Бал хищников

Как впоследствии заметил один конкурент Милкена, «Майк первым осознал, что ему нужны узкие специалисты – продавцы, которые всю жизнь посвящают одному занятию».

В другой фирме намерение создать автономный и самодостаточный отдел могло бы вызвать междоусобную борьбу и настолько обострить обстановку, что его никогда бы не поддержали. Но Drexel Burnham пребывала еще в зачаточном состоянии, и направление ее будущей деятельности оставалось крайне неопределенным. Поэтому Милкен получил разрешение. И хотя эти облигации были совершенно специфическим продуктом и квалифицированно оперировать ими могли только специалисты, несомненно также, что обладание собственным отделом соответствовало неукротимой тяге Милкена к секретности и контролю. Кроме того, эти облигации (они, как правило, не попадали на биржи, где цены высвечиваются на электронных экранах, а покупались и продавались в индивидуальных сделках между трейдерами) были для него идеальной средой обитания.

Фактически Милкен создал внутри Drexel Burnham собственную фирму, которую ее сотрудники именовали просто: Отдел. Основы самостоятельности он заложил в 1973 году и с самого начала ввел правило откладывать определенную часть прибыли на подконтрольный ему особый счет. Это была система принудительного накопления, при которой продавцы и трейдеры могли наблюдать со стороны, как растет их состояние. Группа получала такие доходы, что никто особенно этому не сопротивлялся. Но, если кто-нибудь решал расстаться с Милкеном в ситуации не слишком дружественной (как вышло с одним трейдером), вернуть деньги было проблематично. Иными словами, Милкен создал надежное средство помешать передаче его секретов другим фирмам.

За несколько лет Милкен сформировал группу все более довольных покупателей. В нее входили несколько организаций, в частности Massachusetts Mutual, и взаимные фонды, державшие дисконтные облигации, – Keystone B4, Lord Abbot Bond Debenture и National Bond Fund. Они стремились играть на рынке по теории Хикмана, получая прибыль за счет долговременных, крупных и диверсифицированных портфелей.

В группу входил и Дэйвид Соломон из First Investors Fund for Income, иначе FIFI. В 1973 году фонд занимался заменой высокорейтинговых облигаций (пострадавших в период рецессии) на высокодоходные, и примерно в то же время им стал руководить Соломон. Как рассказывали бывшие сотрудники Милкена, он быстро взял Соломона в оборот, и это сразу же сказалось на доходности его портфеля: если 1973 год показал убытки в размере 14,02 %, то 1975 год, по данным Upper Analytical Services, – 39,12 % прибыли. В 1975–1976 годах среди американских фондов, державших облигации, это был фонд номер один. Почти мгновенно Соломон приобрел репутацию кудесника по управлению инвестициями. Но, как утверждали сотрудники Drexel, реально – особенно в первые годы, когда Соломон еще не освоился в новой сфере, – им руководил Милкен.

Если управляющих инвестициями вполне удовлетворяла процентная доходность, то Милкен всегда шел ва-банк – ради себя, коллег, фирмы и растущего числа богатых людей. В семидесятых годах облигации близких к банкротству или уже обанкротившихся компаний (если, конечно, они потеряли только часть стоимости) могли принести огромный навар. «Незадолго до или в момент банкротства компаний, – отмечал Хикман, – их облигации обычно падали на рынке. В результате держатели облигаций, избавлявшиеся от них, несли большие потери, а покупатели получали столь же большую прибыль».

Рецепт был отнюдь не нов. Знаменитый трейдер Салим (Сай) Льюис из Bear, Stearns сделал состояние, скупая в сороковых годах облигации обанкротившихся железных дорог. Милкен пошел по стопам Льюиса и купил облигации Penn Central, на которых вместе с клиентами сорвал крупный куш. Но, в отличие от Льюиса, Милкен не ограничивался только одной отраслью: его интересовали облигации любой компании, попавшей в трудное положение. Как только распространялись слухи о близком банкротстве и держатели облигаций начинали паниковать, Милкен тут же скупал обесценившийся товар – часто по десять, двадцать или тридцать центов за доллар.

Кроме того, Милкен покупал облигации близких к банкротству инвестиционных трастов недвижимости (Real-Estate Investment Trust, REIT). Многие из них выпустили заемные бумаги разрешенного для инвестиций уровня, которые упали до десяти центов за доллар. REIT напоминали взаимные фонды, но только их инвестиционные портфели формировались не из акций, а из финансовых инструментов, так или иначе связанных с недвижимостью, – ипотечных или арендных. Эти трасты выросли после принятия в 1960 году закона, который фактически освобождал от корпоративного налога на прибыль трасты определенного профиля. По замыслу конгресса, это должно было позволить мелким инвесторам вкладывать деньги в недвижимость. В шестидесятых годах REIT росли медленно, а затем с космической скоростью: в 1968 году их активы составляли миллиард долларов, в 1969 году – два миллиарда, а в 1974 году – 20,5 миллиарда.

В том же году «вечеринка» закончилась. С наступлением рецессии темпы роста и доходы многих трастов катастрофически упали. Конечно, не все они пострадали равно. Некоторые и в середине семидесятых вполне благоденствовали. Другие пошатнулись, но еще держались. Милкен анализировал их состояние и выбирал те, облигации которых, на его взгляд, могли быть погашены полностью или имели ликвидационную стоимость, скажем, семьдесят пять центов за доллар – так что покупать их по двадцать центов было выгодно. «В операциях с REIT, – рассказывал Кантор, – мы создавали нечто вроде единого траста для определенных покупателей и говорили им: „Возьмите трастов десять или пятнадцать, и если хоть два из них погасят свои бумаги по номиналу, вы здорово заработаете". Так и выходило».

Но не все операции Милкена получали благословение Барнема. Барнем выжил и преуспел, консервативно используя свой капитал, и некоторые приобретения Милкена выводили его из себя. Когда удавалось, Кантор выступал буфером между Барнемом и Милкеном. «Я изолировал Майка, – рассказывает Кантор, – а в воскресенье утром он мне звонил и спрашивал: „Что ты делаешь?"».

Наконец, Барнем приказал Милкену вывести фирму из операций с REIT. Милкен создал синдикат совместно с коллегами и покупателями, чтобы выкупить торговую позицию фирмы. «Майк и прочие сделали на этом состояние», – говорил потом Марк Каплан, в то время президент фирмы. Кроме того, Милкен заработал хорошие деньги на сделке, которую заключил с Барнемом. В 1976 году, вспоминал Каплан, Милкен и его главный трейдер Чарлз Кози (тогда они состояли в партнерстве пятьдесят на пятьдесят) получили по пять миллионов.

К числу самых первых и любимых покупателей Милкена принадлежали Карл Линднер, Сол Стейнберг, Мешулам Риклис и Лоренс Тиш. Тиш, Стейнберг и Линднер приобретали в основном для инвестиционных портфелей своих страховых компаний, причем нередко Долговые обязательства и акции друг друга. В течение семидесятых годов Линднер, например, через American Financial был вторым по величине акционером Reliance Financial Стейнберга, в середине семидесятых – крупнейшим акционером Rapid-American Риклиса, а в конце семидесятых – вторым по величине акционером Loews Corporation Тиша. Все четверо были добрыми деловыми партнерами, хотя лично могли и недолюбливать друг друга. Давая в 1982 году показания в Комиссии по ценным бумагам и биржам, Линднер заметил о Тише:

«Надо же знать Ларри! Он вместе с братом стоит полтора миллиарда, а ведет себя так, будто ему постоянно не хватает на сигареты».

Единственный из четверки, Тиш впоследствии дистанцировался от Милкена: машина Милкена становилась все более ненасытной и сомнительной, и Тиш предпочел роль стороннего наблюдателя. Но хотя сам Тиш избегал Милкена и его «мусорных» облигаций, поглощенная им в семидесятых страховая компания CNA продолжала инвестировать именно в них. В октябре 1982 года Милкен показал в Комиссии по ценным бумагам и биржам, что за предшествующие два с половиной года у него были длительные периоды, когда он говорил с управляющим инвестициями CNA каждый день. Кроме того, сын Тиша Джеймс вместе с Бельцбергами состоял инвестором рискового арбитражного партнерства Jamie Securities, а его глава Джон Малерен принимал активное участие в создании фондов поглощений (причем многие из них поддерживала Drexel) и среди всех арбитражеров был, вероятно, самым близким к Айвену Боэски.