Мемуары. Избранные письма. Документы

трезвость ума (благодаря Его божественной милости я, пользуясь этой способностью, избегала всех опасностей, которые меня подстерегали). Видя, что веревка сгорела еще только наполовину, [154] я сказала камеристкам, чтобы они подошли к двери и как можно любезно спросили, чего они хотят, говоря при этом негромко, как будто я уже сплю. Что они и сделали. Стрелки им ответили, что виден огонь из трубы моего камина и что они пришли его погасить. Мои женщины уверили их, что ничего не надо делать и они сами со всем справятся, иначе стрелки разбудят меня… Последние удалились.

Моя тревога прошла два часа спустя, когда явился господин де Лосс, посланный, чтобы сопроводить меня к королю и королеве моей матери для дачи объяснений по поводу бегства моего брата. Они уже были извещены обо всем аббатом Святой Женевьевы, который, не желая неприятностей, с согласия моего брата, когда тот находился уже далеко и его не могли настигнуть, прибыл к королю с объяснением, что был удивлен присутствием в аббатстве герцога Алансонского и сумел запереть его, но они [герцог и его спутники] проделали эту дыру, поэтому он и не смог сразу упредить обо всем короля. Господин де Лосс застал меня в кровати, ибо была ночь. Быстро одев меня в платье для ночного выхода, одна из моих камеристок, не сдержав испуга, схватилась за мое платье, крича и плача, говоря, что я уже никогда не вернусь. Господин де Лосс, отстранив ее, сказал мне тихо: «Если бы эта женщина повела себя так в присутствии другого человека, а не меня, Вашего преданного слуги, Вам бы это весьма навредило. Не печальтесь и благодарите Бога, ибо Месье, Ваш брат, спасен». Эти слова стали для меня той нужной опорой, которая укрепила меня перед угрозами и запугиванием, которые мне предстояло услышать от короля. Его я нашла сидящим у изголовья кровати королевы моей матери в такой ярости, которая, верится мне, обрушилась бы на меня, если бы не опасения из-за возможных действий моего брата и присутствие королевы. Они одновременно начали говорить мне о том, что я ведь ручалась, что мой брат никуда не денется. Я ответила утвердительно, но добавила, что оказалась обманутой так же, как и они. Однако могу поклясться своей жизнью, что отъезд моего брата не нанесет никакого урона службе короля и что он отправился в свои владения с единственной целью – подготовить все необходимое для своего предприятия во Фландрии. Это немного смягчило ситуацию, и мне разрешили вернуться к себе. Вскоре пришли вести от моего брата, которые подтвердили его намерение – то, о чем я им говорила. Причитания прекратились, но осталось раздражение, проявлявшееся в том, что при внешнем [155] желании оказывать помощь моему брату, в действительности же подготовке его армии для Фландрии оказывалось всяческое противодействие [550].

Время текло своим чередом, и я, не переставая, просила короля разрешить мне отправиться к королю моему мужу. Видя, что он не может и далее мне в этом отказывать, и не желая, чтобы я уехала недовольная им, рассчитывая во что бы то ни стало порвать мои дружеские связи с братом, он осыпал меня всеми видами благодеяний и пожаловал мне – в соответствии с обещанием, которое королева моя мать дала мне при заключении 550 29. Летуаль развивает этот сюжет таким образом: «Уже наутро 15 числа названного месяца королева [-мать] отбыла, 550 29. Летуаль развивает этот сюжет таким образом: «Уже наутро 15 числа названного месяца королева [-мать] отбыла, чтобы найти своего сына и постараться убедить его вернуться и успокоиться; вместе с королем они позволили свободно уехать из Парижа и присоединиться к нему [герцогу] всем дворянам и служащим его дома, вместе со всеми его мулами, сундуками и багажом, не желая ничем его раздражать. Но все способы удовлетворить его были нацелены на то, чтобы в действительности не дать ему ничего предпринять». См.: L’Estoile Pierre de. Registre-Journal du règne de Henri III / Éd. M. Lazard et G. Schrenck. T.2. P. 177.

мира в Сансе, – земли в счет моего приданого, а кроме того, право назначения на должности и бенефиции [551]. Помимо этого, мне был предоставлен пенсион, который обычно получали дочери Франции, и король лично достал мне наличные деньги из своих сундуков. Он брал на себя труд каждое утро посещать меня, демонстрируя, насколько его дружба может быть для меня полезней, чем дружба с моим братом, ведущая только к печальному концу, и насколько он способен сделать мою жизнь гораздо счастливее, [приводя также] тысячу других подобных доводов. Этим он никогда не мог поколебать верность, которую я питала к своему брату, добившись от меня только изъявления того, что моим самым большим желанием было бы видеть моего брата в милости у короля, поскольку мне кажется, что он несправедливо лишен ее. Я также выражала уверенность, что брат приложит все усилия, чтобы заслужить эту милость своим крайним повиновением и самой преданной службой. Что касается [156] меня, то я чувствую себя весьма благодарной и обязанной королю за столько почестей и благ, которые он мне даровал, и он может быть спокоен за то, что, находясь рядом с королем моим мужем, я никогда не стану пренебрегать его распоряжениями, которые ему будет угодно мне отдавать, и буду стараться делать все возможное, чтобы удерживать короля моего мужа в повиновении ему. Мой брат к тому моменту уже готовился к отправке во Фландрию. Королева моя мать пожелала перед его отбытием встретиться с ним в Алансоне. Я упросила короля соблаговолить дать согласие на то, чтобы сопро551 30. Согласно королевской жалованной грамоте от 18 марта 1578 года, Маргарита получала в качестве приданого графства Аженское и Руэрг, Керси и Гор, которые Генрих III предоставил ей в управление с правом осуществлять там королевскую юрисдикцию (в том числе сбор налогов). На территориях Верден-сюр-Гаронн, Рье, Ривьер и Альбижуа королева обрела право отправлять судопроизводство и получать все судебные сборы. Но в действительности деньги от указанных синекур по разным причинам поступали плохо, см.: Marguerite de Valois. Correspondance. 1569-1614 / Éd. Éliane Viennot. Paris, 1998. № № 33, 47.

вождать ее и попрощаться с братом, что он сделал с неохотой [552].

По возвращении из Алансона, так как все приготовления для моего отъезда [в Гасконь] были завершены, я также умолила короля отпустить меня [553]. В связи с тем, что королева моя мать намеревалась совершить поездку в Гасконь по делам короля, которые требовали ее личного присутствия в этой области, она решила, что должна отправиться вместе со мной. Покинув Париж, король сопровождал нас до своего замка Долленвиль, где, проведя вместе несколько дней, мы с ним расстались [554]. Спустя немного времени мы [157] уже были в Гиени, где нам устраивались торжественные въезды, поскольку король мой муж являлся губернатором этой провинции. Он выехал навстречу королеве моей матери в Ла Реоль [555] – город, принадлежавший представителям [протестантской] религии, поскольку из-за некоторых опасений, связанных с тем, что мир еще не установился окончательно, ему не разрешили проехать дальше. Его сопровождали 552 31. 22 июня 1578 года Екатерина Медичи и Маргарита де Валуа прибыли в Алансон. Папский нунций во Франции Ансельмо Дандино в своих письмах в Рим надеялся, что королева Наваррская сделает все возможное для установления согласия между братьями, см.: Anselmo Dandino. Correspondance du nonce en France, 1578-1581 / Éd. Y. Cloulas. Rome, Paris, 1970. P. 173.

553 32. Летуаль, правда, утверждает, что Маргарита уезжала «с великим сожалением и против своей воли, согласно всеобщему мнению», что повторяет и английский посол (L’Estoile Pierre de. Registre-Journal du règne de Henri III. P. 208). Однако Жан-Пьер Бабелон в своей биографии Генриха IV призывает не верить ему, говоря, что Маргарита стремилась уехать к мужу с явной охотой – именно в Наварре она могла почувствовать себя настоящей королевой, см.: Бабелон Ж.-П. Генрих IV. С. 177-178. Скорее всего, Летуаль отразил мнение двора Маргариты, которое теряло службу с ее отъездом, так как всех ее придворных и служащих взять в Гасконь было невозможно.