Поход Наполеона в Россию

Казалось, что император ждет чуда, которое переменило бы погоду и остановило бы разложение, разъедавшее нас со всех сторон. Все его внимание было посвящено гвардии, которую он надеялся спасти от разложения, так как она еще сохранялась в целости. Один артиллерийский генерал из гвардейского корпуса рискнул как-то предложить ему пожертвовать несколькими орудиями, чтобы не доводить лошадей до полной потери сил, так как они и без того были изнурены и число их было ниже потребной нормы, но император не стал его слушать. Армейские генералы и офицеры видели зло, но знали, что его ничем нельзя остановить, а потому они не очень старались сохранить еще на некоторое время то, что неминуемо должно было погибнуть через несколько дней. В общем все так устали от войны, так хотели отдохнуть, попасть в менее враждебную страну, не проделывать больше отдаленных экспедиций, что многие слепо возлагали своеобразные надежды на уже постигшие нас бедствия и обманывались насчет их дальнейших последствий, думая, что все случившееся будет полезным уроком для императора и умерит его честолюбие. Таково было общее мнение. Легко представить себе, как оно повлияло на неизбежные трудности нашего положения и как оно осложнило их, препятствуя борьбе со злом. Судя но поведению, по беззаботности многих людей, можно было подумать, что чем суровее будет урок, как его называли, тем лучше, и что злая судьба давала этот урок императору отнюдь не за счет французской крови. Так как император сам видел бедствия, жил и двигался среди всеобщего расстройства и удручающих картин, то даже люди с наилучшими намерениями считали, что им нет надобности указывать или хотя бы намекать ему на это.

Увы! Император строил себе иллюзии, и его заблуждение вело нас к гибели. Начальники видели спасение именно в том, что зло приняло слишком большие размеры, а императору это зло представлялось вовсе не таким большим, каким оно было в действительности. Он в самом деле думал, что приближается конец жертвам и он сможет остановиться и расположить армию на позициях; это в достаточной мере доказывается его упорным стремлением все увезти с собою, все сохранить, и это роковое упорство было причиной того, что он все потерял. Судьба слишком долго осыпала его своими милостями; он не мог поверить, что она внезапно отвернулась .от него. Морозы стояли сильные, но еще терпимые. Всем хотелось верить, по примеру императора, что мы займем позиции еще до того, как ударят крепкие морозы. Все тогдашние помыслы и желания сводились к надежде найти склады, то есть обеспеченное продовольствие. В самом деле, в тот момент это было средством против всех зол. Мы находились уже в лучшей местности. Русские, по сравнению с тем, что они могли бы сделать, преследовали нас так слабо, беспокоили нас в походе так мало, что на них смотрели, как на людей, нуждающихся в отдыхе не меньше нашего. Смоленск, продовольствие, которое можно было там раздобыть, немного меньшие морозы — этого было достаточно, чтобы вновь оживить всех и подбодрить даже наименее мужественных людей. Думали, что пристанище близко, и каждый напрягал все силы, рассчитывая укрыться в нем через несколько дней.

Тем временем я день и ночь занимался реорганизацией императорских обозов. Я заранее послал в Смоленск заказ на подковы с тремя шипами для всех обозных лошадей. К этой работе я привлек даже рабочих арсенала, которые выполняли ее в ночное время за высокое вознаграждение. Днем они работали для артиллерии. Я приказал запасать все продовольствие, сколько удастся достать, хотя бы за наличный расчет. Я сжег много экипажей и повозок — в соответствии с числом павших лошадей; такую предосторожность я принял уже один раз 10 дней тому назад. Таким путем я сберегал оставшихся лошадей. Очень трудно было убедить императора согласиться на эту меру. Видя, что он очень не хочет прибегать к ней, я не говорил ему больше ни о чем; я взял все на себя и, кроме фургонов с продовольствием и больными, сохранил только экипаж, в котором ехали де Бово, де Мальи и де Боссе; Боссе страдал подагрой. Я показал пример; захромавшие или ослабевшие лошади были брошены. В конце концов после 48-часовой остановки в Смоленске обоз двинулся в путь в достаточно хорошем состоянии. Лошади были подкованы; кузнецы работали днем и ночью; я сам наблюдал за всем, и именно этой предосторожности я обязан спасением людей моего ведомства, которые получали регулярные пайки вплоть до Вильно.

Во время пребывания в Смоленске император каждый день ездил верхом и еще раз осмотрел город и окрестности, как будто он хотел сохранить его в своих руках. Он еще прежде был очень озабочен, а после сражения вице-короля с неприятелем озабоченность его увеличилась. Он видел состояние армии, когда она проходила через Смоленск, и это, думается мне, убедило его, что зло было больше, чем он хотел признаться самому себе. Но все же император по-прежнему тешил себя надеждой, что последствия будут не столь мрачными, как тогда, по-видимому, предвидел. Он не сомневался, что сможет расположить армию на позициях, как только соединится с корпусами, стоящими в Волыни и на Двине. Он ожидал прибытия польских казаков, которых, как он обещал, мы должны были встретить возле Смоленска. Ошибался ли он сам на этот счет или говорил об этих подкреплениях, чтобы внушить иллюзии другим? Не знаю, но во всяком случае в Польше весьма слабо занимались набором этих казаков. Наши коммуникации были прерваны уже в течение нескольких дней; мы не получали больше сообщений ни из Франции, ни из Вильно, ни даже от корпусов на Двине. Все это немало беспокоило императора, который держался тем не менее твердо и непоколебимо; эти черты характера злили иногда его приближенных, но зато были способны воодушевить наиболее удрученных людей.

Продовольствие в Смоленске находили все, у кого были деньги (а деньги были у всех). Туда прибыли из Франции продукты для императорского двора, а также рис и много других продуктов для армии. Виноторговец, бывший поставщиком императорского двора, привез для спекуляции большое количество вин, водок и ликеров; все это он продал на вес золота. Мы так настрадались от лишений, что солдаты тратили все свои деньги, чтобы раздобыть бутылку водки.

14-го император покинул Смоленск, обеспечив муку для войск герцога Эльхингенского, который, двигаясь в арьергарде, должен был прибыть в город вечером того же дня. Мы прибыли в Корытню довольно рано. Путь по очень холмистой местности был так труден, что мы обогнали обозы, вышедшие из Смоленска днем раньше. Дорога представляла собою сплошной лед; крутые склоны многочисленных холмов были покрыты упавшими и не имевшими сил подняться лошадьми. Начальники были столь беззаботны, а кавалеристы и обозные солдаты так изнурены, все их время до такой степени было занято переходами или поисками продовольствия, что ни в артиллерии, ни в кавалерии ни одна лошадь не имела подков с шипами. Именно на счет их отсутствия, то есть на счет нашей непредусмотрительности, надо отнести большую часть наших потерь. Свои кузницы мы побросали на дорогах; в кузницах, принадлежащих местным жителям, не было ни мехов, ни инструментов. У наших кузнецов совсем не было гвоздей; ни железа, ни угля найти было невозможно. Дело доходило до того, что угля и железа не было даже в арсенале в Смоленске, и я должен был посылать людей на поиски за три лье от города под охраной отряда жандармов, рискуя, что их захватят казаки, нападавшие на вице-короля и теснившие нас со всех сторон.

Через час после прибытия в Корытню мы узнали, Что в расстоянии одного лье от нас казаки только что атаковали небольшой артиллерийский парк и войсковой обоз, перевозивший трофеи, захваченные в Москве, а также императорский обоз, присоединившийся к этому парку, то есть тот, который мы только что обогнали. Казаки воспользовались тем моментом, когда колонна вынуждена была остановиться и сдвоить запряжки, чтобы подняться на один из обледеневших холмов; между головой и хвостом колонны образовался разрыв, и немногочисленный конвой не в состоянии был оборонять всю колонну. Казаки захватили около 10 лошадей и фургоны императора, потому что объятые страхом возницы загнали их в овраг; казаки разграбили их, причем этой участи подвергся и чемодан с картами; они захватили с собой часть вещей, а все остальное разбросали. Мы подобрали бы почти все, если бы новый налет, направленный против головы колонны, не напугал обозных до такой степени, что они бросили все, что могло помешать их бегству. Наши собственные солдаты, отставшие от своих частей, довершили грабеж. Потом, когда уже было слишком поздно для спасения разграбленных вещей, мы узнали, что казаки немедленно скрылись, как только показались наши войска. Артиллерия потеряла в этом деле половину своих запряжек; большая часть офицеров ставки лишилась своего багажа. Я был в том числе.