Сталин. Том I

мом, эгоизмом и ограниченностью, живет не для движения, а за счет движения. По сравнению со средним рабочим бюрократом Европы или Америки средний профессиональный революционер России представлял несравненно более привлекательную фигуру.

Молодость революционного поколения совпадала с молодостью рабочего движения. Это было время людей от 18 до 30 лет. Революционеры свыше этого возраста насчитывались единицами и казались стариками. Движение еще совершенно не знало карьеризма, жило верой в будущее и духом самопожертвования. Не было рутины, условных формул, театральных жестов, готовых ораторских приемов. Молодой пафос борьбы был застенчивым и неловким. Самые слова "комитет", "партия" были еще новы, овеяны весенней свежестью и звучали в молодых ушах тревожной и заманчивой мелодией. Вступавший в организацию знал, что через несколько месяцев его ждут тюрьма, затем ссылка. Честолюбие состояло в том, чтоб продержаться как можно дольше на работе до ареста; твердо держать себя пред лицом жандармов; облегчить, сколько возможно, положение товарищей; прочитать в тюрьме как можно больше книг; бежать как можно скорее из ссылки за границу; набраться там мудрости и вернуться на революционную работу.

Профессиональные революционеры верили тому, чему учили; иных побуждений вступать на крестный путь у них быть не могло. Солидарность под преследованиями не была пустым словом и дополнялась презрением к малодушию и дезертирству. "Перебирая в своей памяти массу товарищей, с которыми приходилось сталкиваться, -- пишет об одесском подполье за 1901 -- 1907 годы Евгения Левицкая, -- не припомню ни одного скверного, подлого поступка, обмана или лжи. Были трения, фракционные разногласия, но не больше. Все как-то нравственно подтягивались, делались лучше и мягче в этой дружеской семье". Одесса не составляла, конечно, исключения. Юноши и девушки, которые целиком отдавали себя движению, ничего не требуя взамен, не были худшими представителями своего поколения. Орден "профессиональных революционеров" мог без труда выдержать сравнение с любой другой группой общества.

Иосиф Джугашвили принадлежал к этому ордену и разделял многие его черты; многие, но не все. Цель своей жизни он видел в низвержении сильных мира сего. Ненависть к ним была неизмеримо активнее в его душе, чем симпатия к угнетенным. Тюрьма, ссылка, жертвы, лишения не страшили его. Он умел смотреть опасности в глаза. В то же время он остро ощущал такие свои черты, как медленность интеллекта, отсутствие таланта, общую

серость физического и нравственного облика. Его напряженное честолюбие было окрашено завистью и недоброжелательством. Его настойчивость шла об руку с мстительностью. Желтоватый отлив его глаз заставлял чутких людей настораживаться. Уже из школы он вынес способность подмечать слабые стороны людей и без жалости играть на них. Кавказская среда оказалась как нельзя более благоприятной для развития этих органических качеств его натуры. Не увлекаясь среди легко увлекающихся, не воспламеняясь среди воспламеняющихся,