна [856]. Я был ужасно рад. Накормил их обедом (они приехали на "Евгения Онегина" и с утра не ели), и потом за самоваром мы провели несколько очень хороших часов. Отчасти болтали, отчасти говорили. Мне сейчас Павлуша ужасно нравится. С радостью вспоминается наша дружба. Он опять ко мне стал относиться дружественно. Он на редкость светел, духовен, трезвен и весел. Меня всегда чарует его природная, врожденная тонкость [857]. Жена очень нравится. Чувствую, что первоначально схватил правильно. Все очень прочно и в существе хорошо. Павлуша, увидев твою карточку, очень одобрил и сказал: "Совсем как картина!" Таким образом ты можешь не беспокоиться. Рекорд остаеся за тобою и не думаю, чтоб его было так легко у тебя перебить! <…>

Теперь у меня есть аппарат, и если я, Бог даст, поправлюсь, я поснимаю всех наших друзей, начиная с Нади и кончая Бердяевыми, которые, кажется, должны приехать. Это снимание мне очень улыбается, потому что знаю, что тебе доставит большое удовольствие. Может получиться занятная "коллекция", где один за другим будут сняты: Рачинский, Надя, Павлуша, Л<идия> Ю<дифовна> и т.д. А если поеду в Петербург (мне нужно по делам) — то захвачу и Вячеслава со всеми обитателями башни [858] <…>

220.     А.К.Герцык — В.Ф.Эрну [859] <19.10.1910. Москва—Москва>

<…> Мы с Дмитрием Евгениевичем [860] уже перебрались на свою квартиру (близ Красных ворот, Хлудовский тупик, д. 5, кв. 5). но если Вам ближе и удобнее — приходите в Мал<ый> Ивановский пер. д. 4, где Вы бывали у моей сестры. Я могу придти туда. Одним словом — где и когда хотите. Буду ждать Вашего ответа.

Искренне уважающая Вас Аделаида Герцык-Жуковская.

221.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <22.10.1910. Москва — Тифлис>

22 октября 1910 г.

<…> Ты очень честолюбива за меня, а потому скажу еще, что С<ергей> Н<иколаевич> разговаривал с Рачинским о моем реферате и, осуждая некоторые мои приемы в прениях, сказал Рачинскому, что будет записано в историю мое выступление против "Логоса", ибо я дал им отпор, с чем Г<ригорий> А<лексеевич> согласился. Это мельком и конфузясь передал сам С<ергей> Н<иколаевич>. Нельзя отрицать, что в нашем столкновении столкнулось что-то историческое, то, что сто раз уже сталкивалось в нашей истории [861].<…>

222.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <25.10.1910. Москва — Тифлис>

25 октября 1910 г.

<…> Сейчас я устал, потому что пришлось и вчера и сегодня по два раза выходить. Во-первых, обедал у Шеров. Во-вторых, вчера в 6 ч. вечера отправился к Аделаиде Казимировне Герцык [862], которая очень хотела со мной повидаться. Ты с ней мельком познакомилась на реферате Вяч. Иванова. Очень вышло все мило. Бердяевы и Евгения Казимировна так расположили ее заочно ко мне, что мы встретиись как друзья и провели вечер как друзья. Это трогательно, что Бердяевы и Евг<ения> Каз<имировна> так меня помнят и любят. Все они очень ценят мою статью и много в ней нашли для себя. Аделаида Казимировна говорила, что они там в Судаке, прочитав мою статью и Франка, устроили импровизированное "заседание", для которого Ад<елаида> Каз<имировна> написала "Ответ Франку", Евг<ения> Каз<имировна> — "В защиту трансцендентивизма", а Николай Александрович устно сделал доклад на тему: "Проблема Франка", т.е. что из себя представляют Франки вообще.