Иосип Броз Тито. Власть силы

Джилас не ложился спать до самого утра, готовя ответ КПЮ на резолюцию Информбюро.

Спустя более 30 лет после разрыва со Сталиным, когда Тито уже доживал свои последние дни, загребское телевидение показало события 1948 года в трагикомедии под названием «Большой напор».

Фильм начинается со следующего эпизода: древний паровоз привозит добровольцев на строительство автострады «Братство и Единство». На самом деле это были никакие не добровольцы, а специалисты-итээровцы с загребского завода имени Раде Кончара, которым приходится в добровольно-принудительном порядке жертвовать частью своего отпуска. И тем не менее, и героиня, и ее симпатичный, но весьма серьезный возлюбленный счастливы в своей любви и в строительстве новой Югославии.

В числе прочих заводских служащих – очкастый техэксперт, дока в своем деле, и чопорная, но в то же время гиперсексуальная дама-парторг, заставляющая коллег-заводчан принять ее лозунг: «Мы делаем генераторы! Генераторы делают нас!».

На коллективном пикнике, в горах, эта дамочка охотится за героем, как, впрочем, и за любым существом в брюках, пока, наконец, не находится некий мужчина, который утаскивает ее в кусты.

Действие продолжается и на самом заводе имени Р. Кончара, где в эпизодах культурного воспитания рабочих появляется толстая сопрано-певица, отчаянно фальшиво исполняющая Верди. С этого момента фильм превращается в настоящий фарс.

Затем зритель видит заводских рабочих на первомайской демонстрации 1948 года, несущих портреты Тито и Сталина.

Спустя какое-то время, в конце июня, приходит известие о резолюции Информбюро и ответе Югославии, опубликованных рядом на одной странице в «Вьеснике» – печатном органе хорватских коммунистов.

На заводском митинге рабочие молчат, но до того момента, пока героиня фильма не начинает говорить: «Не нужно верить в то, что Сталин всегда прав, прав во всех отношениях. Мы не обязаны ходить в церковь и славить бога Сталина…»

Со стены падает портрет Сталина – вождя народов, стекло, покрывавшее его, разбивается.

Дама-парторг и еще несколько рабочих становятся на сторону Информбюро и проводят свое тайное собрание.

«Чего они хотят? Чтобы мы завтра повернули штыки против русских?» – спрашивает герой. Все присутствующие встают и начинают петь Интернационал.

Этот эпизод – самый трогательный во всей этой гротескной картине.

Завод охватывает страх и подозрительность. Старые друзья ссорятся даже за игрой в бильярд.

Герой отправляется в деревню к своей возлюбленной, оскорбляется за антисталинистскую статью, напечатанную во «Вьеснике», и ударяет подругу свернутой в трубку газетой.

За информбюровцами ночью приходят сотрудники службы безопасности и отправляют их либо в тюрьму, либо в лагерь.

Герой пытается бежать на Восток, но погибает от пули пограничников. Превозмогая горе, героиня возвращается к своим «родным» генераторам.

Появление трагикомического фильма, с юмором повествовавшего о событиях 1948 года и даже с некоторой симпатией рисовавшего информбюровцев, само по себе являлось свидетельством того, насколько сильно изменилась страна за годы правления Тито. При этом не следует забывать о том, что большинство восточноевропейских стран все еще оставалось частью Советской империи.

Однако для большинства югославов, особенно для коммунистов, в событиях кризисного 1948 года не было ничего смешного.

Когда Тито заявил, что югославская революция не пожирает своих детей, он подразумевал то, что она не убивала их. Но она била и истязала их, оставляя порой на волосок от гибели.

Единственной ее жертвой все же можно считать хорвата Андрийю Хебранга, арестованного в мае 1948 года и якобы совершившего в тюрьме самоубийство. Некоторые югославы погибли при попытке бегства в информбюровские страны.

Самым известным из таких был Арсо Йованович, черногорский солдат, дослужившийся в годы войны до начальника генерального штаба. Под предлогом поездки на охоту Йованович попытался пересечь румынскую границу, но наткнулся на югославской стороне на пограничный патруль и открыл огонь. В завязавшейся перестрелке он был убит. Позже был пущен слух, что он якобы был убит в другом месте, а его тело подбросили в пограничную зону.

Только горстка информбюровцев вроде Хебранга, Жуйовича и Йовановича вышла из партийной элиты. Остальные десять тысяч человек были рядовыми партийцами, общее число которых в ту пору достигало полумиллиона человек. Подавляющее большинство были сербами, в основном выходцами из Черногории – давнего союзника как русского царя, так и Сталина. Большая часть информбюровцев в Хорватии были уроженцами Далмации или представителями сербского меньшинства из Крайны – оплота партизанского движения в годы войны.

Многие югославы, учившиеся или работавшие в Советском Союзе, автоматически стали информбюровцами, так же как их русские жены.

Еще одной группой подозреваемых стали те, кто, подобно Арсо Йовановичу, ранее служил в Югославской королевской армии, прежде чем вступить в ряды партизан.

Многие из тех, кого преследовали как информбюровцев, скорее всего были виновны лишь в непочтительности к вышестоящим или же стали жертвами обычной зависти коллег.

В те дни жены должны были доносить на своих мужей, и кое-кто действительно воспользовался представившейся возможностью заполучить себе нового мужа.

Страх и подозрительность в партийных низах прекрасно изображены в снятом в 1980-е годы в Боснии фильме с ироническим названием «Папочка уехал в командировку».

Хотя для рядовых партийцев и настали ужасные времена, преследования информбюровцев все-таки не вылились в охоту на ведьм, вроде борьбы с троцкистами или вредителями в СССР в 30-е годы.

Очень многие из арестованных в Югославии людей действительно были информбюровцами – приверженцами ленинских принципов.

Хотя Тито был беспощаден к тем, кого считал изменниками, по натуре он не был подозрителен и соглашался с правом других на сомнение.

Как-то раз Джилас и Ранкович допрашивали одного черногорского летчика, подозревавшегося в подготовке побега в Албанию. Обвиняемый плакал и уверял в своей лояльности: «Товарищи, дайте мне бомбардировщик, и я покажу Софии, Будапешту и Тиране, кто я на самом деле. Позвольте мне послужить моей стране и родной партии! Дайте мне умереть, как подобает солдату и революционеру!»

Джилас в меньшей степени, чем Ранкович, был готов поверить этим заверениям, тем более что исходили они от черногорца, а черногорцы, как известно, склонны к патетике и истеричности. Однако парень храбро воевал в годы войны и его отпустили.

Когда через несколько дней об этом рассказали Тито, он остался весьма доволен и высказался следующим образом о доблести, снисходительности и терпимости:

Через несколько дней вышеупомянутый летчик совершил попытку сбежать в Албанию, использовав ручные гранаты и автомат в бою с пограничниками, которые застрелили его.

Самый главный оставшийся в живых информбюровец, Сретен Жуйович, пробыл в тюрьме без всякого суда вплоть до 1950 года, когда Джилас и Ранкович выступили с ходатайством о его освобождении. Сначала они отправили ему стенограмму одного из судебных процессов, проходивших в Восточной Европе, на котором коммунистов обвиняли в сговоре с Тито, нацеленном на реставрацию капитализма. Кроме того, удовлетворили и личную просьбу Жуйовича – передали ему полную подшивку номеров «Борбы», вышедших за время его заключения.

«Курс чтения» заставил Жуйовича понять, что он напрасно осудил Тито, а когда Джилас и Ранкович навестили его в тюрьме, он тепло приветствовал их и даже добровольно вызвался направить в «Борбу» письмо с покаянием.