Синдром подводника. Том 2

«10 марта 1981 г.

Отсутствует анализ торпедной подготовки за февраль и анализ торпедной подготовки за 1980 год командира соединения.

Калибр — во Владивостоке, Большом Камне.

Нет старших специалистов».

Анализ торпедной подготовки обязан готовить флагманский минер или исполняющий его обязанности. Виктор Григорьевич Перфильев уже находился в академии, Александр Тимофеевич Матора в феврале-марте находился в отпуске, а я в сложном и подвешенном состоянии пребывал вплоть до сентября. Тем более у нас с Александром Тимофеевичем отношения не сложились, если быть точнее, то у него со мной, так как я по каким-то позициям ему просто не нравился. И дело не в том, что ко мне требовался особый подход, просто уважай себя, ну и меня в придачу. Поэтому проявлять инициативу, царапая асфальт пальцами ног, я просто не хотел. У нас с Виктором Григорьевичем были прекрасные человеческие отношения, и я не мог не оправдать его доверия, так как за время службы на корабле научился ценить доброе к себе отношение. Выполнял все поручения независимо от сложности и трудности. И не было такого, чтобы я, получив задание, «морщил репу», изобретая способ его неисполнения.

Как-то по поручению Виктора Григорьевича мне пришлось разрабатывать функциональные обязанности свои, а затем и начальника. Тогда меня еще по сути зеленого и неоперенного это очень удивило, так как было в диковинку. Но если сказано, значит должно быть сделано. Впоследствии мне не раз приходилось исполнять подобного рода поручения, и больше я этому не удивлялся.

Незадолго до убытия в академию на учебу Виктор Григорьевич Перфильев, узнав о моем решении уходить на гражданку, уговаривал меня остаться на флоте, чтобы я поступал в высшее военно-морское училище. Одним из аргументов было:

— Тебя ведь уже многие знают и командир дивизии, и начальник штаба, и командиры лодок, поэтому расти будешь быстро.

Действительно, большинство командиров, старпомов, помощников как минимум визуально или шапошно знали меня, а я, разумеется, знал их. Да и во всей дивизии практически всех офицеров и мичманов и даже во флотилии я знал в лицо. Не зря под конец службы, гуляя по Тихоокеанскому, я здоровался ровно через одного, то есть с каждым вторым офицером и мичманом — подводник, надводник; подводник, надводник… Про Павловск я уж и не говорю.

Однако мой военно-морской роман с флотом подошел к завершающей стадии, так как романтика наших отношений, как у немолодой супружеской пары, поблекла и поистерлась, уступив место повседневной прозе. Поэтому аргумент Виктора Григорьевича хоть и был для меня лестным и, тем не менее решающим уже не являлся.

«11 марта 1981 г.

Выписка о наказании.

Административное расследование.

Справка.

Квитанция.

Инспекторское свидетельство.

Анализ торпедной подготовки за 1980 год за подписью командира дивизии.

Копия приказа по торпедной подготовке за февраль.

Расследование шло по той причине, что я решил сделать себе в подарок флотский сувенир — кортик, на память о службе на подводных лодках. Кортик, с одной стороны, является предметом формы одежды, а с другой, — холодным оружием, да и сувенир это был дефицитный, в те времена он стоил 25 рублей. Чтобы его оставить у себя, я должен был:

а) прослужить в общей сложности 25 календарных лет; или

б) заплатить цену в двойном размере, и при этом утратить кортик.

Я выбрал второй вариант получения в пользование кортиком до конца своей жизни с условием, что я его действительно не потеряю. Тем более я уже принял решение — флоту четверть века своей жизни не жертвовать. Отсюда все эти административные расследования, наказания, справки, квитанции, которые для меня изначально имели формальный характер.

Вывод: Если началу предшествуют планы, то завершению — итоги. А для них, записанных под чертой определенного дела или периода жизни, надо иметь зарубки на память. Поэтому люди и собирают сувениры.

Переезд штаба

«18 марта 1981 г.

Переезд штаба».

Этой короткой фразой в два слова сказано много.

Во-первых, закончилось прозябание офицеров в старом и неухоженном помещении.

Во-вторых, подготовка к этому мероприятию у меня началась задолго до самого переезда, и состояла она в проверках готовности помещений, в замечаниях по поводу выявленных недостатков, в докладах, выматыванию нервов ради устранения выявленных недоделок и так далее.

В-третьих, не зря один переезд сравнивают с двумя пожарами. За один день это мероприятие, конечно же, проведено не было. Мне как коменданту штаба пришлось включиться в процесс очень даже активно, не только по кабинету «Ф-3», а и по другим помещениям.

«19 марта 1981 г.

ПМО-2 (противоминная оборона) — работа с тральщиком.

Проверка Таранова.

Проверку экипажа Таранова осуществлял некий капитан-лейтенант Потапенко, видимо, от управления 4-й флотилии. По материальной части было выявлено три недоработки, по документации — четыре.

Переезд штаба — от В. С. Малярова — 3; от В. В. Морозова — 1».

В переезде штаба нам помогали четыре моряка из двух экипажей.

Кстати, праздник «День подводника» официально был учрежден 15 июля 1996 года приказом Главнокомандующего Военно-морским флотом Российской Федерации № 253 «О введении годовых праздников и профессиональных дней по специальности» наряду с другими, такими как день Специалиста минно-торпедной службы (день Минера — а ведь звучит) — 20 июня, Инженер-механика — 10 января, Штурмана — 25 января и так далее.

Однако в годы моей службы на флоте День подводника как таковой официального статуса не имел, тем не менее народ не желал оставлять пробел в истории, и с легкой руки наших предшественников мы отмечали свой «день подводника». И происходило это… 13-го числа каждого месяца — это был день получки. Для суеверных людей 13-е число — тоже, наверное, божья отметина, хотя для меня это счастливое число. Факт получения денег существенно усугублялся тем, что в отличие от гражданки люди служивые аванса не получали.

«21 марта 1981 г.

Переезд штаба — Н. Н. Германов».

Переезд штаба продолжался. Нам в помощь на день выделялся контингент из экипажа капитана 2-го ранга Николая Никитовича Германова в количестве шести человек.

А мой бывший экипаж под командованием контр-адмирала Олега Герасимовича Чефонова поселился в непосредственной близости от меня и штаба, в котором я служил — на втором этаже.

Как-то уже возле новой казармы находились капитан 3-го ранга Шамиль Абдурахманович Насеров, капитан-лейтенант Анатолий Дмитриевич Головатов, мичман Михаил Михайлович Баграмян. Рядом были молодые лейтенанты, которые стояли спиной к проходящему мимо Олегу Герасимовичу Чефонову, уже контр-адмиралу, и не поприветствовали его, как положено по строевому уставу. Олег Герасимович молодых лейтенантов по-отцовски тут же и пригладил:

— Вы что, уже адмиралов не замечаете… — и так далее и тому подобное, то есть весь набор военно-морского прикладного многоборья на тему «Служи по уставу — завоюешь честь и славу».

А когда к Олегу Герасимовичу обратился Михаил Михайлович Баграмян:

— Товарищ контр-адмирал… — он выдал и ему тоже:

— А что, я тебе уже не командир?

Таким образом, Олег Герасимович от старого и заслуженного мичмана потребовал обращаться к себе не по строевому уставу, а по сложившейся военно-морской традиции:

— Товарищ командир.

«26 марта 1981 г.

Переезд штаба — В. В. Морозова — 4».

В этот день для переезда штаба в новую казарму из экипажа Виталия Васильевича Морозова выделено было четыре человека.

В советском обществе мы исповедовали равенство и братство. Но это не касалось деятельности на штабной ниве. В штабной команде 21-й дивизии было около двадцати моряков, которые собственно моря не видели. Однако в отличие от моряков-подводников срочной службы, которые безвылазно находились на службе и в Техасе бывали лишь для производства каких-нибудь работ, посещения госпиталя или гарнизонной гауптвахты, штабные были избалованы командованием экипажей. Ведь местом службы штабных моряков были: