Советсткие ученые. Очерки и воспоминания

Вот уже около двенадцати часов ночи, трем студентам надо часа два посидеть за учебниками, а мне надо еще докончить подготовку к завтрашней лекции: читал я впервые не существовавший ранее курс под названием: «Электронные явления». Курс надо сотворить — надо к каждой лекции прочитывать столько иностранной и нашей литературы!

Один из студентов отправляется в общежитие, а друзья его живут далеко в городе. Но трамваи уже не ходят, да и вообще они ходят с перебоями. Надо что–то придумать… Второй располагается на диване в лаборатории, третий идет ночевать ко мне. Он такой маленький и худой, этот будущий академик Юлий Борисович Харитон. Стоит двадцатиградусный мороз, а на нем один брезентовый плащ до пят и длинный–длинный шарф. Он работал раньше монтером, а теперь ему трудно приходится. Как сотрудник институтами получает несколько миллионов рублей в месяц, но–увы — у рыночных торгашей на них можно купить так мало! Гораздо важнее карточки и самое важное–это обед в студенческой столовой, хотя состоит он из жидкого супа и неизменной пшенной каши на воде. Я живу много лучше—у меня академический паек, из Центральной комиссии по улучшению быта ученых, созданной В. И. Лениным в 1919 г.

Приходим домой, здесь холодно, но оба садимся за книги. Перед сном думаю, где же достать кабель для подводки к новому зданию технического тока от трансформатора и провода для разводки тока по лабораториям… Я ведь заместитель директора института, и на мне, кроме всего прочего, лежат хозяйственные дела.

Здание мы получили еще год назад, оно совсем новое — было построено перед войной и не использовалось. На заборе вокруг здания зачем–то вылеплены барельефы бараньих голов. Вот так вывеска для научного института! Эта деталь была поводом для непрерывных шуток среди сотрудников. Но здание хорошее, оно потребовало небольших строительных работ, связанных с перепланировкой. С этим мы уже справились, хоть и не без труда. Достали даже трубы для разводки газа и воды по лабораториям, а вот с проводами дело застопорилось окончательно. А проводов надо много.

В поисках выхода решаю поехать в Москву—к начальнику Главного управления электротехнической промышленности Валерьяну Владимировичу Куйбышеву — одному из руководителей нашей партии. До революции я два раза встречался с ним в Самаре. Он был рабочим на одном из заводов и руководил подпольной большевистской организацией Самары. Высокоинтеллигентный человек большого ума и энергии. С поездкой к нему связан второй эпизод, который мне хочется здесь рассказать.

...Я в Москве, прихожу в Главэлектро.

Огромная комната–зал, где сидят за столами человек пятьдесят. Вдруг замечаю среди работающих тут инженеров необычайную фигуру — монах в черной рясе с крестом на груди… Спрашиваю: что это значит? Кто это? Говорят, занятная личность: окончил блестяще электротехнический институт, а потом неожиданно пошел в духовную академию и, окончив ее, постригся в монахи. А вот недавно опять стала манить электротехника. Пришел в Главэлектро, работает хорошо, владеет теорией электричества прекрасно, а рясы снимать не хочет.

В конце зала отделена фанерной перегородкой маленькая комната–это кабинет В. В. Куйбышева. Захожу к нему, рассказываю, что привело меня в Москву. Он знает об А. Ф. Иоффе, о новом Физико–техническом институте. Он особо заинтересован в развертывании наших лабораторий электроники, вакуума, высокого напряжения, руководимых профессорами Чернышевым, Горевым, Богословским. Надо из этих лабораторий создать научный электротехнический центр в Ленинграде. Говорим о будущей тематике этих лабораторий. Затем начинаем обсуждать последние достижения теоретической физики. Сколько нового таят они для развития электротехники! .. В. В. Куйбышев поднимает вопрос о создании более совершенных высоковольтных изоляторов и изоляции вообще… Нельзя ли лаборатории А. Ф. Иоффе и моей заняться этими вопросами — ведь тут такое поле для разворота теории и для практической мысли физиков… Он вызывает из соседней комнаты двух людей. Один — известный профессор–электрик, другой неожиданно оказывается тем самым монахом, что решил вернуться к электротехнике. Я узнаю наконец его фамилию — Флоренский! В. В. Куйбышев обоим поручает установить постоянный контакт с нашим институтом и разработать с нами вместе планы наших будущих работ.

Потом мы говорим о трудностях с кабелем и проводами. Валерьян Владимирович рассказывает о всерастущей потребности в продукции кабельной промышленности для восстановления электростанций, для строительства Волховской ГЭС. А кабельные заводы работают с перебоями–нет сырья. Он говорит о том, как надо организовать все это дело, с тем чтобы через два–три года не только восстановить, но и в несколько раз увеличить довоенное производство кабеля для электрификации страны. Но пока еще приходится в значительной мере жить за счет запасов, оставшихся от военного времени… Незаметно разговор переходит на план ГОЭЛРО, выдвинутый В. И. Лениным.

Я чувствую горячий пульс восстановления разрушенной страны, четкость делового плана развития народного хозяйства, трезвую оценку сложной обстановки и твердую уверенность в том, что пройдут недолгие годы—и наша нищая страна превратится в индустриальную державу…

Конечно, для института он даст все необходимое. Тут же появляется на столе письменное распоряжение — выдать то, что нам нужно, с Ногинского склада. Он сам звонит по телефону в Ногинск. Я уже собираюсь уходить, как вдруг соображаю, что я не смогу доставить катушки кабеля и проводов из Ногинска–это 40 верст от Москвы — на вокзал для отправки в Ленинград. Извозчиков, которых можно было бы нанять, в Москве не найти… В. В. Куйбышев и здесь приходит на помощь. Он звонит в «Автогуж» — государственную транспортную организацию столицы — и договаривается, что мне дадут три подводы. Самому мне бы этого не добиться — с транспортом туго. Я благодарю за помощь, а он вдруг спрашивает еще: «Ну а как у вас с источниками постоян–ного тока?» Отвечаю, что аккумуляторные батареи есть, умформер [34] же понадобится только через полгода, потому я и не решился заговорить об этом сейчас. В. В. Куйбышев улыбается: «Я все–таки дам наряд на завод «Электросила», чтобы к лету вам был подобран умформер, а за одно и генератор высокой частоты».

…Переночевав в холодной квартире у московских знакомых, уезжаю с утра на санях по бескрайним снежным полям в Ногинск. Через сутки привожу на вокзал все, что мне выдали. На четвертый день с торжеством возвращаюсь в Ленинград. Провода у нас теперь есть в избытке, да еще и наряд на умформер! Мой авторитет как хозяйственника поднимается высоко.

А вот третья картинка из воспоминаний тех лет.

Это через год, 3 февраля 1923 года. Завтра, в пять часов дня, торжественное заседание в связи с переходом института в, новое здание, а потом дружеская встреча, веселый вечер сотрудников.

Сейчас идут последние приготовления к «акту». Уже поздно, а в зале заседаний нас толпится человек десять — никак не можем разойтись, все так радостно возбуждены…

В здании тепло, водяное отопление работает на славу, лаборатории оборудованы, установки перенесены, к электрическим щитам подведены все необходимые виды тока. Создана новая мастерская на пятнадцать станков, подобраны хорошие механики. Наша гордость—-стеклодувная во главе со знаменитым русским стеклодувом Михайловым; он взял себе в помощь еще двух молодых пареньков с провинциального стеклодувного завода, братьев Петушковых, обнаруживших удивительную способность к этому делу (впоследствии оба стали известными мастерами по стеклодувным лабораторным работам и принесли огромную пользу нашей физике). Лабораторные столы новые, удобные. А вот остальная мебель — стулья, кресла, диваны, шкафы–несколько странная, хотя и роскошная. Начальник Главнауки товарищ М. П. Кристи долго думал, как помочь институту с мебелью, и наконец позволил нам отобрать что можно из кладовых Зимнего дворца, где была сложена мебель, не имевшая художественной ценности, — из комнат фрейлин двора и помещений стражи. Мы с несколькими сотрудниками неплохо поработали в этих кладовых. Заодно выпросили складные столы и посуду для столовой института.