Атаман Платов

Правильно сказал историк Н. А. Троицкий: «Главнокомандующим был Кутузов. Он принимал решение, одобрял или отклонял любые советы, ему и принадлежит честь Тарутинского маневра».

В Тарутино

Войска расположились в Тарутино, а главная квартира — в трех верстах от него, в Леташевке, где в крестьянских избах и даже в сараях устроились не только генералы, занятые подготовкой армии к контрнаступлению, но и те же «праздношатающиеся», кои и Барклаю де Толли не давали покоя. Правда, некоторых он выпроводил, но осталось немало. И все высокопоставленные: герцоги Август Ольденбургский и Александр Вюртембергский, граф Федор Ростопчин и барон Иван Анштет, начальник главного штаба Леонтий Беннигсен и представитель английских вооруженных сил сэр Роберт Вильсон… Все они плели интриги против Кутузова, осуждали фельдмаршала за то, что он «много спал и мало делал», жаловались на него Александру I, не зная того, что император своим рескриптом от 8 августа разрешил ему читать все письма, отправляемые из армии на высочайшее имя.

Однако Михаила Илларионовича не так просто было свалить, если даже он засыпал иногда по старости лет на каком-нибудь совещании генералов. На одних он не обращал внимания, других, кто слишком мешал, изолировал, а со временем удалял из армии, третьи сами убирались восвояси. Сложнее было с сэром Робертом Вильсоном, ибо в отношениях с ним действовали нормы международной этики. Из всех «праздношатающихся» он вызывает особый интерес: английский генерал жил в Леташевке на одной квартире с донским атаманом, оказавшимся не у дел.

Матвей Иванович угощал Роберта Томаса донским вином, которое показалось иностранцу «даже лучше шампанского», а также сушеной стерлядью и копченой семгой. И, кажется, в изобилии. «Сей подарок тем приятней для меня, — писал Вильсон жене в Лондон, — что я могу разделить его с другими».

С кем делился таким богатством иностранец и в какой форме? Не знаю. Думаю, однако, застолий не устраивал — не по-английски это.

Роберт Вильсон — Александру I,

15 сентября 1812 года:

«…Генерал Платов на одной квартире со мной. Я надеялся, что ему дан будет отряд из четырех тысяч казаков и четырех эскадронов гусар с шестью легкими пушками и, может быть, несколько батальонов егерей; в таком случае я намерен был послужить с ним некоторое время в твердом уверении, что увижу много отличных предприятий и услуг Вашему Величеству. Но я нахожу его после 42-летней и отличной службы — чему в продолжение двух наитруднейших кампаний я был очевидным свидетелем — ныне безо всякой команды и удаленным от тех, кои уважают его как отца и как начальника. Он сильно чувствует свое унижение, и я должен признаться, что разделяю с ним оное и очень надеюсь, что дано будет повеление о поручении ему по крайней мере тех казаков, кои следуют на подкрепление здешней армии, с присовокуплением Атаманского полка…»

Сэр Роберт Вильсон мог знать Матвея Ивановича с конца января 1807 года, когда тот прибыл в действующую армию и принял участие в сражении под Прейсиш-Эйлау, а потом стать «очевидным свидетелем» арьергардных боев казаков под его командованием по пути отступления русских войск к Фридланду. Какие отношения сложились между ними? Вряд ли они продвинулись дальше бесед за бокалом донского искристого вина. Так что крылатая народная мудрость — «скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты» — в данном случае бьет мимо цели. В необъятном море мемуарной литературы об Отечественной войне нет даже намека на принадлежность атамана к оппозиции по отношению к М. И. Кутузову. А английский генерал был в числе самых активных ее деятелей. Он неоднократно просил британского посла в Петербурге лорда Вильяма Каткарта добиться отстранения фельдмаршала от должности главнокомандующего и назначения на его место Л. Л. Беннигсена.

В армии к Вильсону относились крайне отрицательно. Вот что писал о нем декабрист А. Н. Муравьев: «Этот господин, по моему мнению, был прямой шарлатан, русские его вообще не любили потому, что он во все вмешивался, не имея на то никакого права, но пользовался вместе с тем каким-то покровительством нашего двора».

Случайно ли Вильсон и Платов оказались на одной квартире? Трудно ответить на этот вопрос вполне определенно. Но если допустить возможность «притворной ссоры» между главнокомандующим и атаманом, то это соседство может оказаться и результатом трезвого расчета «хитрого, как грек», по определению английского сэра, Михаила Илларионовича и не уступавшего ему в этом качестве Матвея Ивановича, которого даже ближайшие соратники называли «шельмой».

«Он сильно чувствует свое унижение…» Да, Матвей Иванович мог испытывать унижение — даже в том случае, если это была игра во имя спасения Отечества; в глазах-то непосвященных, в том числе и казаков, почитавших его «как отца и как начальника», он представал генералом, оказавшимся неспособным решить боевую задачу, поставленную перед ним главнокомандующим.

Официального приказа с объяснением причин отстранения Платова от команды не было, как не было и сообщения об этом императору. Казаки, которые в течение трех месяцев являли примеры отваги, доблести и геройства, остро переживали несправедливость, допущенную по отношению к их атаману. Вряд ли чем-то другим можно объяснить то, что в одно время «командиры полков Войска Донского при армии заболели почти все». А кто-то доложил об этом Кутузову.

В сущности это был молчаливый бунт, который поставил главнокомандующего в щекотливое положение и вынудил его написать атаману:

«Если известие сие, ко мне дошедшее, справедливо, что все полковые командиры заболели, в таком разе я обязан буду довести о сем до сведения государя императора, между тем не упущу и мер принять, какие высочайшая власть предоставляет мне по долгу службы».

Оказалось, что в середине сентября, когда войска находились на пути в Тарутино, «заболели» не все командиры донских полков, а только те, которые были при армии. Некоторые из них со своими казаками творили чудеса на коммуникациях противника, куда были отправлены сразу после оставления Москвы. Но о действиях платовских партизан речь пойдет ниже…

20 сентября Платов написал письмо Кутузову, в котором сообщил:

«Ваша Светлость! Примите истинное мое перед Вами оправдание: первое то, что не командую ими; второе, что я по одним слухам знаю, кто в какой части находится. Полки казачьи ко мне не относятся рапортами и никто не дает знать, куда какой полк определен и под чьим командованием…»

В тот же день стало известно, что главнокомандующий решил передать под начало атамана его полк и десять других, следовавших на усиление армии, а также пять батальонов пехоты и «некоторое число егерей».

В ответ на письмо Платова Кутузов утешал атамана: «В усердии к службе Августейшего Монарха собственно Вашем я весьма уверен; оказываемые полками Вашими ежедневные подвиги мне коротко сведомы, и потому я остаюсь в неколебимой надежде, что все ошибки… известною мне деятельностью Вашего Высокопревосходительства приведутся в лучшую степень».

Получается, главнокомандующий простил атамана за «давние обиды», отказался «сводить счеты» с ним? А может, и не было никаких обид и коварных замыслов? И все это выдумка чистейшей воды, не подкрепленная источниками? Лично я не сомневаюсь в этом.

Роберт Вильсон — Александру I,

21 сентября 1812 года:

«…Князь Кутузов согласился дать генералу Платову приличную команду. Сия мера восстановила атаманово здоровье, которое снедалось действительно от огорченного чувства, и, я надеюсь, доставит для службы Вашему Величеству блистательные и важные последствия. Осмеливаюсь утруждать Ваше Величество просьбою об изъявлении генералу Платову столько внимания, чтобы он мог удовлетвориться во всемилостивейшем Вашем к нему и Донскому войску благоволении…»

Чем объяснить такую заботу и внимание Вильсона к Платову? Проще всего было бы отнести это на счет корысти чужеземца, стремившегося подорвать авторитет Кутузова в глазах Александра I и таким образом добиться отстранения его от должности. Только будет ли такой вывод правильным? Думаю, что нет. Вильсон писал не только русскому императору, но и своим соотечественникам. И все его послания проникнуты искренним восхищением и верой в военный талант атамана и отвагу донских казаков. В подтверждение приведу лишь несколько строк из писем английского генерала, адресованных разным людям: