Снимем, товарищи, шапки!

– Сколько раз пытался голос наверх подавать – не слышат.

– История…

– С географией. Один ответ: «Не паникерствовать! Сказано: на свою землю не пустим». Кем, когда, кому сказано? Ну и прячешь язык за щеку. Может, Карбышев зашумит. Жаль, конечно, что действовать будет не у нас, а по эстонской границе, вдоль канала до Августова. Что ж тут делать… Но и нам, по дороге, поможет. А мы ему Осовец покажем, посоветуемся. На все его вопросы прошу, товарищи, давать совершенно исчерпывающие ответы. Секретов от Карбышева у нас нет…

– Правильно, – подтвердил член Военного Совета.

Командующий повернул к начальнику штаба армии бледное от жары лицо.

– Это в особенности к вам, Петр Иванович, относится. И в оперативном пусть знают…

– Правильно, – задумчиво сказал Наркевич.

В самый день приезда, не теряя ни часа, Карбышев выехал на работы. Сопровождали его Наркевич и начальник оперативного отдела штаба армии, черноголовый голосистый полковник – академик из буденовцев времен Воронежа и Касторной. Автомобиль бежал по шоссе, подскакивая на щебнистых заплатах неровного полотна. За канавами, по сторонам шоссе, блестела под солнцем светлая песчаная россыпь. За песками кудрявилась темно-зеленая, словно маслом обрызганная, тяжелая ботва бесконечных картофельных гряд. А уж за грядами шли поля – разноцветные: ржаные, ячменные, овсяные и гречишные…

Карбышев был и рад и не рад встрече с Наркевичем. Видеть его было приятно по старой привычке. Но было в Наркевиче и что-то непривычно странное. Сегодня в столовой за завтраком до Карбышева донеслось:

– Такое у нас тут поветрие… Даже и начальник инженеров… ха-ха… Правда, еще не женат, но… Да вы, наверное, видели машинистку из оперчасти? Хорошенькая… Венецианочка…

Уж и в самом деле, не влюбился ли Наркевич под старость? Чем позже загорается звезда любви, тем ярче горит и медленнее догорает. Все может быть. И это – также… Однако Карбышев так привык видеть Наркевича именно в Москве, что встречей с ним здесь до боли остро оживлялись его собственные последние московские впечатления: грустный отъезд Лидии Васильевны; через сутки еще более грустный – самого Карбышева; на вокзале – ночная пустота; и какая-то бесповоротная одинокость в душе… Стараясь заслониться от этих тяжелых воспоминаний словами, Карбышев говорил много, быстро и нервно.

– Хорошо бы заехать в Осовец – посмотреть, что можно сделать для обороны нестарых тамошних казематов. За Брест не беспокоюсь.

– А мне кажется, что эти крепостные развалины отжили свой век, – сказал голосистый полковник, – лебединая песня их спета. Еще в академии…

– Ошибаетесь, – решительно возразил Карбышев, – обороняются не стены, а люди. Стены только помогают людям обороняться. Был когда-то в Академии Фрунзе один профессор. Он любил приговаривать: «Я не марксист, я марксоид. А гражданская война – придаток, аппендикс к мировой…». Так вот этот дурень никак не мог понять простейшей вещи: советскую крепость можно уничтожить, но взять – нельзя. И Осовец, и Брест…

– Это другое дело, – согласился громкоголосый полковник, поднялся с сиденья и, выпятив крутую грудь, оповестил: – Приехали!..

Дивизия, в расположение которой приехал Карбышев, имела точные указания насчет рубежей обороны; особым армейским приказом определены были участки для каждого из ее полков. Передний край оборонительной полосы прилегал к восточному берегу двух речек и тянулся по фронту километров на двадцать пять. За флангом – из дивизий армии эта была правофланговой – проходила шоссейная дорога, та самая, по которой прикатил сюда автомобиль с Карбышевым и штабистами. В первой линии дивизии стояли два полка. Третий был пристроен в затылок крайнему полку первой линии, со специальным назначением прикрывать направление по шоссе. Стрелковый батальон с несколькими противотанковыми орудиями в сторожевых заставах оборонял и наблюдал опасную дорогу. Командир батальона встретил приехавших с рукой у козырька, стремительно порываясь подойти с рапортом. Карбышеву бросилась в глаза его могучая борода. «Где я ее видел?» Он взглянул на майора, на его черно-коричневое от загара, исполненное радостной готовности лицо и вдруг почувствовал, как досадная тягость одинокости, вывезенная из Москвы, уходит, тает, как бы проваливается куда-то без следа. И тогда, с веселым удивлением вскинув брови, он сказал:

– Здравствуйте, товарищ Мирополов!

– Здр-равия желаю, товарищ генерал-лейтенант!

Куда ни глянь, везде виднелись земляные работы. Седая голова начальника инженеров армии не дремала, и сноровка его не бездействовала. Наркевич – старая карбышевская школа. Пехота рыла и копала; саперы учили, перебегая от группы к группе; звенели топоры, обтесывая колья; трещали ящики с «техникой», вскрываемые ловкими ударами ломов под зашив. Наркевич принялся было объяснять.

– Не надо. Все понятно.

Карбышев быстро зашагал к ближайшему месту работ, жадно вдыхая воздух – какой-то стоячий воздух, и свежий, и жаркий вместе, и, главное, полный того крепкого запаха горячо работающих человеческих тел, который он так давно знал и особенно любил.

Оба штаба – и укрепленного района, который предстояло отынспектировать, и армии, войсками которой был занят этот район, – стояли в городе Гродно. Поэтому Карбышев обосновался в Гродно, то есть занял номер в тамошней военной гостинице. Время же проводил главным образом на «точках», вдоль Немана и шлюзов Августовского канала.

Комендант укрепленного района иногда сопровождал его в этих разъездах, иногда – нет. Зато молоденький пышноволосый саперный лейтенант, прикомандированный к инспектору для «поднятия» карт и технической разработки его проектов, не отставал от своего шефа положительно ни на шаг. По вечерам Карбышев сам наносил «точки» на «поднятую» лейтенантом карту. Как ни был генерал прост, ласков и внимателен в обращении со своим юным подручным, лейтенант не поддавался на этот тон. Ему казалось невозможным погрешить какой-нибудь случайной словесной неловкостью против высокого и чистого уважения к знаменитому инженеру, состоять при котором его назначила счастливая судьба. Поэтому он ни на мгновение не распускался – всегда на месте, в постоянном ожидании приказаний и в молчаливой готовности их исполнить. Приходилось ему, правда, отвечать на некоторые вопросы Карбышева внеслужебного характера – о семье, о родине, о школе. Лейтенант отвечал на них кратко и точно. Но уж зато сам никогда никаких разговоров не затевал и ни о чем своего шефа не спрашивал. Впрочем, в Друскениках не выдержал и спросил.

Друскеники – пограничный курорт, начисто отмытый и насквозь пропитанный своею собственной минеральной водой. На главной улице городка было несколько больших и маленьких игрушечных магазинов. Попав в Друскеники, Карбышев сейчас же начал обход этих магазинов. Что за непонятная страсть к игрушкам? Генерал заваливал покупками легковую машину. Что такое? Тут-то и не выдержал лейтенант.

– Товарищ генерал-лейтенант, разрешите спросить.

– Пожалуйста.

– Вы, товарищ генерал-лейтенант, дедушка или…

– Нет, не дедушка. Только – «или».

– Извините, товарищ генерал-лейтенант.

– За что? Я действительно «или». Пока – не дед, но могу им через некоторое время сделаться. Игрушки пойдут в Москву. А все остальное, и я сам в том числе, это только – «или»…

Было еще совсем темно, когда дивизия, звеня пушками, прошла через местечко, к границе. Затем небо начало розоветь. Золотые нити протянулись по нему из края в край. И над строительным участком, где работал Елочкин, зажегся день – самый летний, самый жаркий. Земля легко поддавалась, открывая людям свое разогретое мягкoe нутро. В этот день с утра у Елочкина кружилась «свадьба». Воздух пел, как струна, тронутая на гитаре веселой рукой, – на «точке» укладывали бетон. Это, собственно, и называлось «свадьбой». Забивку «точки» надо было кончить в сутки. Затем – взорвать грунт и расчистить обстрел перед амбразурами, заложить, где надо, мешки, убрать мусор и рыть траншеи, – словом, готовить «точку» к обороне. Дот сооружался на прекрасном месте, в стороне от шумливого местечка, близко к тихому круглому многорыбному озеру, перед острой, лысой горой с древними зданиями наверху. Земля кругом холмилась над ржаными и ячменными полями, песками и сочными луговинами. Впереди горизонт был свободен; сзади заслонялся сплошной стеной из хвои и березовых рощ. Зайцы скакали между ног; белки в лесу прыгали над головой…