Мой отец — Лаврентий Берия

У нас с отцом были разговоры на эту тему. Прямо Капица конечно же не заявлял об этом, но секретом это не было. По всей вероятности, было и на него, как, скажем, на Харитона, досье. А зацепиться было за что. Когда ЦК начал его преследовать, отец пытался по возможности что-то сделать. Но беда была вот в чем. Людей, занятых в реализации атомного проекта, отец мог защитить и защищал. Капица же работать на бомбу не хотел. Здесь и возникали известные сложности.

По линии Академии наук ЦК неприятностей ему много сделал. Помню, отец вызвал Семенова, академика, друга Капицы, и попросил помочь в меру сил Петру Леонидовичу. Сам я, сказал отец, официально помогать Капице не могу. Работай он у меня, проблем бы не было. Но коль так получилось, этому талантливому человеку надо помогать. Атомщики тогда зарабатывали более чем прилично, и отец попросил Семенова из тех премий, которые он будет получать, какие-то деньги передавать Капице. Это не дело, сказал отец, что такой ученый должен страдать.

Что Капица противник режима, отец, конечно, знал. Не помню, в 1936 или 1937 году, когда Капица приехал из Англии, а возвратиться назад не смог, он прямо заявил Молотову: «Я не хочу здесь работать». Молотов удивился: «Почему?» Капица объяснил так: «У меня нет та кой лаборатории, как в Англии». — Мы ее купим, — ответил Молотов. И купили. Такое же оборудование и здание точно такое же построили. И тем не менее…

В Англии он работал с конца 20-х годов, лет десять. А в Союз возвратился так. Капица во втором браке был женат на дочери известного кораблестроителя Крылова. Академик, если мне память не изменяет, тогда серьезно заболел. Капица с женой и приехали проведать старика. Назад не пустили…

Забегая вперед, скажу, что он очень резко выступал за мое освобождение из тюрьмы. Конечно, он знал, как относился к нему мой отец… С благодарностью вспоминаю и его, и Ванникова, и Туполева, и Лавочкина, и Королева. Они сделали все, чтобы вытащить меня из тюрьмы. Дважды, как я рассказывал, обращались к Хрущеву, но своего добились.

А между тем считалось, что из атомного проекта Капицу «выставил» отец… Как-то он сказал Семенову: «Жаль, ей-Богу, что такой способный человек работает на большевиков». Семенов мне рассказывал: «Я засмеялся: Лаврентия Павловича не переделаешь…»

Среди таких людей отец искал того единственного человека, который мог бы возглавить научную сторону столь сложного дела. Переговорил с доброй полусотней кандидатов и остановил свой выбор на Курчатове. И академик Иоффе, и другие своими рекомендациями отцу тогда, безусловно, помогли.

С этим предложением отец и пришел к Сталину. Иосиф Виссарионович внимательно выслушал и сказал:

— Ну что ж, Курчатов так Курчатов. Раз вы считаете, что этот человек необходим, то пожалуйста.

Самое любопытное, что тогда же Сталин предупредил отца:

— Знай только, что Курчатов встретит очень сильное сопротивление маститых ученых…

И отец понял, что параллельно, по каким-то своим каналам, Сталин уже навел соответствующие справки о крупных ученых.

Вообще, должен сказать, советская система была создана Владимиром Ильичем, а впоследствии усовершенствована Иосифом Виссарионовичем на параллелизме проверок. Партийный аппарат и тогда, и позднее контролировал всех и вся. В государственном аппарате были специальные службы, в советском — госконтроль. Проверяли друг через друга… Все было построено на недоверии, противопоставлении одних людей другим. Так видимо, было и в данном случае…

Словом, так Игорь Васильевич стал «отцом» атомной бомбы.

Спустя какое-то время Сталин обратился к моему отцу: надо, мол, определиться с президентом Академии наук, кто подходит? Нельзя ли, сказал, Курчатова на этом посту использовать?

Мой отец был категорически против. Вызвал Курчатова, рассказал о разговоре со Сталиным и сказал — Решать тебе, Игорь Васильевич. Если надумаешь уходить — возражать не буду, конечно. Останешься руководить проектом — буду рад.

Курчатов был умный человек, к славе относился равнодушно и прямо ответил, что президентство в Академии наук рассматривает нежелательным и хотел бы остаться в проекте. Тогда, сказал отец, сам Сталину об этом и скажи. Реакцию Сталина предугадать было нетрудно. Иосиф Виссарионович очень резко реагировал, когда ктолибо отвергал в таких случаях его предложения. Игорь Васильевич сам мне рассказывал, как Сталин рассердился и обвинил в упрямстве и Курчатова, и моего отца. Мол, Берия тебя настроил, вот и не хочешь идти в президенты академии. И пригрозил, что все равно заставит его стать президентом.

Примерно такая же история была и с Сахаровым. Рассказывать о масштабе дарования этого ученого, думаю, сегодня не стоит. Он учился на третьем или четвертом курсе университета, когда попал в поле зрения моего отца. У него уже тогда были интересные предложения, которые могли быть использованы на второй стадии реализации проекта.

Отец имел довольно полную информацию о всех молодых людях, успевших так или иначе проявить себя в тех областях, которые были связаны, в частности, с обороной страны. Понятно, что сам отец не ездил по институтам и университетам, этим занимались другие люди. Были созданы специальные группы, которые целенаправленно занимались подбором научных кадров, в том числе и для ядерного проекта. Это не были представители высшей школы или Академии наук. Помнится, такой важной работой активно занимался академик Тамм, физиктеоретик академик Фок и другие. Всех не припомню, но привлекали для отбора перспективной научной молодежи и таких известных ученых, как Ландау, Гинзбург. Не помню, кто именно, но Сахарова, как претендента, они… забраковали. Вывод сделали тогда такой: человек он, наверное, способный, талантливый, но неконтактный и так далее. Дело в том, что и в молодости Андрей Дмитриевич был убежденным в своей правоте человеком. Не имею в виду в данном случае его философские взгляды. Так вот, с точки зрения науки, решили корифеи, с ним будет нелегко. Он выдвигал концепции, которые пожилые, много лет отдавшие науке, люди порой не воспринимали. Так бывает. А Сахаров отстаивал зачастую свои идеи, прямо скажем, в резкой форме. Видимо, корифеи и решили: а зачем нам такой, пусть и очень талантливый, но неудобный молодой человек.

Что было, то было… Сколько талантливых ребят тогда отыскали. И не только физиков, но и математиков. Их сразу же приглашали на собеседования, семинары. Это была колоссальная работа. И, надо отдать должное нашим ученым, они с ней справились, в результате были созданы поистине уникальные коллективы, способные реализовать ядерный проект.

Много лет спустя я прочел, как Андрей Дмитриевич вспоминал о встрече с моим отцом. «Только после того я испугался, — писал Сахаров, — и понял, с кем имел дело». Чисто по-человечески читать все это неприятно. И вот почему. Как раз отец, которого он якобы боялся относился к нему с большой симпатией. Сахаров сам ведь вспоминал, как мой отец предложил ему обращаться в случае необходимости.

Отец отлично знал об отношении маститых ученых к Сахарову. Он имел полную информацию об этом студенте, явно талантливом молодом человеке, который выдвигает собственные оригинальные концепции. И если на большинство талантливых ребят он имел списки, какието материалы, то на Сахарова имел, как я говорил, довольно подробный материал. Знаю я это и от Ванникова, и от Махнева, члена Комитета, генерала, помощника отца, ведавшего делопроизводством. Так вот, они вспоминали, как произошло знакомство моего отца с Сахаровым. Заинтересовавшись «ершистым» студентом, отец пригласил его на беседу. Разговор был откровенный.

— Как думаете, почему наши ученые не воспринимают ваши идеи? — спросил отец.

Сахаров откровенно рассказал, что думает по этому поводу.

Независимость, неординарность мышления отцу импонировали всегда. Он пригласил молодых расчетчиков-теоретиков и попросил ознакомиться с теми идеями, которые с жаром отстаивал университетский студент. Мнение их было единодушным: