Джон Локк. Его жизнь и философская деятельность

Последние годы его жизни прошли вполне безмятежно. Он не только пожинал заслуженные лавры, но сознавал, что принес большую пользу человечеству, и это сознание было ему дорого и свято; в доме Мешемов все было проникнуто его влиянием, и он мог видеть и оценить все благотворные его последствия.

В корреспонденции Лейбница мы находим письмо королевы прусской Софии Шарлотты, начинающееся словами: «Я читаю сочинения Локка…», и письмо Лейбница к леди Мешем, заключающее критику философии Локка. София Шарлотта пришла в восторг от философии Локка, и можно предположить, что Лейбниц по ее желанию завязал переписку с леди Мешем. Дочь Кудворта воспользовалась этим случаем, чтобы послать Лейбницу сочинения своего отца. На письма же его, заключавшие критику воззрений Локка, она ответила строгой критикой взглядов ганноверского философа, которые, оказалось, ей как нельзя лучше были знакомы. Проникнутая взглядами своего друга Локка, она называет мысли Лейбница гипотезами. Лейбниц написал еще два письма леди Мешем в защиту своих собственных воззрений; в одном из этих писем он говорит: «Вы правы: я ставлю гипотезы, но они подтверждаются опытом». Эта переписка Лейбница с леди Мешем относится к 1703 году; Локк в то время был уже настолько слаб, что не мог защищать своих мыслей. Леди Мешем писала Лейбницу у постели своего умирающего друга. Письмо ее содержит в себе многие замечания к философии Лейбница, которые потом были высказаны Гёте.

Можно предположить, что по своему образованию, уму и строгой нравственности леди Мешем представляла в то время блестящее исключение из англичанок, о которых Маколей говорит следующее: «В последней половине XVII столетия образование женского ума, кажется, было в совершенном пренебрежении. Если девица имела малейшее понятие о литературе, на нее смотрели как на чудо. Благородные, благовоспитанные и умные от природы женщины не могли написать строчки на своем родном языке без таких синтаксических и орфографических ошибок, каких теперь постыдилась бы даже ученица школы для бедных. Королева Мария была прекрасно одарена от природы, страстно любила историю и поэзию и пользовалась у весьма замечательных людей репутацией превосходно образованной женщины. Однако в Гаагской библиотеке есть великолепная английская библия, которая была поднесена Марии во время ее коронации в Вестминстерском аббатстве. На заглавном листе находится следующая собственноручная надпись королевы: „This book was given the king and I, at our crownation. Marie“ (Сия книга была дана король и я, во время нашей коронации).»

Итак, уровень женского образования был в то время очень низок, и стоять выше этого уровня было опаснее, нежели ниже его. Крайнее невежество и легкомыслие считались в женщине менее неприличными, нежели легчайший оттенок педантства.

Письма Лейбница к леди Мешем Локк переслал во Францию своему другу Молинё.

Сам же он говорит о них немного. Из письма Локка к Коллинзу видно, что Лейбниц до того времени был ему известен только как математик, и он относился не особенно дружелюбно к этому ганноверскому математику – вероятно, под влиянием Ньютона, с которым близко сошелся по возвращении яз Голландии. Локк очень деятельно переписывался с Ньютоном во время своего отсутствия в Лондоне. Ньютон тогда был психически нездоров, но нельзя сказать, чтобы все письма его к Локку носили отпечаток безусловного помешательства, – некоторые из них отличаются только большою нервностью. В одном из писем Ньютон извиняется перед Локком за то, что несправедливо заподозрил его в желании обидеть. В этом письме выражается глубокое душевное страдание, которое производит удручающее впечатление. Но в числе подобных писем мы находим одно, в котором Ньютон ясно излагает математическое доказательство законов Кеплера, отличное от находящегося в его «Началах».

Письма Локка к Ньютону напоминают отношения врача к больному; они проникнуты мужественным состраданием, которое выражается в спокойном осторожном опровержении сумасбродных мыслей омраченного гения.

В доме Мешема Локк подружился с французом Костом, о котором мы уже упоминали и который провел семь лет в доме рыцаря Мешема. Он имел полную возможность как нельзя лучше изучить характер Локка и хорошо знал все обстоятельства последних лет жизни философа.

Кост говорит, что Локк в это время очень деятельно занимался изданием своего «Опыта» и других сочинений. «Опыт» выдержал шесть изданий при жизни Локка. Философ тратил также много времени на переписку с друзьями, которых у него было так много в Англии, Голландии и Франции. Лондонские знакомые нередко навещали его в доме Мешема, и чаще всех – его бывший ученик, философ Шефтсбери. Свои досуги Локк проводил в занятиях садоводством; он копал грядки в саду, сажал и сеял, насколько позволяли ему его слабые силы. Незадолго до своей смерти Локк сидел в саду вместе с Костом. Солнце сильно пекло, и это доставляло большое удовольствие Локку. Он поворачивался то той, то другой стороной к солнцу.

В это время по какому-то поводу Кост заговорил о Горации и припоминал следующие слова поэта, относящиеся к нему самому: «Лучи солнца действуют успокоительно на того, кто, как я, отличается горячим темпераментом». Локк заметил, что если ему позволительно проводить параллель между ним и Горацием, то он сравнил бы себя с поэтом в этом отношении. В этих словах Локк проявил свою обычную скромность. Горация же он ставил очень высоко и считал его самым замечательным человеком времен Августа, потому что только Гораций сумел остаться чуждым тщеславия и корыстолюбия и мог умерять свои желания. Локк говорил: «Я уважаю Горация за то, что он, состоя в дружбе с самыми влиятельными людьми, никогда и ни в чем от них не зависел».

Когда Локк умер, Кост находился в Англии. В своем письме к Леклерку, издателю «Nouvelles de la Republique des lettres», он так описывает его последние дни и минуты: «Около пяти часов вечера (27 октября 1704 года) у Локка появилась испарина вместе с такою слабостью, что можно было опасаться за его жизнь; Локку и самому это опасение приходило в голову; он просил не забыть его на вечерней молитве. Леди Метем спросила, не желает ли он, чтобы в этот день все вместе молились вечером в его комнате. Локк отвечал, что это было бы ему очень приятно, если бы никому не наделало хлопот. После молитвы он сделал несколько распоряжений на случай своей смерти, сохраняя большое присутствие духа, и долго говорил о благости Божией. Локк благодарил Бога главным образом за то, что ощущал его в душе своей. Он советовал окружающим как можно ревностнее исполнять свои человеческие обязанности. За несколько дней перед тем философ писал своему бывшему ученику и другу Коллинзу, что находит утешение только в воспоминании о тех добрых делах, которые сделал он в жизни. Спокойную совесть и веру в будущую жизнь Локк считал единственными условиями счастия.

Локк как нельзя более любил своих близких. В последний год своей жизни он почти лишился слуха; это было для него величайшим несчастьем. Философ в отчаянии писал одному из своих друзей, что согласился бы лучше ослепнуть, чем оглохнуть, так как глухота мешает ему беседовать с людьми».

Накануне своей смерти Локк сказал леди Мешем: «Я убежден в том, что земная жизнь есть только приготовление к лучшей жизни. Я немало-таки пожил на свете и, благодарю Бога, был счастлив, но все же на эту жизнь смотрю как на нечто само по себе суетное и пустое». К ночи ему сделалось значительно хуже; на другой день утром его посадили в кресло и перенесли в рабочий кабинет. Отдохнув немного, он велел себя одеть и попросил леди Мешем, читавшую про себя псалмы, читать их вслух; она тотчас исполнила его желание, и он внимательно слушал ее чтение до самой своей кончины. Локк умер 28 октября 1704 года, на 73-м году жизни. Друзья похоронили философа неподалеку от его последнего жилища и памятник его украсили следующей эпитафией, написанной по-латински:

«Остановись, прохожий! Здесь лежит Джон Локк. Если ты спросишь, что это был за человек, этот памятник ответит тебе: Локк был человек, умевший довольствоваться немногим. Он воспитан был наукой и зашел так далеко, что мог служить только одной истине. Ты убедишься в этом, изучая его сочинения; из них ты узнаешь о нем более, чем из хвалебных речей. Его добродетели спорили с его скромностью, и он не решился бы поставить себя за образец тебе: его недостатки погребены вместе с ним».