Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948

Осенью сюда всегда приходили благородные олени, везде слышался рев самцов. Более или менее здесь водились косули, лисицы, барсуки, зайцы, нельзя не упомянуть и диких кабанов. Пернатые были представлены всеми видами ястребов, среди которых выделялся красный коршун. Среди водоплавающих птиц встречались цапля, крохаль, утка и гагара. Предметом нашей особой гордости была пара журавлей, которая каждый год возвращалась к своему гнезду посреди глубокого пруда.

Весной над Гюленом пролетали дикие гуси и лебеди по пути на север и как-то раз даже сели у нас на короткий отдых. А однажды нас посетили редкие гости — пара диких лебедей, которые свили у нас гнездо, и пара настоящих морских орлов, редко встречавшихся в марке Бранденбург. Между тем на наши озера часто прилетал рыбный орел.

Сам дом, окруженный древними дубами, вязами и соснами, располагался прямо на берегу озера. Здесь мы и обитали. В Тюлене нас посещали многие гости — охотники, родственники и друзья со всех концов страны и из-за рубежа. Не прерывал я связей и с сотрудниками Имперского банка. Я всегда поощрял спорт, и гребной клуб, совершавший поход на лодках, как-то раз пробыл у нас до вечера. Не было недостатка и в друзьях-политиках, а также возможностях для многих полезных дискуссий.

В течение трех лет, проведенных в Гюлене, я не участвовал в ежедневных политических мероприятиях, хотя, естественно, живо интересовался всеми крупными и важными событиями. Старался жить спокойной жизнью и держаться как можно дальше от общественной деятельности, хотя посещения гостей, возможно, не производили впечатления идиллического спокойствия и созерцательности провинциального существования. Моя дочь впоследствии рассказывала о совсем других впечатлениях. По ее словам, я ходил взад и вперед по дому и саду, как заключенный в клетку лев, и беспрерывно курил сигары.

Но ее свидетельства не вполне соответствуют действительности. Гюлен всегда действовал на меня благотворно. Я всегда находил время выразить в стихах тот или иной забавный случай, происходивший во время моих прогулок. Вот пример.

В действительности у меня не было желания хоронить себя в Гюлене. Я постоянно обдумывал вопрос о том, что могу сделать как частное лицо, чтобы помочь решению германской проблемы. Мир должен понять, что бремя репараций, навязанных Германии, губит не только немецкую экономику, но и всю мировую торговлю. Когда представлялись возможности в виде нескольких приглашений из-за рубежа, я посвящал свои поездки разъяснительной лекционной работе в Бухаресте, Берне, Копенгагене, Стокгольме и прежде всего в Америке.

Моя первая поездка состоялась по приглашению румынского правительства для выступления в Каролинуме на тему об экономическом положении в Германии. Мне не давали поручений представители каких-нибудь немецких кругов, я читал лекции по собственному побуждению, опираясь исключительно на свою репутацию эксперта по валютным и экономическим проблемам.

После лекции я воспользовался возможностью совершить поездку по стране со своим другом Радукяну, тогдашним министром труда в правительстве Маниу. Мы путешествовали отчасти на борту небольшого парохода, отчасти в автомобиле.

В течение нескольких дней пребывания в Румынии я встретился с выдающимися гражданами этой страны, в первую очередь с блестящим епископом Тойчем — тогда уже в летах — некоронованным, но повсюду признанным главой немцев Трансильвании. Он был также главой лютеранской церкви, к которой принадлежало все немецкое население страны. Я накопил много горьких впечатлений о внутреннем распаде и утрате твердости характера, проявленных населением моей страны со времени разрухи, которая последовала за Первой мировой войной. Здесь же проживала часть немецкого народа, исполненная гордости, помнившая свои традиции, демократичная и бесстрашная, консолидированная своим христианским вероисповеданием.

Епископ Тойч особенно пришелся мне по сердцу. Это был морально безупречный человек с твердым характером, пользовавшийся авторитетом, весьма далекий от светской власти. Я ставлю его на один уровень с другими церковными иерархами различных христианских вероисповеданий, которых мне посчастливилось повидать в жизни. Это его святейшество папа Пий XII, который в бытность кардиналом Пацелли, папским нунцием, посещал наш дом. Это викарный епископ Мюнхена Нойхойзлер, который попал при Гитлере в концлагерь Дахау; он был настоящим священником и духовным отцом. Это покойный епископ Вурм из Вюртемберга, который помогал мне в лагере для интернированных в Людвигсбурге и во время суда по денацификации надо мной; он был неустанным поборником морали, справедливости и свободы.

Глава 35

Конец репараций

Успех моих лекций в нейтральных странах не утешал меня. Мне пришлось проводить свою кампанию просвещения прямо в штаб-квартирах наших наиболее влиятельных политических оппонентов. Со времени конференций, проводившихся под председательством Дауэса и Янга, становилось все яснее, что Соединенные Штаты Америки представляют собой решающий экономический и политический фактор в судьбе Европы. Следовало попытаться добиться поддержки населения в моей борьбе.

Мой сын Йенс выразил желание поработать год в Америке. Поэтому мы с женой воспользовались случаем совершить поездку туда осенью 1930 года. Мой друг Мелвин Тэйлор изъявил готовность принять на работу Йенса в Первый национальный банк Чикаго сроком на год. Я ответил согласием на просьбу лекционного агентства Нью-Йорка прочитать несколько лекций по экономическим проблемам и подготовил в целом около десятка различных тем для обсуждения.

14 сентября 1930 года проводились выборы в рейхстаг. Я проголосовал утром, а в полдень мы сели на поезд, отправлявшийся в Лондон. По прибытии туда на следующее утро мы были поражены результатами выборов. Национал-социалистическая партия (НСДАП), имевшая до этих выборов двенадцать депутатов в рейхстаге, получила не менее ста семи мест.

Такой результат можно было объяснить только одним: неуклонным ухудшением экономического и социального положения немецкого народа. До сих пор я обращал мало внимания на национал-социалистическое движение. Не только потому, что мало интересовался политикой как таковой, но и из-за того, что моя достаточно уединенная жизнь в Гюлене и лекционные поездки почти не давали возможности заметить растущее влияние Гитлера.