Сен-Симон

Не довольствуясь этим, граф бомбардировал двор прошениями и в конце концов добился того, что министр д’Аржансон передал ему высокую, но чисто номинальную должность «великого бальи Санлиса», которую некогда занимал отец Бальтазара и которая приносила 1800 ливров в год, да сверх того две пенсии, по 1500 ливров каждая.

Таким образом, в 70-е годы XVIII века граф Бальтазар де Сен-Симон имел в целом около 15 тысяч ливров годового дохода.

Это было не слишком много, но и не так уж мало; во всяком случае, на безбедное существование даже большой семьи должно было хватить. И уже поэтому, в особенности учитывая, сколь ловко он вырывал свои «пенсии» и «пожалованья», графа Бальтазара никак не назовешь неудачником.

С легкой руки историка, не занимавшегося этим вопросом специально, [5] графа Бальтазара Сен-Симона принято считать весьма посредственным умом, угрюмым, мрачным и даже жестоким человеком.

Источники не дают оснований для подобной оценки. Граф Бальтазар был, по-видимому, человеком просвещенным, придерживающимся довольно свободных взглядов. Почитатель «Энциклопедии», он дружил с Даламбером и восхищался Дидро. Он был вхож в салоны мадам Дюдеффан и мадам Гельвеций, где собирались наиболее свободомыслящие люди того времени. И хотя в отличие от своего старшего брата Бальтазар не проявил особых талантов, он вовсе не был бездарен, о чем свидетельствуют, в частности, дошедшие до нас его письма.

Граф Бальтазар женился поздно, в тридцать шесть лет, только после того, как упрочил свое положение. Женился на своей двоюродной сестре, двадцатилетней дочери маркиза де Сен-Симона, крупного военачальника, но не слишком богатого собственника, давшего в приданое скромную недвижимость в Перонне. Бракосочетание происходило 26 июня 1758 года в церкви Фрескати, в окрестностях Меца, причем благословил молодых духовный владыка города епископ Сен-Симон, их близкий родственник.

Если сведения об отце Анри Сен-Симона не отличаются обилием, то о матери его неизвестно и вовсе почти ничего. Нет сведений ни о ее характере, ни о склонностях, ни об отношении к сыну. Не определена даже дата ее смерти. Известно лишь, что родила она девятерых детей: шесть сыновей, из которых один умер в раннем детстве, и трех дочерей. Анри был старшим из сыновей. Ему предстояло унаследовать титул и земли графа Бальтазара.

Детство Анри проходило так же, как детство сотен его сверстников из благородных фамилий. С ранних лет он был окружен гувернерами и учителями, стремившимися закалить его тело и просветить ум.

Из этих слов видно, что маленький Анри не слишком преуспевал в науках. Математика и астрономия, мифология и геральдика, латинский и греческий языки, история, богословие и добрый десяток иных предметов, путаясь друг с другом, притупляли детский ум и вызывали лишь отвращение.

Но уже в это время стал проявлять себя необычный характер ребенка. Обнаруживались его упорство, порывистость, храбрость, стремление довести до конца задуманное.

Однажды, когда совсем малышом он бегал и резвился вблизи замка, ему помешала проезжавшая мимо телега. Мальчишка, не желая уступить, лег поперек пути, предпочитая быть раздавленным, но не сойти с дороги.

Другой случай был посерьезнее. Его укусила бешеная собака. Анри собственноручно прижег место укуса горящим углем, а затем раздобыл пистолет и стал повсюду носить его с собой, приняв решение размозжить себе голову при первых признаках бешенства.

Наконец, третий инцидент, видимо, заставил графа Бальтазара очень и очень призадуматься.

Один из учителей, замечая нерадивость своего воспитанника, решил прибегнуть к испытанному средству. Он начал раскладывать на скамейке классной комнаты розги. Анри молча следил за этой процедурой, а затем опустил руку в карман, вынул маленький перочинный ножик, быстро открыл его и ловким движением вонзил лезвие в ягодицу оторопевшего преподавателя…

Эффект можно представить. Неизвестно, как отреагировал граф Бальтазар на этот факт, но в дальнейшем розги как средство воспитания к юному кавалеру де Рувруа больше применять не пытались.

По мере того как ребенок рос, он все внимательнее присматривался к окружающему миру.

Мир этот был невелик. Поздняя осень и зима — парижский отель на улице Бак, остальное время — замок Берни с прилегающей деревней. Но декорации и там и здесь были одни и те же. Большая часть дня проходила в классной комнате: познавательные науки чередовались с уроками танцев, фехтования, хороших манер. Родителей Анри видел редко — тесное общение детей и взрослых в XVIII веке не было принято. И в отеле, и в замке постоянно слонялись чужие люди: кавалеры в пудреных париках, дамы с затянутыми талиями, надушенные аббаты. Все выглядело фальшивым, ненастоящим. И разговоры были ненастоящие. Точно все господа эти играли какую-то заранее написанную и ему одному непонятную пьесу…

А за оградой замка и за стенами отеля шла своя жизнь. Тоже непонятная, но, по-видимому, настоящая. Там люди не манерничали, не делали жеманных па, но постоянно трудились. Их лица были потны, руки черны и шершавы, речь груба. Их Анри знал еще меньше, нежели лощеных дам и кавалеров из замка. Они казались каким-то совсем иным миром…

…Два мира. Совершенно различные. И уживающиеся в одном. Но почему они разные? И как уживаются? И что значат один для другого? И что вообще является самым важным на свете?..

Сколько непонятного! Кто объяснит ему все это? Где он отыщет ответ?.. Быть может, в религии?..

Но то, что трижды в неделю бормотал и заставлял выучивать на уроках богословия господин аббат, ничего не объясняло.

…Все неравенство — от бога… Общество — пирамида: на вершине — король, ниже — духовенство, еще ниже — дворянство, а под ними — третье сословие… Каждый выполняет предначертанное свыше: король царствует, духовенство молится, дворянство воюет, а третье сословие платит налоги. Так было всегда, и так будет вечно — примирись с этим. Не протестуй. Не ропщи. Когда тебя бьют по правой щеке — подставляй левую…

Но мальчик не хотел подставлять свою щеку под удар кому бы то ни было. И он видел, что этого никто не делает. И вообще, на поверку все оказывалось не таким, абсолютно не таким, как изрекал господин аббат!..

Маленький Анри имел все основания не верить своему духовному ментору.

Религия давно уже никому и ничего не могла объяснить.

Если в средние века епископы и аббаты, влияя на верующих своими «таинствами» и пышными службами, казались подлинными «властителями душ», если альфой и омегой их многовековой схоластической премудрости, которой они глушили суеверного обывателя, был знаменитый тезис «верю, ибо это абсурд», то люди нового времени вырывались из духовных оков церкви и больше не желали ни слушать абсурда, ни подчиняться ему.

XVIII век недаром вошел в историю как век Просвещения.

Третье сословие Франции, борясь за свои права, выдвинуло целую плеяду замечательных философов, публицистов, писателей, ученых, которые дали человечеству идеи, подорвавшие авторитет всех устоев старого мира: его религию, его мораль, его учреждения.

Монтескье и Вольтер, Дидро и Гельвеций, Тюрго и Кене, Мабли и Морелли — все эти и многие другие деятели эпохи Просвещения, несмотря на различия в своих взглядах, несмотря на ожесточенные споры, которые они подчас вели друг с другом, в целом представляли передовую, прогрессивную идеологию.

И судьбе было угодно сделать так, что маленький аристократ Анри де Сен-Симон уже в ученические годы познакомился с двумя выдающимися представителями этой идеологии — Даламбером и Руссо.