Последняя гимназия

Это сделалось модой.

Ни один шкидец не мог пройти мимо более или менее заметного дома, чтобы не задрать голову не начать рассуждать о его стиле…

Сегодня юнкомы очень торопились: должен был читать сам Столпянский, и опоздать было бы преступно.

С Садовой они свернули на Вознесенский, но проезжавший мимо грузовик заставил их остановиться и подняться на панель.

На углу под фонарем пивной мальчик в рваной куртке продавал искусственные цветы. Огромный букет неестественной раскраски, яркий и пестрый, словно фантастический кочан, раскачивался в его руках.

— Стойте, — вдруг крикнул Иошка. — Стойте, ребята. Да ведь это Лёнька. Честное слово, он… Лёнька.

В оборванном скуластом шкете — продавце искусственных цветов — узнали старого шкидца.

— Здорово!

— Здравствуйте, — Лёнька смущенно улыбался. Он похудел, почернел, выглядел устало и беспокойно, ребятам стало немножко жаль его.

— Торгуешь? — спросил Сашка.

— Да… Делать пока больше нечего.

— Гришка как?

— Он с газетами бегает… На остановке…

— А как же кинофабрика?.. Помните, ехать собирались.

Лёнька ничего не ответил. Ребята потоптались, помолчали, было неловко и не о чём говорить.

— Торгуешь, значит? — Да.

— Так…

В пивной распахнулась дверь — к панели подкатил пролетка, и мужчина стал подсаживать в неё свою спутницу.

— Прощайте, ребята, — метнулся к извозчику Лёнька, — надо торговать. Всего хорошего!..

— Всего! — ответили шкидцы.

Часы показывали без четверти восемь, надо было торопиться в Общество на лекцию.

Глава четвертая

Костя Евграфов, худенький и сутулый парнишка, по кличке Химик-Механик, стоял в учительской Шкиды, терпеливо ожидая заведующего. Бумажку свою он отдал Сашкецу. Второй воспитатель, тоже чёрный, только помоложе и повыше, с прыщиком на носу, строго приказал:

— Сними шапку.

Химик торопливо стащил черный матерчатый треух, из-под которого показалась на свет большая лохматая голова с широкими оттопыренными ушами; вздернутый красный нос новичка обиженно и громко шмыгнул.

— Чуть не каждый день присылают нам таких сопляков, — раздраженно говорил высокий воспитатель. — Я прямо не знаю, что мы с ними будем делать.

— Что-нибудь сделаем, — скромно ответил Сашкец. — Куда же им деваться, малышам?..

— Да где же в школе этому огрызку, — высокий ткнул пальцем в сторону Химика, — выдержать в день десять уроков? Он же сразу обалдеет… Школа на отборных ребят рассчитана, на способных учеников, а не на остолопов.

— Надо приспосабливаться, Кирилл Иванович… Раньше Виктор Николаевич сам ребят по распределителям отбирал, а теперь всех их без отбора шлют, коллега…

— Порядочки, — злобно фыркнул высокий. — Через эти порядочки я поэтику не могу проходить дальше, у меня во втором классе по две ошибки в слове делают, а вы — порядочки.

— Ну что же делать, Кирилл Иванович, не гнать же их на улицу? Приспосабливаться нам с вами, выходит, надо, а не по-старому учить. Раньше у нас, говорю, отборный ученик был, таланты в некотором роде, а теперь середнячок идет, их и учить по-другому надо.

— Раньше драли их, чертей, так они и учились, — заметил дворник, укладывавший в печку дрова. — А то нынче разве наука? Баловство одно. Вы хошь бы их ремеслу учили, — сапоги шить…

— Что ты, Степан! — всполошился и взволновался Сашкец. — Это в приютах раньше одному ремеслу вместо наук учили, сапожников выпускали… И, конечно, правильно ты говоришь, что и били при этом.

— Бьют и нынче, — проворчал дворник: — а насчет наук, то раньше хоть по крайней мере сапожниками делали, а теперь у вас одни босяки выходят, беспризорники…

— Нет, то есть, как это нынче бьют? — придирчиво ввязался высокий воспитатель, ярко пылая своим багровым прыщиком. — Значит и теперь бьют, да? Значит, и у нас бьют, да? Значит, и мы бьём, да?

Про новенького все забыли.

Химик стоял, опустив глаза, с тупым и мрачным выражением, которое всегда бывало у него при встречах и разговорах с воспитателями.

Но ни одна подробность разговора не была упущена им. Он чутко прислушивался и всё-таки никак не мог понять, что представляет собою Шкида.

— Это вам не старый режим! — кричал, пылая прыщиком, высокий воспитатель (дворник ожесточенно молчал). Это при старом режиме тиранствовали над воспитанниками, унижали и запугивали их, да-с… А нынче обращение всюду гуманное и человеческое, потому что воспитанники в некотором роде наши младшие товарищи, да-с…

Вдруг он замолчал. Дворник поднялся с полу и снял шапку.

В дверь вошел высокий пожилой человек, одетый в серый пиджак и синие кавалерийские рейтузы. У него было тяжелое худощавое лицо, маленькие глаза, блестящие за очками в роговой оправе, стриженные ёжиком волосы и широкие, похожие на лопухи уши.

— Новенький?

— Да, Виктор Николаевич, — разом заговорили оба воспитателя. — Только что прислали, от профессора Подольского.

Виктор Николаевич взял из рук Сашкеца бумажку, быстро проглядел её и уставился на Химика.

— Ты у меня смотри, каналья! — крикнул вдруг, багровея, заведующий. — Я, брат, не потерплю!.. Я с тобой живо расправлюсь!

Викниксор подбоченился и топнул ногой (дворник расплылся в улыбке).

— Я тебя, голубчика насквозь вижу!.. Ты так и знай, что воровства и хулиганства я не потерплю! Стой смирно! Выпрямься!.. Вынь руки из кармана!.. Ты у меня здесь по-другому заговоришь… Что?.. Что ты там бормочешь?

— Я ничего… — потерявшись, прошептал Химик. Он никак не мог догадаться о причине гнева заведующего, зная за собой только одну вину: украденные у торговки по дороге в Шкиду две пачки папирос.

"Но как он узнал?" думал Химик.

— То-то, ничего. Если не нравится, можешь убираться на все четыре стороны. Я воров и хулиганов не держу!.. — Викниксор закашлялся и приказал:

— Уведите!..

— А вы обратили внимание, Виктор Николаевич, — спросил в учительской Сашкец, — что новичок — инвалид?

— Нет, не заметил.

— У него нет левой руки.

Не успел Химик осмотреться в гардеробной, как воспитатель заторопил его, и они отправились в класс.

По первоначалу урок промелькнул быстро. Природовед — тусклое, обсыпанное пылью существо в пенсне и черной студенческой тужурке — громким и вялым голосом объяснял про хитиновый покров. Что такое хитиновый покров, — новичок, понять не успел, потому что урок кончился.

В перемену Химика окружили шкидцы и стали рассматривать. Кто-то спросил фамилию — Химик ответил. Он удивлялся, что к нему не пристают и не задирают. Потом сосед его по парте, маленький и пухленький шкидец, по прозвищу Мышка, стал рассказывав про Шкиду. Прозвали этого шкидца Мышкой за маленький рост, круглость и внешнюю тихость.

Тихостью в Шкиде называлось умение тихо и незаметно делать "дела", что весьма успешно он проделывал с викниксоровской мамашей.

Эта подслеповатая, еле двигающаяся старушка, прозванная шкидцами Совой, готовила обычно на общей кухне. Всегда околачивавшийся там, имевший пристрастие к еде, Мышка, когда видел, что готовится что-нибудь по его вкусу, тихонько исчезал из кухни и, притаившись в темной прихожей около викниксоровской квартиры, терпеливо поджидал Сову.

— Витенька, — входила к Викниксору старушка, — сядь, покушай котлетку! — и протягивала перёд собой подносик.

Протягивала и не замечала своими уставшими жить глазами, что на подносике, кроме пустой тарелки, ничего больше не было, а Мышка в другом тёмном углу уже хрустел заботливо поджаренной котлеткой.

Ел осторожно, откусывая по маленькому кусочку — совсем по-мышиному…

Воспитателей Мышка величал халдеями, заведующего Викниксором, природоведа Амёбой, а высокого воспитателя Кирилла Ивановича знал попросту Кирой.