Третий период

     Мы в подражание старательно загибали лезвия своих коньков, стачивали у них зады. При этом иногда безнадежно портили коньки. Эксперимент обходился дорого.

     Это были уже последние всплески нашей спортивной самодеятельности. Вскоре мы познакомились с настоящим спортом и... заболели им.

     Как оказалось, на всю жизнь.

     Впервые на настоящий стадион я попал случайно. Как-то увидел, что народ валом валит на стадион, пошел вместе с толпой. Ни денег, ни билета у меня, конечно, не было. Путь через забор был для меня обычен. На Центральном стадионе в тот день играли команды футболистов-мастеров.

     До сих пор я не говорил о футболе, но, по-моему, и так ясно: он был для нас «видом спорта номер один», и с ранней весны до поздней осени мы только и знали, что гонять мяч – пустырей тогда хватало. Как ни странно, но до 52-го года – до четырнадцати лет – я не видел настоящего футбола, не знал имен Боброва, Гринина, Федотова... Слышал только про Ивана Коровина, пацаны говорили, что у него удар страшный: когда он бьет пенальти, вратарь вместе с мячом в сетку влетает. Ну, думал, вот это сила, научиться бы так, как он.

     Так вот, проник я впервые на футбольный стадион, и зрелище, которое я увидел, меня потрясло: огромное поле, трибуны, которые мне показались тогда грандиозными, и народу – тьма. Я понял, что мне страшно повезло – попал на большой праздник. Но сама игра и азарт трибун увлекли меня еще больше. После игр заводского чемпионата, которые тоже мне казались образцом футбола, это было какое-то чудо. А вратарь... Казалось немыслимым, какие он брал мячи. Позже я узнал, что это был Николай Пучков.

     Мог ли я тогда подумать, что наши судьбы пересекутся?

     Я ушел со стадиона ошарашенный. Вот, оказывается, что такое спорт. А мы со своим жалким футболом – это так... Совсем другое... Конечно, я уже видел себя на поле, в форме, при огромном количестве народа... Но то были тайные, почти постыдные мечты, которые можно приравнять к фантастике. Это было совершенно неосуществимо, а потому глупо и смешно.

     И вот именно тогда, когда меня поразило видение настоящего спорта, один товарищ мне сказал, что в спортзале стадиона будут записывать в футбольную секцию.

     Мы пришли туда задолго до назначенного срока. Казалось, если прийти позже, надежда и мечта уйдут навсегда. Мальчишек набралось довольно много, человек сорок – пятьдесят. Все ждали тренера. Вскоре он пришел. Это был Салаков Геннадий Иванович, он потом преподавал физкультуру в нашей школе, да и в секциях я потом долго с ним занимался. Геннадий Иванович сказал, что возьмет ребят 38-го и 39-го годов рождения, остальные могут быть свободны. Потом бросил мяч и заставил всех по очереди «бить по воротам». Ну, думаю, это для меня пустяк. С правой дал – кое-как получилось.

     – Ну а с левой попробуй! – сказал Салаков.

     С левой вообще ничего не вышло. Я бы еще раз попробовал, но он уже бросил мяч другому. В секцию меня не взяли. И приятеля моего тоже.

     Салаков сказал, что на тренировку надо приходить по вторникам, четвергам и субботам, в шесть часов вечера, пусть, мол, приходят те, кого он отобрал...

     На первую тренировку я приехал. Сорок пять минут на трамвае ехал и думал: выгонит или нет? Никого из ребят я не знал, в случае чего и заступиться за меня некому. Но все-таки рискнул. Разделся, встал в строй. Геннадий Иванович начал перекличку по списку. Меня в списке, само собой, не оказалось.

     Ну вот, думаю, как он сейчас вспомнит меня да как закричит: «А кто это с левой по мячу не попал?»

     Но все обошлось. Видно, не все пришли, группа была небольшая, и тренер оставил меня. Я перевел дух и стал старательно тренироваться – впервые в своей жизни. До этого я и не знал, что такое тренировка.

     Сначала была разминка. Потом мы бегали, прыгали и под конец немного поиграли с мячом. Никакого футбола и близко не было. Но мы занимались в зале, где тренировались мастера – футбольная команда «Торпедо» играла тогда в классе «Б», – и сама эта мысль не позволяла даже усомниться в необходимости и правильности именно такой тренировки.

     В конце занятия Геннадий Иванович записал меня в свой список и сказал:

     – Приходи, но учти, дисциплина строгая, пропустишь два раза – гуляй дальше.

     Я не пропустил ни одной тренировки.

     Всю зиму мы тренировались в зале. А весной перешли на футбольное поле возле Комсомольской проходной. Здесь уже начался футбол. В общем-то новый для меня футбол, более строгий и осмысленный. И хотя я тренировался очень старательно, почему-то был уверен, что форму мне не дадут – все-таки я был маленьким, думал, и формы-то, наверное, на меня не найдется. Но подобрали мне и бутсы, и майку, и трусы, и гетры. Я был горд. Я был готов прямо в форме по городу бегать на тренировки. И уж, конечно, я в ней ходил на уроки физкультуры. Не знаю, поймут ли меня нынешние мальчишки? Для них простая спортивная форма не имеет никакой цены. Разве вот адидасовская... А в то время одноклассники смотрели на меня, как будто я был отмечен печатью спортивного избранника.

     Некоторое время я спокойно носил форму в авоське. Но – вот ведь как быстро растут наши запросы – мне вскоре понадобился специальный чемоданчик, с которыми ходили на тренировку настоящие спортсмены. Весь город я исколесил в поисках такого чемоданчика, всех спрашивал, не знают ли, где можно его купить. Наконец какой-то мужчина мне сказал, что они есть в Сормове, в магазинчике около ресторана «Плес». Это совсем другой конец города. Но отец поехал со мной и купил чемоданчик.

     Почти сорок лет прошло с той поры, а я помню такие вот мелочи. Думаю, почему отец, серьезный рабочий человек, не отказывал мне? Ведь мои просьбы должны были ему казаться проявлением пижонства, выражаясь современно. Может, он видел мою искреннюю преданность спорту и уважал это чувство? Или просто считал, что надо поощрять мой интерес к спорту, потому что это лучше, чем бить баклуши. Ведь и хулиганства среди подростков было в нашем поселке немало.

     Во всяком случае я всегда с благодарностью думаю о том, как помогли родители – и мать, и отец – своим добрым ко мне отношением, своим доверием. Они могли бы запретить так часто и много заниматься спортом. Многие родители так и поступили. Да и теперь поступают, не понимая, какая огромная притягательная для мальчишек сила заключена в спорте. А конфликт с родителями – я потом, будучи тренером, сталкивался с этим – уносит впустую много мальчишеской энергии, ребята становятся нервными, и это в конечном результате вредит и их характерам, и их судьбам.

     Уж не знаю, помогли ли мне атрибуты спортивной экипировки утвердиться в команде, но я вошел в нее, кажется, прочно. Летом уже вовсю играл в основном составе в полузащите вместе со своим новым товарищем и напарником Левкой Остроумовым. Он был постарше, но не отчислять же Левку из команды за это! Для меня же польза от такого партнерства была очевидной: Лев играл сильнее меня, и я, как говорится, из кожи вон лез, чтобы за ним тянуться, чтобы не подвести его. Мы играли в чемпионате города среди мальчиков. Хотя «Кожаный мяч» тогда не проводился и массовость была не такая, как теперь, – азарта в нас хватало! Мы дрались за победу как тигры. И стали чемпионами и обладателями кубка!

     Но это было уже чуть поздней – осенью. А в середине лета меня вопреки моему желанию и в ущерб футболу родители отправили к тетке в деревню. Впервые тогда я проплыл на пароходе по Волге от Горького до Камышина. Пока плыл – успокоился, возмущение мое остыло. Волга своими просторами и красотой подействовала на меня примиряюще. Ладно, думал я, все-таки интересно на пароходе поплавать, никто из нашей команды не плавал... К тому же тренироваться можно и в деревне. Конечно, и бутсы, и мяч, и майку с номером я взял с собой – расстаться с ними я не мог.

     Мне и впрямь не составило особого труда организовать в Николаевке – так называлась теткина деревня – футбольную команду. Сам я – в форме и в бутсах – был и главным нападающим, и тренером. Одним словом – король. Мальчишки, и деревенские, и приехавшие из разных городов на каникулы, меня слушались, мой авторитет был непререкаем. Он не пошатнулся даже тогда, когда я упал с лошади на виду у всей деревни. Правда, лошадь была без седла. После этого я еще много раз падал, но снова и снова лез на коня. Вот это, наверное, меня и спасло: пацаны увидели, что я вовсе не боюсь падать – и, значит, заслуживаю уважения. Под конец лета я держался на лошади уже прилично.