Отец Иакинф

— Что, что? — встревожился Никита.

— А вот слушай. Случилось мне из дому отлучиться, так отец Петр, уж не знаю, для какого умыслу, — не иначе как про небытность мою проведав, подошел к избе нашей и на мать набросился.

— Как это набросился?

— А вот так. Крепко, видать, в подгуле был, ну пришел, схватил ее за рубаху, яко неистов, и начал драть на ней ту рубаху.

— Он и больше б причинил мне побойства, да я вырвалась. Вбежала во двор, вороты да сенные двери за собой заперла, а отец Петр схватил полено, на забор взгромоздился и ну давай браниться по-всякому. "Убью, — кричит, — тебя даже до смерти!" Машет поленом и еще приговаривает: "А ежели и убью тебя, стерву, так заплачу за то сто рублев, и делу конец. А что мне сто рублев, — кричит, — тьфу!"

— Вот оттого-то и имеем мы крайнюю опасность, как бы он по тем своим угрозам и заподлинно не причинил ей смертного убивства. — Отец приподнял со стола двухпалую свою руку: — Я ведь и про руку на него думаю. Полегчало мне, так уж как я ни старался разведать, кем точно мне пальцы-то отрублены. Из ума иступился, а и поныне никакого известия ни от кого получить не могу. Токмо мнится мне, не иначе как отец Петр содеял сие или кто по его наущению, потому как он на всякое злодейство способен.

— Так неужто нельзя от него избавиться? В духовное правление или в консисторию на него пожалобиться.

— И жалились, и жалились! Летось даже в консисторию челобитную на него подали.

Отец поднялся из-за стола, достал из-за божнины аккуратно завернутую в холстинку бумагу и протянул Никите. То была старательно перебеленная дословная с челобитной, подписанной прихожанами. "Мы, нижеподписавшиеся Казанской губернии, Чебоксарского уезда, Цивильской округи, села Бичурина, церкви Воскресенской, — читал Никита, — свидетельствуем по чистой нашей совести, что первый священник нашей церкви Петр Прокофьев чинит нам, имянованным, так и всего нашего села жителям великие притеснения и приметки, всечасно бранит прихожан непотребными матерными бранями и бьет смертными побои, ходит по селу с иконой в пьянственном образе, и многоразличными способами у прихожан разные незаконные даяния вымогает, и женишек наших блудным воровством бесчестит". Слезно просили прихожане освободить их от отца Петра и заместо него дать им в старшие священники отца Якова, "потому как второй священник нашей церкви Яков Данилов есть человек добрый, не пьяница, не клеветник, не сварлив, не любодеец, в воровстве и обмане не изобличен, поведения честного, да и нашему чувашскому языку весьма заобыкновенен и способен привести чувашей к лутчему исправлению христианской веры".

— Ну и что же консистория?

— Не уважили той просьбы челобитчиков в консистории, не уважили. Видно, рука там у отца Петра. А про челобитную он, отец Петр, от кого-то проведал. Незадолго до того ты домой на ваканцыи приезжал. Вот отец Петр и заподозрил, что челобитную мужикам ты сочинил, с той поры и затаил злобу и на тебя, и на меня, и на все семейство наше.

— Никак я в толк не возьму, отчего первым священником в селе он, а не вы, — сказал Никита. — Вы хоть до грамматики доучились, а отец Петр и вовсе в семинарии не бывал. Да я и не знаю, имеет ли он грамоту-то. Поди выучил наизусть чин богослужения да несколько псалмов и акафистов.

— Видишь ли, сынок, прежде-то священствовал тут, в селе, отец евоный, Прокопий. Лютый был поп, сказывают. Когда тут недалече войско Пугача проходило, приходские новокрещены, поговаривают, не раз били его, отца Прокопия, разным дреколием. А года за два до того, как меня сюда перевесть, выходит, в одна тысяча семьсот, дай бог памяти, кажись, в семьдесят седьмом году два других священника, уж не ведаю как — в подгуле али по злобе — убили того Прокопия…

— Ну конечно, в семьдесят седьмом, в тот год ведь Никитушкa родился, — вставила мать.

— Верно, верно. Ну, знамо дело, от должностей их поотрешили, саном обнетили и — в Сибирь. А на место того Прокопия сына евоного, Петра, назначили. А спустя два года вторым священником меня прислали. До того я в селе Акулево диаконствовал в церкви Успения пресвятой богородицы. Священником служил отец Даниил, дед твой, а я диаконом. Ну вышла ваканцыя, вот меня рукоположили в сан священнический и назначили. Так оно и получилось, что отец Петр первым священником служит, а я вторым. Ведь приход-то евоный. А допрежь того он и вовсе был одноклировый. Приход же немалый — сам знаешь. Не одно ведь Бичурино, а и деревни окрестные да выселки — и на Копере, и на Каняре. Целых двести семьдесят дворов набирается. В храм-то прихожане ходить у нас не горазды. Чувашины — они и Христу молятся, и в шуйтаков своих веруют. Да и до бога далеко, а киреметь {Киремети — злые и крайне опасные божества, обитавшие, по языческим поверьям, при каждом чувашском селении.} рядом. Так что ежели не хочешь ноги протянуть, по приходу ходи — то со святой водой, то с крестом, а то и с иконой. А отец Петр, будь он неладен, и Бичурино, и ближние выселки себе забрал, а мне самые дальние выделил. А я уж стар становлюсь, да и ноги худые, плохо слушают. Боюсь, как бы за слабостию здоровия не пришлось и вовсе or прихода отказаться.

— Да что вы, батя, вы еще совсем молодцом! Надобно только как-то от отца Петра избавиться, а с десяток лет вы еще послужите.

— Нет, не протяну столько, сынок. Так что принимай приход, доволи поучился.

— Мне же богословский класс кончать надобно. Это еще полных два года.

— Можно б и на философии кончить. Я вон учился всего до грамматики.

— Нет, отец, прихода я у вас принимать не стану!

— Да ты посуди: как же мы жить да ребят поднимать будем? Мы с матерью и целкового на черный день не скопили. Одни долги. Оно, конечно, есть дом, усадьба, садик. Так ведь на церковной земле. Останешься без места, волей-неволей все отдашь за бесценок своему восприемнику. То ли дело, как тебя сюда назначат — и место, и все добро тебе передам.

— Нет, отец, не невольте, — сказал Никита решительно. — В село я не вернусь. А не хотите приход в чужие руки отдать — Татьяне жениха подыскивайте. Она уже совсем невеста. — Он с улыбкой посмотрел на сестру. Та смущенно потупилась, а младшая, Матрена, так и фыркнула. — Хочешь, Таня, я тебе в академии кого-нибудь присмотрю?

— Выдумаешь тоже! — Сестра вспыхнула, выскочила из-за стола и убежала.

— Ишь зарделась, будто полымем ее обдало. И то сказать, совсем уже заневестилась, — вздохнула мать. — Семнадцатый годок пошел.

V

Разговор с отцом получился трудный. Они продолжали его и после обеда, и на другой день, и не раз еще возвращались к нему за время вакаций.

Сказать отцу всего Никита, разумеется, не мог. Он по-своему любил отца. Но все больше к любви этой примешивалась жалость. Малограмотный деревенский священник гордился своим ученым сыном, но вряд ли способен был понять и оценить его честолюбивые помыслы. Разве расскажешь отцу, что совсем не о духовной карьере он помышляет.

Когда-то Никита мечтал вернуться в родное село, стать священником. Много лет он веровал в бога искренне и безоговорочно. Отчасти тут сказывалось влияние Амвросия, его проповедей, доверительных бесед с ним долгими зимними вечерами. Амвросий учил, что человек не может жить без веры, что жизнь без веры — это жизнь животного. Никита знал, что священник в чувашском селе чуть ли не единственный грамотный человек во всей округе, и ему не терпелось кончить семинарию, чтобы вернуться в родное село и стать первым наставником своих прихожан. Ведь религия, как говорил Амвросий, величайшая сила сивилизации, и Никите хотелось, чтобы его труд, его слово были нужны людям, помогали им жить, врачевали их раны душевные.

Но с годами бог как-то таял и таял в его душе, да и с каждой новой поездкой на вакации Никита все больше убеждался в том, какую жалкую роль играет на селе приходский священник.

К тому же у отца ведь не обычный русский приход: его прихожане — это все народ, лишь недавно обращенный в христианство, и не по своему желанию, а, в сущности, внешнею силою. Чувашин — он хоть и не скажет этого прямо, но про себя, конечно, думает, что поп и весь клир навязаны ему, и он принужден кормить духовенство, не испытывая в нем никакой подлинной надобности. Да ведь помимо христианского попа у него есть еще и свой, более привычный, языческий юмзи, или мачаур, которого тоже надобно кормить и задабривать.