Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

В течение нескольких дней Гранадо получит из офиса коронера пробы крови каждой из жертв и постарается сопоставить эти пробы с уже полученными. В обыкновенном деле об убийстве присутствие на месте преступления следов крови нескольких групп подскажет, что убийца, как и сама жертва, также был ранен, — и эта информация способна затем стать важной уликой в определении личности преступника.

Но данный случай не был рядовым убийством. Вместо одного тела следователи столкнулись с пятью.

Повсюду было столько крови, что Гранадо фактически выпустил из виду несколько пятен. Справа от крыльца, при приближении к нему по дорожке, находились несколько больших лужиц крови. Гранадо взял пробу только одной из них, предположив, как он заявит позднее, что вся эта кровь имела один источник. Как раз справа от крыльца кустарник выглядел поломанным, измятым, будто кто-то упал в него. Оставшиеся там кровавые брызги, казалось, подтверждают такое предположение. Их эксперт не заметил. Как не взял и проб из лужиц крови в непосредственной близости от двух тел в гостиной (так же как и пятен, расположенных рядом с двумя телами на лужайке), предположив, что во всех этих случаях кровь принадлежит ближайшей жертве — а эти пробы он в любом случае получит от коронера. Это следует из позднейших показаний Гранадо.

Всего Гранадо взял сорок пять проб крови. Тем не менее по некоей так и не проясненной причине он не стал пытаться выявить подтип двадцати одной из них. Если это не делается в течение недели-двух после взятия пробы, в дальнейшем подобные действия бесполезны: компоненты крови разрушаются.

Позже, при попытке воссоздать ход событий во время убийств, эти оплошности вызовут немало проблем.

Незадолго до полудня приехал все еще одетый в теннисный костюм Уильям Теннант, и полицейские провели его через ворота. Эта прогулка стала кошмаром наяву, когда Уильяма подвели сперва к одному телу, затем ко второму. Теннант не узнал юношу в автомобиле. Но он опознал в лежащем на газоне мужчине Войтека Фрайковски, а в женщине — Абигайль Фольгер; тела в гостиной были опознаны им как Шарон Тейт-Полански и, вероятно, Джей Себринг. Когда полицейские приподняли окровавленное полотенце, лицо жертвы оказалось настолько обезображено ушибами, что Теннант не смог определить точно, Джей ли это. Затем он вышел наружу, и ему сделалось дурно.

Когда полицейский фотограф завершил работу, другой офицер вынул простыни из бельевого шкафа и накрыл ими тела.

За воротами ожидавшие развития событий репортеры и фотокорреспонденты собрались уже десятками, непрестанно подъезжали все новые и новые. Машины полиции и прессы настолько запрудили Сиэло-драйв, что нескольким офицерам было приказано попробовать устранить создавшийся затор. Когда, всхлипывая и держась за живот, Теннант пробивался сквозь толпу, репортеры обрушили на него шквал вопросов: “Погибла ли Шарон?”, “Они были убиты?”, “Сообщил ли кто-нибудь Роману Полански?” Тот молчал, но ответы ясно читались на лице.

Далеко не каждый из побывавших на месте преступления проявил такое же нежелание говорить. “Это похоже на поле битвы”, — заявил репортерам сержант полиции Стэнли Клорман, чьи черты были искажены испытанным от увиденного шоком. Еще один офицер, имя которого осталось неизвестным, обронил: “Словно какой-то ритуал”, — и эта единственная ремарка легла затем в основу невероятного количества самых отвратительных спекуляций.

Новость об убийстве распространялась подобно волнам, расходящимся от эпицентра землетрясения.

“ПЯТЕРО ЗАРЕЗАНЫ В БЕЛЬ-ЭЙР”, — гласил заголовок первой заметки, переданной по телеграфу агентством Ассошиэйтед Пресс. Распространенная прежде, чем стали известны имена погибших, она тем не менее верно описала расположение тел; отметила перерезанные телефонные линии; объявила об аресте неназванного подозреваемого. Были и ошибки; одна фраза, часто повторявшаяся впоследствии, гласила: “На голову жертвы наброшен колпак-капюшон…”

ДПАА уведомил Тейтов, Джона Маддена (который, в свою очередь, известил родителей Себринга) и Питера Фольгера, отца Абигайль. Довольно преуспевающие в социальном смысле родители Абигайль Фольгер были разведены. Ее отец, председатель совета директоров “Эй-Джей Фольгер коффи компани”, жил в Вудсайде, а ее мать, Инесс Миджиа Фольгер, — в Сан-Франциско. Впрочем, миссис Фольгер сейчас находилась не дома, а в Коннектикуте, навещая друзей после средиземноморского круиза, — и мистер Фольгер нашел ее там. Она не могла поверить в услышанное: ведь они с Абигайль говорили лишь вчера, около десяти вечера. Мать с дочерью собирались лететь сегодня в Сан-Франциско, чтобы встретиться там. Абигайль забронировала билет на десятичасовой утренний рейс “Юнайтед эйрлайнз”.

Вернувшись домой, Уильям Теннант совершил самый сложный звонок. Он был не только деловым менеджером Романа Полански, но и его близким другом. Теннант сверился с часами, привычно приплюсовав девять часовых поясов, чтобы узнать, сколько сейчас в Лондоне. Хотя там уже стоял поздний вечер, Теннант подумал, что Полански мог задержаться за работой, увязывая свои разрозненные кинопроекты перед тем, как вернуться домой в будущий вторник, — и попробовал набрать номер его городского дома. Предположение оказалось верным. Полански обсуждал с несколькими сотрудниками один из эпизодов сценария “Дня дельфина” [16], когда зазвонил телефон.

Полански позднее так опишет состоявшийся разговор:

“Роман, в доме несчастье”. — “В каком доме?” — “В твоем, — и затем, скороговоркой: — Шарон погибла, и Войтек, и Гибби, и Джей”.

"Нет, нет, нет, нет!” — Конечно, это какая-то ошибка. Оба мужчины уже плакали, Теннант снова и снова повторял, что это правда; он сам был в доме.

“Как это случилось?” — спросил Полански. Позднее он объяснит, что подумал тогда не о пожаре, но об оползне, которые случались в холмах Лос-Анджелеса, особенно после затяжных дождей; иногда под лавиной земли оказывались целые дома, и в этом случае люди еще могли оказаться живы. Лишь тогда Теннант сказал Роману, что все они убиты.

У Войтека Фрайковски, как выяснили в ДПЛА, в Польше имелся сын, но никаких родственников в Соединенных Штатах не было. Юноша в “рамблере” оставался не опознан, но ему уже присвоили кодовое имя Джон Доу 85 [17].

Новости быстро расползлись — и слухи вместе с ними. Руди Альтобелли, владелец дома на Сиэло-драйв и менеджер немалого количества знаменитостей шоу-бизнеса, находился в Риме. Одна из клиенток Руди, молодая актриса, позвонила и рассказала ему, что Шарон и еще четверо убиты в доме, а нанятый им самим сторож Гарретсон во всем сознался.

Ничего подобного Гарретсон не делал, но Альтобелли узнает об этом лишь по возвращении в Соединенные Штаты.

Специалисты начали прибывать около полудня.

Офицеры Джерром А. Боен и Д. Л. Герт из отделения дактилоскопии научно-следственного подразделения ДПЛА прошлись по главному зданию и гостевому домику усадьбы в поисках отпечатков пальцев.

Нанеся на отпечаток особый порошок (“проявив”, иными словами), его покрывают прозрачной клейкой пленкой; затем эту пленку с оставшимся на ней отпечатком снимают и размещают на картонке контрастного цвета. На обороте указываются место нахождения отпечатка, дата, точное время и инициалы офицера, снявшего отпечаток.

На одной из таких карточек, приготовленных Боеном, читаем: “09.08.69 / 1005 °Cиэло / 1400 / Дж. А. Б. / внутренняя сторона дверного косяка левой створки раздвижной двери / из хозяйской спальни в направлении бассейна / ближе к дверной ручке”.

Расположение еще одного отпечатка, снятого примерно тогда же, значилось как “внешняя сторона парадной двери / створка с дверной ручкой / непосредственно над ручкой.

Работа с отпечатками в обоих зданиях заняла шесть часов. Позднее к двум первым специалистам присоединились офицер Д. Э. Дорман и Вендел Клементс; последний был гражданским экспертом дактилоскопии и сосредоточился на четырех автомобилях.