Мечты и свершения

Офицеры спросили, между прочим, есть ли в имении свободные помещения, где можно, если понадобится, разместить людей. Об этом мы ничего не знали. Мама посоветовала им обратиться к мызному управляющему. И вскоре действительно такое помещение потребовалось. В имение прибыли беженцы из Литвы. Поселили их в имении Соо. Мужчин использовали на строительстве укреплений. Жили беженцы обособленно, с мызными рабочими почти не общались.

Уже в конце первого года войны стали появляться и военнопленные — австрийцы. Их разместили в большом, из дикого камня сарае, посреди поля. Там жило несколько сот человек. Они тоже работали на постройке оборонительных укреплений.

На работу пленных водили большими партиями под конвоем, и это для обитателей мызы, равно как и окрестных усадеб, было настоящим зрелищем. В часы, когда пленные шли на работу или возвращались с нее, около мельницы, у моста, по краям дороги всегда собирались группы людей. Пленным, а заодно и конвоирам протягивали папиросы и табак. Если не дать конвоирам, то и пленным ничего бы не перепало. Австрийцы в ответ дарили свинцовые колечки, мундштуки или какие-нибудь другие пустячки, сделанные своими руками. Особенно благодарны они были за табак. Нехватка курева сильно ощущалась тогда и в армии, и среди гражданского населения. В магазинах табак можно было получить главным образом из-под прилавка, по знакомству.

Отношение к пленным было, как ни странно, доброжелательное. Сердобольные женщины считали своим христианским долгом помогать им. А мужчины смотрели на них как на свидетельство мощи русских войск.

Надо сказать, что в продолжавшихся на мельнице спорах сторонники войны козыряли пленными, говорили, что только царские войска могли захватить такое большое количество чужих солдат.

Другая спорящая сторона выдвигала свой «козырь» — беженцев. «Если бы русская армия не отступала, не было бы и беженцев, — говорили они. — Видимо, у царя дела идут плохо».

Вскоре на хутор Соо прибыла новая воинская часть. Это был какой-то продовольственный обоз. Солдаты заняли все свободные помещения, даже и мельничный сарай, сложенный из гранитных глыб (он служил и хлевом, и для хранения сена и торфа). Отец было возражал, что сарай и так забит, но никто с ним не посчитался. Теперь в сарае стояли лошади военных.

В нашем доме, разделив комнату перегородкой, поселился начальник участка строительства укреплений, или десятник, по фамилии Осипов. Маленького роста, с бородой, родом из какой-то центральной губернии, этот человек, хотя и не знал ни слова по-эстонски, вскоре благодаря своему общительному нраву стал известен всей округе. О нем говорили, что он из тех, кто полагает, что казенные деньги вполне годятся и для его кармана. Теперь крестьяне, старавшиеся увильнуть от призыва в армию, являлись на постройку укреплений с лошадьми и работали какое-то время, во всяком случае не полный день. В получку они только расписывались в ведомости — деньги же шли в карман Осипова. Делалось это легко, ибо начальник одновременно был и табельщиком — отмечал выход людей на работу и вел учет работ. Оплачивался труд на строительстве укреплений повременно: кто был с лошадью, получал четыре рубля в день, безлошадные — два рубля.

Тёмное царство

Хозяин хутора Соо скоро обнаружил, что получать кормовое зерно и кормовую муку из мызы становится все труднее. Но унывал он недолго. Размещенные в имении солдаты охотно меняли хлеб на табак. Обычно солдаты приносили хлеб в наш: дом. Мы покупали у них буханки, и Кости относил их на хутор Соо, где скармливал хлеб скоту. Кроме того, Кости вскоре свел знакомство с начальством продовольственного обоза. Несколько пачек папирос да бутылка спирта помогли ему успешно разрешить еще кое-какие важные хозяйственные проблемы. Навоз от армейских лошадей, находившихся в имении, конечно, должен был вывозиться на мызные поля, но после сговора хозяина хутора с начальством телеги с навозом сворачивали к землям Кости. В течение примерно года были удобрены почти все поля. И все это за гроши. За чарку водки солдаты перевозили навоз. И мызный управляющий ничего не мог сделать с ними, хотя и грозил выгнать их лошадей из имения. Таким образом, война была на пользу хозяину хутора Соо. Цены на все сильно выросли, особенно на продукты. С долгом он быстро разделался. Все шло, казалось, к тому, что хутор Соо станет настоящим кулацким хозяйством. Менялся на глазах и его хозяин Кости. Он стал самоувереннее, разговаривал свысока. Успехи вскружили ему голову. Разве они не свидетельствуют о его, Кости, предприимчивости и прозорливости?! Ведь он не пошел зарабатывать деньги на строительстве укреплений, не послал туда ни лошадь, ни работника. Он возделывал поля, как и подобает истинному земледельцу, и старался это делать как можно лучше. И в результате хутор украсился новыми постройками, достаток очевиден. И все это — плоды его труда.

Одно беспокоило Кости: на хуторе усилилось воровство. Кости подозревал, чьих рук это дело.

Сассь ушел из усадьбы Соо, грозясь, что он эту живодерню так не оставит, что обязательно сведет с ней счеты. И вот Кости уже однажды заметил утечку зерна из нового амбара. Выстроен он был из бревен и разделен на закрома, в которые зерно ссыпалось по сортам. Кто-то просверлил в бревнах дыры, сквозь которые зерно тонкой струйкой утекало наружу, в мешки. Хозяин никому о замеченном не сказал, но призадумался. Раскрыть вора помог случай. Однажды субботним вечером Руут Кару, который по-прежнему работал на хуторе батраком и которого хозяева ценили за послушание и покорность, попросил Кости одолжить ему ружье — он собирался побродить по лугам, поохотиться. Кости вдруг осенила мысль, а нельзя ли попросить Руута подстеречь вора. Он ответил, что ружье даст и на охоту позволяет пойти, правда, разрешения у парня нет, но это уж не его забота — там мызная земля и контролеров нет. Но только за это пусть Руут подкараулит вора. Руут, конечно, сразу же согласился, сказал, что ему даже интересно узнать, кто же это может быть. На том разговор тогда и кончился.

А через несколько дней случилось страшное: Сасся Кару застрелили возле его хибарки. Приезжали конные урядники, расследовали дело. Старый Кару и его жена Лээна твердили одно — убийца не кто иной, как их собственный сын Руут. Это он, выслуживаясь перед хозяином хутора Соо, стрелял в собственного брата. Урядники составили протокол и увезли Руута Кару в городскую тюрьму. Через несколько месяцев его освободили. Я помню, как однажды вечером, когда вся наша семья сидела за ужином, неожиданно вошел Руут Кару. Он рассказал, что суд признал его невиновным. И это несмотря на то, что родители по-прежнему обвиняли его в убийстве. Они утверждали, что в тот вечер Сассь, поужинав, вышел во двор, и вскоре раздался выстрел. Сассь, шатаясь, вернулся в дом и явственно произнес:

— Руут выстрелил мне в грудь.

Старики заявили все это в суде под присягой.

— Но суд был справедливый, — хвастался Руут. — Врач-эксперт доказал, что это неправда: в дыхательном горле убитого оставалась пища, так что он не мог говорить, и поэтому показания стариков не отвечают действительности.

Защитник Руута, нанятый хозяином хутора Соо, использовал это, заявив, что налицо ложный донос. Прокурор не смог опровергнуть заключение эксперта и отказался от обвинения против Руута. Таким образом, суд «за отсутствием улик» вынес решение оправдать обвиняемого.

О своих дальнейших планах Руут говорить не стал, да никто ими и не интересовался. Отец спросил только, кто же, по его мнению, все-таки убил Сасся, на что Руут уклончиво ответил, что ничего не знает, что у Сасся было много врагов среди парней, он ведь был охоч до девушек…

А вскоре он снова вернулся на хутор и продолжал батрачить, как будто ничего не произошло. Но так только казалось. Родители, да и все хуторские отвернулись от Руута. Все понимали, что дело не обошлось без вмешательства хозяина Соо. Это он свел счеты с Сассем и задарил суд. Кости все больше богател и совсем заважничал. Бедняков он называл не иначе, как голодранцами и жуликами.