Иван Петрович Павлов (1849 —1936 гг.)

Органической составной частью боевого материализма Павлова был его атеизм.

Читатель уже познакомился с некоторыми воспоминаниями автора, свидетельствующими о том, что Павлов был убежденным атеистом. В последние годы в нашей печати появились подобного рода воспоминания ряда других учеников Павлова, а также его родственников и знакомых [²³ Имеются в виду, в частности, воспоминания известного художника М. В. Нестерова, писавшего портреты Павлова, воспоминания М. К. Петровой, Ф. П. Майорова, П. К. Анохина, Л. Н. Федорова, в течение многих лет работавших с Павловым, и других хорошо его знавших лиц. Приведем некоторые выдержки из этих воспоминаний об отношении Павлова к религии, опубликованные в журнале «Здоровье», 1954, № 4. М. К. Петрова писала: «Я в течение почти 25 лет находилась в постоянном контакте с ним, много раз слышала его высказывания по этому вопросу. Он, конечно, был полным атеистом и никаким иным быть не мог». «Войдя в лабораторию И. П. Павлова молодым человеком (1921),— пишет П. К. Анохин,—я, естественно, не раз задавал ему вопросы о религии. Меня всегда поражала его прямолинейность как естественнонаучного материалиста. Он, конечно, не был религиозным и, как ответил одному своему корреспонденту, не верил в бога, считая веру несовместимой с его научным мировоззрением». В воспоминаниях художника М. Ф. Нестерова читаем: «Опыты окончились, собачку увели, а мы остались продолжать беседу, которая незаметно перешла на отвлеченные темы, на «веру и неверие». Иван Петрович был откровенный атеист. Наш Павлов, рожденный в духовной семье, уважающий своих дедов, отца, мать, в ранней своей поре, еще, быть может, в Рязани, а позднее и в университете, в Медицинской академии, где в те времена господствовали материалистические теории, по склонности своей натуры проникся этими теориями, их воспринял со всем пылом своей природы, просолился ими, как то было с тысячью подобных ему».].

Еще более показательны собственные высказывания Павлова, нашедшие отражение, в частности, в недавно ставших известными документах [²⁴ К ним относится письмо Павлова к своей невесте С. В. Карчевской, в котором он еще в молодые годы писал: «Сам я в бога не верую и никогда не молился» (журн. «Москва», 1959, № 10, стр. 157). А также письмо Павлова священнику Е. М. Кондратьеву (25 июня 1928 г.), где он пишет: «Правда, я сам не верующий». В Архиве А. М. Горького найдена стенографическая запись беседы, состоявшейся между ним и Павловым зимой 1931 г. По ходу продолжительной беседы на разные темы Горький говорит: «Простите, Иван Петрович, я не знаю точно ваших взглядов на религию [...] О ваших взглядах самые противоречивые вещи».

Павлов отвечает: «Что же, все ясно и просто. Тут и мудрить-то нечего. Правда, с этим вопросом меня допекают. Обращаются граждане, обращаются священники, пишут из-за границы. Думаю, многие на меня надеются. Не огорчу ли я их. Но скажу все по совести. Конечно, веру, которую я имел в детстве, я потерял. Как это случилось? Трудно объяснить. Я увлекся Фохтом, Молешоттом, потом увлекся естественными науками, так всю жизнь и проработал на этом поприще, имел дело с материей, да и времени-то подумать не было».

Горький: «Я вас понимаю, Иван Петрович! Вы не верите, но уважаете веру чужих».

Павлов; «Во-во! Это — вы ловко. Уважение, вот где собака зарыта. А вера - это есть нечто подлежащее изучению. Ведь она тоже в конечном счете развивается из работы мозга» («И. П. Павлов в воспоминаниях современников», стр. 351).]. 

В 1954—1957 гг. свет увидели «Павловские клинические среды», представляющие стенограммы проведенных Павловым клинических научных собраний. В них, в частности, содержится весьма ценный материал и по вопросам, затрагивающим отношение Павлова к происхождению и значению религии. На одной из «сред», например, он сказал: *«Когда человек впервые превзошел животное и когда у него явилось сознание самого себя, то ведь его положение было до последней степени жалкое: ведь он окружающей среды не знал, явления природы его пугали, и он спасал себя тем, что выработал себе религию, чтобы как-нибудь держаться, существовать среди этой серьезнейшей могущественнейшей природы» [²⁵ «Павловские клинические среды», т. III, стр. 360.].

При анализе причин возникновения тех или иных нервных и психических заболеваний на этих конференциях Павлов нередко высказывал мысль о том, что религия — удел слабых.⁷«Есть слабые люди,— говорил он,— для которых религия имеет силу. Сильные — да, сильные могут сделаться чистыми рационалистами, опираться только на знания, а слабому едва ли это подойдет». Весьма существенно его признание в том, что он «сам рационалист до мозга костей и с религией покончил [...] Я ведь сын священника, вырос в религиозной среде, однако, когда я в 15—16 лет стал читать разные книги и встретился с этим вопросом, я переделался и мне это было легко» [²⁶ Там же.].

Наконец, с точки зрения характеристики взглядов Павлова на религию исключительный интерес представляет текст его письма к генеральному секретарю английской ассоциации рационалистов-журналистов Эрнсту Тертлю от 14 октября 1935 г., опубликованного недавно. В этом письме Павлов писал: 

«Дорогой сэр,

Конечно, я рационалист, который рассматривает интеллект с его постоянно возрастающим положительным знанием как наивысший человеческий критерий. Оно является тем истинным знанием, которое, пронизывая всю человеческую жизнь, будет формировать конечное счастье и мощь человечества. Но во избежание какого-либо неправильного понимания я должен прибавить, что я, со ' своей стороны, считаю невозможным пропагандировать уничтожение религии в настоящее время и для кого бы то ни было. Я рассматриваю религию как естественный и законный человеческий инстинкт, возникший тогда, когда человек стал подниматься над всем другим животным миром и начал выделяться с тем, чтобы познавать себя и окружающую природу. Религия была первоначальной адаптацией человека (в его невежестве) к его позиции среди суровой и сложной среды — адаптацией, которая стала постепенно заменяться, уступать место науке благодаря деятельности разума с его положительным знанием, представляющим наивысшую неограниченную адаптацию. Я не уверен, способно ли это положительное знание (наука) полностью и для всех заменить религию. Не остается ли религия для слабого типа людей как единственная, одна лишь приемлемая для него адаптация; за исключением того, если бы наука могла бы устранить возможность быть слабым самому человеку.

Если вышеупомянутое рассуждение не вызовет препятствия, я бы принял с благодарностью предложение быть включенным в список по ассоциации.

Преданный Вам

Павлов» [²⁷ «Переписка И. П. Павлова». Л., «Наука», 1970, стр. 348.].

Можно, конечно, согласиться или не согласиться с теми или иными высказываниями Павлова о происхождении религии, об ее необходимости для слабых людей и т. п., но в свете приведенных выше фактов его атеизм выступает с полной очевидностью и исключает всякое сомнение.

Таким образом, становится совершенно очевидным, что Павлов был сознательным материалистом и атеистом, он признавал материальность объективно, вне нас существующего мира, считал материю первичным, а психическое вторичным, признавал, а в отношении животных и экспериментально доказал обусловленность психической деятельности условиями жизни, факторами внешней среды, признавал познаваемость даже сложнейших явлений органической природы и, наконец, считал, что критерием истины являются объективные факты, эксперимент, действительность.

Каков же характер материализма Павлова?

По чисто формальным соображениям некоторые авторы считали, что материализм великого естествоиспытателя — это ограниченный, механистический материализм (определенные неточности были и в нашем первоначальном понимании сущности этого вопроса). При этом обычно ссылались на некоторые сделанные Павловым не совсем удачные теоретические обобщения, выходящие, как правило, из рамок изученных им физиологических фактов и не показывающие истинного содержания, сущности его мировоззрения. К подобного рода высказываниям Павлова относятся, например, следующие: «машинная деятельность организма», «человек есть, конечно, система, грубо говоря — машина», «физико-химическая система животного организма» и т. д. Эти и другие неудачные обороты речи представляют собой скорее метафорические, образные выражения мысли, и было бы по меньшей мере наивно на этом основании характеризовать мировоззрение великого мыслителя как механистическое. Слова «машинный» и «механический», нередко встречающиеся в трудах Павлова, являются как бы синонимами понятия «материалистический», «причинно обусловленный», . «закономерный». Павлов поднимался неизмеримо выше ограниченного механистического материализма и всей душой порицал этот вульгарный, по его словам, «близорукий материализм, который грубо и преждевременно упрощает предмет и тем принижает его в глазах трезвых и цельных натур» [²⁸ И. П. Павлов, Полн. собр. трудов, т, I стр. 407,^]. Ему чужды были односторонний подход к изучаемому объекту и схоластическое понимание причинной связи между явлениями органической природы. Подлинная философская сущность его учения — это диалектический материализм.