Лавр Корнилов

Отправление Алексеева из Петрограда сопровождалось курьезным эпизодом, характеризующим тот недавний страх, от которого власть не успела еще окончательно избавиться. К перрону было подано три вагона — один для Алексеева, другой для сопровождавшего его Вырубова. Провожавший их Терещенко спросил у проводника, для кого предназначен третий вагон. Тот ответил, что для господина Филоненко. Терещенко пришел в панику. «Вы понимаете, — сказал он взволнованно, — это заговор. Филоненко со своими людьми едет в одном поезде с вами. Ясное дело, в дороге вы с Алексеевым будете схвачены и выданы кому следует. Надо немедленно вызвать охрану» ^{404}. Вскоре, однако, недоразумение выяснилось, оказалось, что речь идет о путейском инженере, однофамильце бывшего комиссара. После некоторой задержки поезд тронулся в путь.

Состав шел медленно, часто останавливаясь. На одной из станций Вырубов получил телеграмму о самоубийстве Крымова. С ней он направился в вагон к Алексееву. «Михаил Васильевич, получены известия о Крымове…» — «Что? Он застрелился?» — «Застрелился после разговора с Керенским». — «Да, он утром сообщил, что застрелится», — тихо сказал Алексеев ^{405}. Во время остановки на станции Луга Алексеев произнес короткую речь перед всадниками и офицерами Туземной дивизии. Смысл ее был в том, что между правительством и Ставкой возникло недоразумение, которое он и едет разрешить. Присутствовавшие на этом импровизированном митинге проводили генерала громким «Ура!».

Поздно вечером в Витебске Алексеев вновь по телеграфу связался с Могилевом. Вторым участником этого разговора был генерал Лукомский. Он пожелал удостовериться в том, что говорит именно с Алексеевым, и спросил: «Какой армией ваше высокопревосходительство командовали на маневрах 1913 года?» Алексеев громко ответил: «Я командовал 3-й австрийской армией, взявшей Пултуск». У открытой двери в соседней комнате находились представители Витебского Совета. Как вспоминал Вырубов, по выражению ужаса на их лицах стало понятно, что они заподозрили в Алексееве переодетого вражеского агента. Алексеев хотел уточнить, как воспринимают в Ставке его приезд. Видит ли Корнилов в этом начало переговоров или же готов полностью подчиниться и передать в его руки руководство? Лукомский ответил, что Корнилов не собирается отсиживаться в Могилеве. Он предложил разбудить главковерха (время уже перевалило за полночь) и еще раз спросить его об этом.

Корнилов еще не спал. Выслушав Лукомского, он попросил его собрать старших чинов штаба. Когда все собрались, Лукомский передал им содержание разговора с Алексеевым. Корнилов попросил присутствовавших высказаться. Большинство выступивших считали недопустимым подчинение Временному правительству. По их словам, в Могилеве достаточно сил для того, чтобы сопротивляться любому карательному отряду. С этим категорически не согласился Лукомский. Он сказал, что посылкой одного отряда дело не ограничится. Сопротивление сыграет только на руку Керенскому, поскольку убедит всех в том, что мятеж действительно имел место. Кроме того, в такой ситуации Ставка рискует потерять контроль над оперативным руководством, а в условиях войны грозит страшными последствиями ^{406}.

Корнилов не комментировал услышанное. Поблагодарив всех присутствовавших, он попросил Лукомского зайти к нему через час. Когда тот вновь появился в его кабинете, он сказал: «Вы правы, дальнейшее сопротивление было бы глупо и преступно. Пойдите на телеграф и передайте генералу Алексееву, что я и вы ему подчинимся и ему в Ставке не угрожают никакие неприятности». Лукомский вышел. У дверей, волнуясь, стояли жена и дочь Корнилова. Таисия Владимировна прошла в кабинет к мужу. О чем они говорили, неизвестно, но, выйдя, она сказала дочери: «Отец не имеет права бросить тысячи офицеров, которые шли за ним. Он решил испить чашу до дна» ^{407}.

У Алексеева в Витебске тоже была бессонная ночь. Ему стало известно, что по распоряжению Керенского в Орше собирается отряд полковника А.И. Короткова, который намеревается штурмом брать Могилев. Алексеев связался по телеграфу с Оршой, приказав прекратить движение на Могилев. Однако Коротков отказался подчиниться. Он ссылался на телеграмму начальника Политического отдела кабинета военного министра прапорщика П.М. Толстого, в которой была дана подробная диспозиция штурма. Вырубов вспоминал: «Ярость, в которую пришел ген. Алексеев, с трудом поддается описанию: в таком состоянии я ни прежде, ни потом ни разу не видал спокойного и уравновешенного Михаила Васильевича. Он приказал мне немедленно вызвать к прямому проводу самого Керенского. К счастью, распоряжение это оказалось невыполнимым, ибо прямой провод внезапно испортился. Часа через два Алексеев “отошел” и я убедил его, не обращая внимания на пустяки, продолжать начатое дело» ^{408}.

В Могилев поезд Алексеева прибыл в 3 часа дня 1 сентября 1917 года. На вокзале его встречали Лукомский и несколько других офицеров. Алексеев задержался для разговоpa со встречающими, а к Корнилову был командирован помощник Вырубова — Марковин. Он приходился Корнилову шурином, давно был знаком с ним и должен был подготовить его к визиту Алексеева. Как оказалось, Корнилов был очень раздражен против Алексеева. Он полагал, что тот сам если не участвовал в «заговоре», то сочувствовал ему, и потому не имеет права выступать от имени правительства. «Пусть Алексеев пожалует сюда, — говорил Корнилов Марковину, — я ему все выпою. А обо мне, пожалуйста, не беспокойся. Пустить себе пулю в лоб я всегда успею» ^{409}.

Взаимная неприязнь двух генералов не была новостью. Корнилов помнил, что Алексеев в апреле помешал назначению его главнокомандующим Северным фронтом. Сейчас Корнилов был глубоко убежден в том, что именно Алексеев своим авторитетом спас Временное правительство. Кто-то рассказал ему, что Алексеев вместе с Савинковым разрабатывал план обороны Петрограда от «корниловских» войск. Несмотря на то что это было ложью, Корнилов ей поверил. Позднее он говорил Деникину, что никогда не забудет и не простит этого ^{410}.

Алексеев приехал в губернаторский дом в сопровождении Вырубова и не задерживаясь прошел в кабинет к Корнилову. Двери за ним плотно закрылись. Вырубов остался ждать в приемной. Здесь же находились полковник Голицын и адъютанты Корнилова — поручик Долинский и корнет Хаджиев. Время тянулось страшно медленно. Не выдержав ожидания, из жилых комнат в приемную пришли жена и дети Корнилова. Наконец, через два часа из кабинета вышел Алексеев. Он был настолько взволнован, что не заметил никого из находившихся в помещении. Алексеев стал спускаться по лестнице, Вырубов поспешил за ним.

Через несколько минут в приемную вышел Корнилов. Руки его были заложены в карманы, сам он был мрачен и хмур. Семья бросилась к нему. Корнилов молча обнял сына. Голицын и Долинский тихо вышли из комнаты, лишь Хаджиев задержался на пороге. Корнилов подошел к жене и погладил ее по волосам: «Ничего, ничего. Что вы плачете? Не надо, успокойтесь». Потом посадил на колени сына и несколько раз поцеловал. Чувствовалось, что он был взволнован, хотя и пытался казаться спокойным. Неожиданно Корнилов вскочил и начал быстро ходить по комнате. Он то останавливался у окна, выходящего на площадь, то невидящими глазами смотрел на стену. «Ну что, Хан, что же будет дальше?» — обратился он к Хаджиеву. «Все, что случается с человеком, все к лучшему, Ваше высокопревосходительство. Кисмет [9], от судьбы не уйдешь. Все великие люди страдали» ^{411}. Подробности этой сцены нам известны в изложении Хаджиева. Далеко не всегда его воспоминаниям можно доверять. Он явно многое сочинил для того, чтобы показать свою особую близость к Корнилову. Но приведенная выше сцена убеждает деталями, которые трудно было бы придумать. Никто не мог знать, что будет дальше, и готовиться надо было к самому худшему.