Луначарский

— По Платону, править народом должны философы, а по Горькому — художники?

— Я не говорю — должны. Я, Анатолий Васильевич, говорю о реальных условиях нашей культуры. Впрочем, не будем спорить. Лучше я задам тривиальный вопрос, который меня действительно интересует. Над чем вы сейчас трудитесь?

— Вот, вычитываю статью «Социальная революция», выйдет в завтрашнем номере нашей газеты. — Луначарский протянул Горькому гранки.

Горький пробежал глазами текст: «Социальная революция в России возможна лишь в связи с европейской социальной революцией. Многое, однако, заставляет думать, что она может прийти скорее и неожиданнее, чем предполагают»…

— Интересно. Завтра в номере прочту. А сейчас, прежде чем попрощаться, хочу пригласить вас принять участие в первом редакционном совещании журнала «Жупел». Совещание состоится вскоре на квартире художника Билибина. Вот вам адрес. — Горький подошел к большому редакционному столу и карандашом на обрывке бумаги написал несколько слов. — Хочу заметить, — продолжил он, — что журнал предполагается сатирического направления, и было бы хорошо, чтобы вы приготовили и высказали ваши соображения по этому предмету.

Протоколы сионских мудрецов были подложены Николаю II, и он, ознакомившись с ними, сказал: «Революция 1905 года — результат работы жидов и масонов». Однако вскоре, узнав от Столыпина, что протоколы сионских мудрецов фальшивка, царь высказался по-другому: «Чистое дело грязными руками не делают».

В 1905 году Керенский был эсером и собирался убить царя.

В 1905 году после объявления конституции дрессировщик Владимир Дуров выступал в ялтинском цирке. Он вывел на сцену собаку и приказал ей: «Лови себя за хвост, но смотри не оторви его, а то станешь собака куцая, как наша конституция».

Генерал Думбадзе издал приказ: обязать Дурова ни о хвостах, ни о конституции не говорить ни слова.

В 1908 году в открытом письме Толстой призвал индийцев к ненасильственному сопротивлению. Это письмо вдохновило Ганди.

Глава четвертая

ПОРАЖЕНИЕ ПЕРВОЙ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Свои эстетические взгляды первого десятилетия XX века Луначарский выразил в статье «О художнике вообще и о некоторых художниках в частности» (1903) и в работах «Основы позитивной эстетики», опубликованной в сборнике «Очерки реалистического мировоззрения» (1904), «Этюды критические и полемические», «Марксизм и эстетика. Диалогов искусстве» (1905) и других. Они написаны под влиянием одного из классиков позитивизма Спенсера, университетского учителя Луначарского Р. Авенариуса и известного участника российского социал-демократического движения А. Богданова. Дух позитивизма и эмпириокритики живет в этих работах, иногда взаимодействуя с марксистским подходом к искусству, которое должно соответствовать «идеалу жизни».

Идеал же — гармоничное сочетание красоты, добра и истины. Художник стремится к концентрации жизни, к сгущению жизненных явлений, чтобы дать гораздо больше ощущений, чем дает обыденная жизнь. Творческий процесс — свободная игра духовных и физических сил творца, дающая ему ощущение счастья. Каждый класс имеет свое представление об «идеале жизни». Каждый класс имеет свое представление и об искусстве. При этом существуют и общие критерии прекрасного и искусства, которые обусловлены их законами и соответствуют общечеловеческой природе. Прекрасно «то, что эстетично во всех своих элементах, что состоит из эстетичных линий, красок, звуков, вызывает ассоциации наслаждения». (Основы позитивной эстетики. 1923. С. 102.)

Размышления Луначарского о позитивной эстетике написаны под влиянием эмпириокритицизма Авенариуса и Богданова. Луначарский определяет эстетическое и прекрасное в духе модной в эти годы «биомеханики», подчеркивая роль субъективных и биологических факторов и не уделяя серьезного внимания конкретно-историческим факторам.

В работе «Марксизм и эстетика. Диалог об искусстве» и в критических статьях этих лет Луначарский, в духе вульгарного социологизма, акцентирует внимание на социальных и классовых моментах художественного творчества. Он считает себя «поэтом и философом революции» и пишет: «Борьба — вот задача искусства. Оно должно воспитывать боевые чувства и настроения». В работе «Задачи социал-демократического художественного творчества» он выступает за связь художника с движением рабочего класса, утверждает необходимость развития пролетарского реалистического искусства, резко критикует «искусство для искусства», декадентство, «искусство печальности». (Вестник жизни. 1907. № 1.)

Луначарский в своих работах, написанных еще до Октября, «Русский Фауст» (1902), «Задачи с.-д. художественного творчества» (1907), «Письма о пролетарской литературе» (1914) критикует декадентов, рассматривает проблему партийности искусства, пишет о влиянии революции на культуру, о значении искусства в классовой борьбе пролетариата. Он рассматривает взаимоотношения мировоззрения художника и его творчества. Эта проблема позже, в 1930-е годы, будет предметом острой дискуссии «благодаристов» и «вопрекистов». Они будут на примере творчества Бальзака, и опираясь на высказывания основоположников марксизма, выяснять: благодаря мировоззрению или вопреки ему творит художник.

Луначарский критикует народническое миропонимание и выступает за активные и продуктивные взаимоотношения между художником, критиком и народом. Он и другие богостроители стремились подыскать искусству идеологически оправданную роль в рамках марксизма. Эстетика русских марксистов (Ленин, Плеханов) недооценивала, а порой и отрицала значение художественной фантазии.

Осуждая абстрактность, оторванность от жизни, мифичность народнических представлений о крестьянстве, марксисты выдвигали такой же миф по отношению к пролетариату. Луначарский полагал, что владеет знанием законов, которые управляют социальным развитием, и это позволит ему точно и ясно предвидеть будущее. Луначарский утверждает, что пролетариат — единственный наследник всех культурных ценностей прошлого. В статьях о классиках русской литературы и искусства он утверждает значимость и ценность для строителей нового мира культурного наследия Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Островского, Достоевского, Льва Толстого, Чехова, Горького, Брюсова и Блока. «…Тот, кто выражает черты своего времени, роднящие его с будущим, оказывается бессмертным», — писал он в 1921 году в статье «Пушкин и Некрасов». (Собрание сочинений. 1963. Т. 1. С. 32.)

Луначарский пишет: «Жизнь — борьба, поле битвы: мы этого не скрываем, — радуемся этому, потому что сквозь тяжесть трудов и, быть может, реки крови видим победу более грандиозных, прекрасных и человечных форм жизни. Побольше света, борьбы, энергии, жизни, правды с собою и другими, прочь все больное, жаждущее покоя, мира во что бы то ни стало, все кислое и дряблое! Мы не боимся суровой истины, холодного горного ветра, и даже ужасающего „нестрашного“, чудовищных буден не боимся…» (Диалоги об искусстве. С. 160.) Главное качество нового героя — пролетарский «макропсихический индивидуализм». Новый герой — одновременно и «я», и «мы», слившиеся воедино. В нем заключено то, что Ницше назвал бы «малым разумом».

Меньшевик Потресов заявил, что пролетариат совершенно не заинтересован в литературе и искусстве. Искусство — «подлинное безделье, в котором рабочий класс не нуждается». (Наша заря. 1911. № 9, 10.) В ответ Луначарский опубликовал «Письма о пролетарской литературе», где опровергал этот художественно-эстетический нигилизм: «В высшей степени не правы те, как, например, Потресов, которые стремятся доказать, что литература, беллетристика для рабочего есть роскошь, для которой он, во-первых, не находит времени и которая, во-вторых, — вещь относительно излишняя в его борьбе: ему-де нужно оружие, а не цветы». Он сообщает о выходе первых сборников («Пробуждение», «Наши песни») пролетарской прозы и об ожидаемых публикациях редакцией «Правды» сборника стихов пролетарских поэтов. Он обращал внимание на копенгагенского сапожника Андерсена Нексе, которого «даже буржуазная критика сравнивает с великим Диккенсом». Луначарский подчеркивает, что пролетарское искусство объединяет массы и утверждает новые идеалы. Он пишет: «Искусство есть оружие, и оружие огромной ценности» и вспоминает, как спартанцы высмеивали своих союзников-афинян, приславших им вместо военной помощи хромого певца Тиртея; однако искусство Тиртея оказалось действенным и вдохновило спартанцев на победу. Так и пролетарское искусство «всегда будет объединять, как песня, всегда будет вести пламенную агитацию».