Мадонна. В постели с богиней

Когда она поняла, что ей придется все рассказать Алану Паркеру, Мадонна решила сделать это по телефону.

«Присядь, Алан, — сказала она вместо приветствия. — Я беременна».

«Какой срок? — спросил пораженный Паркер. — Я имею в виду, когда все это случится?»

Финальная гонка

Алан Паркер пытался не паниковать, но, как он признавался впоследствии, он сразу же начал рассчитывать, сколько недель съемок у него осталось для завершения своего грандиозного фильма, сколько недель его звезда будет оставаться стройной и красивой. Ему ничего не оставалось, как только поздравить Мадонну и согласиться с тем, что нужно подождать и посмотреть, что случится дальше. Они договорились держать беременность Мадонны в тайне из страха перед тем, что реакция прессы сделает завершение съемок невозможным. Мадонна впоследствии вспоминала, что она чувствовала себя девочкой-подростком, скрывающей от строгих родителей свою беременность.

Очень скоро члены съемочной группы заметили, что режиссер кардинальным образом изменил план съемок, особенно в отношении танцевальных номеров. «Если бы я рассказала, они бы решили, что я сошла с ума», — говорила Мадонна. У них с Паркером не было выбора — им пришлось посвятить в свою тайну одного из продюсеров. Но от друзей и коллег Мадонна по-прежнему таилась. Чем меньше людей знало о ее положении, тем надежнее можно было сохранить тайну. «Я чувствовала, что у нас началась отчаянная гонка, — рассказывала Мадонна. — Как мне удалось так удачно позировать для рекламных фотографий, когда я не влезала ни в один из своих костюмов?»

В своем номере Мадонна предавалась печальным мыслям. Беременность должна была бы радовать ее, но почему-то так не получалось. Мадонна чувствовала, что она может погубить все то, над чем и она сама, и остальные члены съемочной группы так напряженно трудились. Успех этого фильма был чрезвычайно важен для всех. «Все, чего я хочу, — это всего лишь немного покоя, — говорила Мадонна сама себе. — Неужели я прошу слишком многого?»

Съемки были очень напряженными. Часто они проходили на морозе. Снимали факельные шествия с требованиями освободить Перона. Порой Мадонне приходилось почти целый день проводить на ногах, снимаясь в танцевальных номерах. Во время одной из сиен, где Мадонна играла уже больную Эвиту, ей нужно было упасть на пол ничком. Дубль за дублем Мадонна покорно падала и падала. Когда съемка завершилась, она была вся в царапинах. Она страшно ругалась и сердилась, но в глубине души гордилась своей работой. («Я знала, что это будет очень трогательная сцена».) Работать было тяжело, пожалуй, даже тяжелее, чем в начале съемок.

Возвращаясь в отель и изучая свое отражение в зеркале, Мадонна не находила на своем лице радости, связанной со столь желанной беременностью. Она видела измученную женщину с фигурой, далекой от идеальной. Отчетливо проявились морщинки вокруг рта, гусиные лапки в уголках глаз. Мадонна усаживалась за туалетный столик и начинала накладывать макияж. На публику она выходила, только когда ее внешний вид был безукоризнен. И с каждым днем этот процесс занимал все больше и больше времени.

Мадонну постоянно знобило, она никак не могла согреться. Она ждала, когда же съемочный день закончится, чтобы немного расслабиться и подремать, что, впрочем, удавалось ей не часто. Она паниковала, срывалась, «как Джуди Гарленд в конце жизни». Впоследствии Мадонна признавалась, что ее преследовало ощущение, что она разрушает все то, что так тщательно и со старанием строила всю жизнь. Она чувствовала, что теряет все то, чего с таким трудом добивалась.

Времена наставали тяжелые.

Ничего особенного?

13 апреля 1996 года менеджер Мадонны Каресс Норман позвонила знаменитой журналистке светской хроники Лиз Смит, всегда с симпатией относившейся к Мадонне, и подтвердила сообщение о беременности Мадонны. Статья Смит на следующий же день облетела весь мир. «Сюрприз, сюрприз, аист больше не может ждать, — писала Смит. — Мы получили радостные известия из Будапешта: Мадонна действительно беременна!»

«Мадонна не хочет, чтобы в этом видели что-то особенное, — сказала Лиз Розенберг в телефонном разговоре с Лиз Смит на следующий день. — Но я не знаю, как она хочет этого добиться. Но она ужасно счастлива, и все ее близкие тоже. Не хочется говорить штампами, особенно о Мадонне, но она просто сияет!»

Незадолго до разговора с Лиз Смит Мадонна позвонила своему отцу Тони, чтобы порадовать его. Во время съемок «Эвиты» она ощутила особенную связь с семьей благодаря долгим междугородным переговорам. Каждый раз, когда Мадонна звонила отцу из Аргентины, чтобы сказать, как она скучает, он был безумно рад ее слышать. Он гордился дочерью. Теперь они говорили о ее жизни и карьере гораздо спокойнее. Тони всегда хотел, чтобы его дочь свернула с ложного пути, который избрала в самом начале.

За полтора года до этого Тони позвонил Мадонне, чтобы сказать, что он видел клип «I'll Remember» и считает, что она выглядела в нем великолепно, Вместо того чтобы порадоваться добрым словам, Мадонна разозлилась.

«Папа, я сняла его полгода назад, а ты только что увидел?» — заявила она.

«Но ты же знаешь, мы мало смотрим телевизор», — оправдывался отец.

«Могли бы и побольше, если бы вас интересовало то, что я делаю, — продолжала злиться Мадонна. — Господи, у вас даже кабельного нет!»

Ссора разгоралась. «Мой отец просто отказывается признавать меня и тот успех, которого я добилась», — заявила Мадонна журналистам спустя некоторое время после скандала. Однако находясь так далеко от дома, в таком сложном положении, Мадонна сумела преодолеть свою отстраненность от семьи. Она даже стала тосковать по отцу и родным. «Она очень тосковала, — вспоминает брат Мадонны Мартин, которому она часто звонила. — Она звонила всем нам, ее братьям и сестрам, порой даже кузенам». Тони говорил одному из родственников: «Мы разговариваем и не ссоримся. Не знаю, может быть, наши отношения изменятся». Похоже было, что Мадонна действительно становится другим человеком — более мягким, более спокойным. Ведь она пыталась убедить свою публику в том, что она стала именно такой. «Она не стала святой, — говорил Алан Паркер, — но я заметил, что к концу съемок она заметно подобрела».

Узнав о своей беременности, Мадонна сказала, что не хочет, чтобы ее отец узнал об этом из газет. Она позвонила ему, чтобы сообщить новости, и сказала, что он — самый важный человек в ее жизни, что она надеется, что ее ребенок не будет относиться к ней так, как она сама относилась к своему отцу. Разумеется, Тони знал, что Мадонна не замужем и не собирается выходить замуж за Карлоса Леона. Однако он был очень тронут ее звонком. «Мы плакали, — вспоминал он. — Я понял, что моя девочка стала взрослой. И она была очень добра ко мне. Мы не ссорились».

Беременность Мадонны заставила ее понять, что для своего ребенка она будет единственным родителем и должна стать хорошей матерью. Если она злилась из-за смерти матери и вымещала свою злость на отце, как поступают в подобной ситуации почти все люди, то теперь она поняла, насколько несправедлива она была к отцу. А может быть, она стала достаточно взрослой, чтобы понять, что смерть матери — это ужасная трагедия, в которой никто не виноват, что способность отца не сломаться и жить собственной жизнью — не признак слабости, не предательство, а проявление силы и смелости. Эта трагедия не сломала и саму Мадонну, хотя ей было очень трудно справиться. Дочь оказалась достойной своего отца. Как говорится, яблочко от яблони недалеко падает.

Сообщения о беременности Мадонны не стали сюрпризом для ее близких — новость распространилась по земному шару буквально мгновенно. Со свойственной ей драматичностью Мадонна восклицала: «Что ж, мир все узнал. Я чувствую себя выпотрошенной. Мои фотографии помещают на обложки, обо мне твердит Си-эн-эн, даже венгерское радио и то отозвалось. А что такого особенного случилось? Я хочу, чтобы мне дали спокойно работать».