Это было на рассвете

Несколько минут три майора стояли молча.

— Надо ослепить противника, — предложил Котляр.

— Я тоже так думаю, — согласился Урсов.

— Дымовые шашки имеются, — догадавшись, доложил лейтенант Тихомиров.

Внезапно мост заволокло густым серым дымом. Видя это, фашисты лихорадочно наугад застрочили по мосту. От дополнительных шашек дым стал еще гуще. Доложив комбригу «Атакую мост!» и сообщив координаты, своего танка, Котляр ринулся вперед. За ним, строча из крупнокалиберных пулеметов и автоматов, устремились бронетранспортер и стрелковые подразделения. Через несколько минут мост остался позади и наши стремительно ворвались на Бель-Алиянс-плац. На мосту осталось несколько наших воинов. Все-таки один фаустпатрон попал в маску пушки нашего танка.

Котляр только успел радировать комбригу, что находится на Бель-Алиянс-плаце, как из окон ближайшего дома полетели по танку фаустпатроны и гранаты. Однако автоматчики под командованием Котляра быстро усмирили их. Вскоре подошли и танки бригады.

С рассветом следующего дня танковая рота старшего лейтенанта Шкуро в составе штурмового отряда успешно продвигалась вперед. На улице стоял грохот от рвущихся снарядов и мин, падающих стен зданий.

Танкодесантники, саперы и пехотинцы выживали из домов, подвалов фаустников. Ярость гитлеровцев нарастала. Если в пригороде Берлина они перемещались с этажа на этаж, то теперь, не обращая внимание на наш огонь, сидели на одном месте и сражались с остервенением. От столь плотного огня фаустников стали выходить из строя наши танки. В разгаре боя прибегает ко мне связной от командира полка сержант Сумароков:

— Товарищ лейтенант, подполковник приказал уточнить и доложить положение роты Шкуро, так как связь с ней прервана.

Мы с сержантом Петром Григорьевым что есть духу побежали к танкам. Улица простреливалась насквозь. Пробираемся по дворам, узким проходам. Вот стоит подбитый танк № 632 младшего лейтенанта Александра Ковтуна. В нем никого нет. Поодаль видим сгоревшие танки лейтенанта Ивана Иваненко и младшего лейтенанта Павла Борзых. Метрах в ста впереди дымила машина Григория Шкуро, но она продолжала двигаться вперед. Сделав еще три выстрела, остановилась — попал еще один фаустпатрон. Из люка горящей машины показалась голова старшего лейтенанта Шкуро, но сразу же исчезла. Мы не видели, чтобы кто-нибудь из экипажа выскочил из танка.

Фашисты не дают нам приблизиться к танку Шкуро, бьют из автоматов, фаустпатронами. Мы быстро кинулись в широкое, разбитое окно. Похоже, что здесь был магазин. Перепрыгнув через трупы фашистов, очутились во дворе. Но он тоже простреливался вдоль и поперек. Только успели кинуться в подвал, как угодили в кучу тлеющей макулатуры. Заметив сквозь дым проблеск света в конце подвала, выскочили на лестничную площадку.

— Во дворе — немцы. Как теперь будем пробираться, товарищ лейтенант? — спрашивает Григорьев.

— Тихо. В доме — тоже они. Слышь, на лестнице торопливо стучат сапоги? — настораживаю я его.

Действительно, разговаривая о чем-то, быстро спускаются несколько человек. Вот на второй площадке показались сразу четверо в черных мундирах.

— Эсэсовцы! — крикнул Григорьев. Мы разом застрочили из автоматов. Враги побежали вверх по лестнице. На лестничной площадке осталось лежать двое убитых и несколько человек тяжело раненных.

— Товарищ лейтенант, разрешите прикончить их? — спросил Григорьев и наставил на них автомат.

— Не сметь! Они раненые, отвоевались, а с их «грехами» разберутся.

Мы быстро устремились вверх по лестнице. На балконе четвертого этажа нашли четырех пьяных фаустников. Троих прикончили, а четвертый верзила живо вскочил на подоконник. Согнувшись дугой, начал реветь. Хотел, видимо, прыгнуть, но оробел.

— Товарищ лейтенант, как вы думаете, к лучшему или худшему, когда хлюпает фашист? — проговорил Григорьев.

— Непременно, к лучшему. Забери его, Петя. Неудобно возвращаться с пустыми руками. Да побежали побыстрее, надо доложить, — сказал я.

— Ком! Ком в Сибирь, — показал Григорьев фашисту на дверь.

Вдруг гитлеровец перестал реветь, лицо его перекосилось.

— Сибир найн! Найн! — крикнул он, обнажив металлические зубы, и прыгнул в окно. В руках у Григорьева остался лишь правый сапог с широким голенищем, а немец распластался внизу на развалинах дома.

Мы спустились вниз. Не рискуя бежать по улице, перевалились через кирпичный забор в соседний двор.

— Хенде хох! — не разобравшись, закричал наш автоматчик, стоявший уже наготове.

— Полегче, свои! — ответил Григорьев.

— Думал, фаустники лезут.

Видим: в углу двора сидят несколько пленных. Одному из них молодой лейтенант приказывает выпить.

— Товарищ лейтенант, почему изволите потчевать водкой фашиста? — строго спросил я.

— Коряков, москвич! — сначала лихо отчеканил лейтенант, на груди которого звякнули медали и сверкнули ордена.

Поскольку он доложил, откуда родом, хотя я его и не спрашивал, то я, не желая показать свое деревенское происхождение, козырнул:

— Танкист из Йошкар-Олы.

— Выгребли из винного погреба шестерых пьяных гадов. У каждого в карманах напихано по четыре бутылки шнапса. Конвоировать их некому. А нам надо торопиться на разведку. Вот и решили напоить их до предела, чтобы не удрали. Другие подберут, — пояснил лейтенант.

— А если в расход? — проговорил Григорьев.

— Не велят.

Любопытничать времени не было. Предупредив, что через двор сидят гитлеровцы, мы со всех ног побежали дальше.

Командира полка нашли у танка, стоящего возле большого здания. В парадном подъезде дома находились Жибрик и Лукин. Вид у всех был озабоченным. Ермоленко докладывал о чем-то начальнику политотдела. Я лишь услышал: «Надо выбрать другой маршрут…»

В таком скверном настроении, как теперь, видел командира полка впервые. Он остался доволен, что мы быстро выполнили приказание. Его озадачило положение танков. К тому же оказалось, что по его танку ударил фаустник. К счастью, беды не причинил. Но тут же застрочил вражеский автомат — пуля прошила его фуражку, а командира танка Демидова ранило в правую руку.

— Фаустника-то поймали? — спросил я у механика-водителя танка Гарифа Мухамедшина.

— Трех наглецов выловили и нескольких, не пожелавших сдаться, автоматчики Ильина ухлопали.

— Где Демидов?

— В комнате на перевязке, — указал на дверь Гриша.

В наполненной ароматными запахами от различных одеколонов и духов комнате первого этажа наш полковой врач Андрей Евменьевич Урда с санитарами перевязывали раненых.

— Что с тобой, Ванюша? — спросил я у Демидова.

— Царапнуло мало-мальски.

— Ничего себе, царапнуло. Без медсанчасти не обойтись, — заметил Урда, протирая одеколоном руку Демидова. Одеколон и духи для санобработки принесли из парфюмерного магазина наши автоматчики.

Через несколько минут полковой разведчик Чаадаев доложил Ермоленко, что подбиты и сгорели танки лейтенанта Ивана Савельевича Иваненко и младшего лейтенанта Павла Александровича Борзых. Экипажи, за исключением нескольких человек, сгорели.

Наша атака по Саарландштрассе сорвалась. Не удалось пробиться по кратчайшему пути на Потсдамер-плац. Поэтому танки пошли в обход. Особенно тяжелый бой на пути к рейхстагу завязался за кварталы между Беллевюштрассе и Тепиц Уефом.

— Это, наверно, последний и самый мощный оборонительный узел, — проговорил наблюдавший с лестничной площадки за боем штурмового отряда полковник Жибрик.

Он был прав. Тут гитлеровцы соорудили несколько бетонных завалов, за которыми сосредоточили противотанковые орудия, танки. Завалы прикрывались большим количествам автоматчиков и гнездящимися на балконах домов фаустниками. Битва за этот узел обороны продолжалась почти сутки.

— Правый фланг продвинулся вперед, а что, если нашим разведчикам выйти в тыл за перекресток и ударить, — предложил подполковник Ермоленко начальнику политотдела Жибрику.

Предложение было принято. Ценою больших усилий, находчивости, по дворам, подвалам, каким-то подземным ходам, старший лейтенант Крылов повел своих разведчиков к вражескому опорному пункту. Дом, куда подкрались разведчики, оказался набитым фашистами. Неожиданное появление и дерзкие действия наших бойцов вызвали среди них панику. Начался настоящий огненный шквал — автоматная трескотня, взрывы гранат. Многие немцы стали прыгать из окон. Находящиеся на нижних этажах сумели скрыться, а прыгающие сверху оставались лежать на мостовой. Первой же автоматной очередью были срезаны находящиеся за завалом два пулеметных расчета.