Лед и пепел

Как только вышли к берегу Ладоги, перешли на бреющий полет и только перед лесом на противоположном берегу поднялись на пятьдесят метров, взяв курс на Лодейное Поле. Тяжелые облака местами свисали до верхушек сосен, видимость по горизонту падала, мы поднялись на сто метров; под нами все время просматривалась земля, это позволяло ориентироваться по редким дорогам, озерам и поселкам. Выше мы не уходили — радиомаяки не работали, а без них в облаках легко потерять ориентировку. Только перед Лодейным Полем, когда заработала «проводная станция» на нашем аэродроме Полярной авиации в Череповце, мы набрали девятьсот метров и до посадки шли в облаках.

Передав пассажиров представителю Главсевморпути и пополнив баки горючим, мы ушли в Тихвин на ночевку, чтобы утром вылететь в новый рейс. Командир базы встретил нас тепло, как старых друзей, отвел нам отдельную землянку с телефоном на командный пункт; к самолету, отбуксированному в капонир, поставил охрану, а потом озабоченно сказал:

— Не знаю, что мне с вами делать? То ли считать вас партизанами, то ли военным экипажем? Формы у вас нег, аттестатов — тоже. Одна бумага на обеспечение горючим и боекомплектом для пулеметов! — Подумав, он хитро улыбнулся. — Ну, ладно. Полеты ваши боевые — будем их считать разведочными. Зачисляю вас на все виды фронтового довольствия, включая сто граммов.

Он, видимо, остался доволен своим решением, весь просиял, озорно щелкнул каблуками и, вскочив в «газик», крикнул:

— До утра, профсоюзники! Отдыхайте!

Выглядели мы, конечно, среди фронтовых частей странно. Будучи забронированными от фронта, мы постоянно находились на линии огня, однако не носили военной формы, и нашими основными документами были паспорт, служебное удостоверение и профсоюзный билет.

К утру циклон прошел. Ясное высокое небо гудело от рева истребителей, взлетавших с аэродрома и уходивших на боевые задания к линии фронта и в сторону Ленинграда. Потом снялись пикирующие бомбардировщики. Нас выпустили последними в сопровождении четырех истребителей И-16 и одной «чайки». Перед стартом мы договорились о порядке полета и поведении в случае атак «мессеров». Летчики–истребители — молодые ребята, не старше двадцати пяти лет, насидевшиеся за эти четыре, дня, рвались в бой и уверяли нас, что сумеют прикрыть от огня, хотя мы и отличная цель для фрицев. Наш радист — он же по совместительству стрелок единственного нашего пулемета — Сергей Наместников, покровительственно хлопал их по плечу, говоря:

— Вы, пацаны, занимайтесь своим делом, но только близко к нам не подходите. А свой хвост мне есть чем оборонять, — и гордо показывал на тяжелый пулемет, торчащий из прозрачной башни на спине фюзеляжа.

Договорились: как только выйдем к Ладоге, мы переходим на бреющий полет и так будем идти, пока не пересечем озеро. Истребители, же идут в два яруса, на высоте две и три тысячи метров, два впереди и три сзади.

Не сделав традиционного круга после взлета, мы взяли курс на Ленинград. Сергей Наместников быстро связался там с аэродромом, передал, что в десять пятнадцать будем у них, и перешел в пулеметную башню. Через час подошли к Ладоге, и, как договорились, перешли на бреющий полет. Синее небо, по–осеннему прозрачное, и тихая гладь озера никак не располагали к думам о войне. Нам казалось, что мы идем на ледовую разведку, в мирное время, и вот–вот должны встретить корабли, идущие полным ходом по Печорскому морю, где–то на подходах к Мезени. Далеко впереди маячили наши два «ястребка». Но вдруг «ястребки» как–то резко, один за другим, пошли вверх, и тут же мы заметили, как с юго–востока к нам стремительно приближались четыре самолета.

— Ну, вот и пожаловали! — как–то буднично произнес Орлов и стал прижимать самолет к воде.

— Четыре «мессера» идут на сближение с головными И-16, хвостовые пошли на набор высоты, «чайка» прикрывает наш хвост! — докладывал Сергей Наместников.

«Мессеры» разделились на две пары, первая завертелась в бешеной карусели с головным И-16, а вторая пара была перехвачена наскочившими сзади двумя другими нашими истребителями. Короткие стремительные атаки, перехлестывающие струи трассирующих очередей пулеметно–пушечного огня. Более быстроходные, но менее поворотливые «мессеры» после каждой атаки далеко проскакивали вперед, а наши «ястребки», ловко разворачиваясь, смело заходили им в хвост и били из пулеметов. Вскоре все скрутилось в бешеный клубок. На горизонте тонкой черточкой показался берег, бой истребителей остался позади.

Орлов сбросил газ и, виновато улыбаясь, сказал:

— Чего мы жмем? Все равно лишних пятьдесят кило–адетров скорости нам не помогут, а моторы запорем. В это время раздался голос Сергея Наместникова:

— Один «мессер» оторвался, идет на нас, в хвост… От треска нашего пулемета самолет завибрировал.

— А-а, сволочь! Подходи, подходи, сейчас получишь по заслугам! — послышался в шлемофонах голос Сергея сквозь шум коротких очередей.

Мимо нас проносились веера трассирующих снарядов «мессера», но как–то еще не верилось, что стреляют именно по нас. Вдруг стрекот нашего пулемета прекратился, и в наушниках раздался голос Сергея.

— Ушел, отвалился! «Чайка» с ним возится! Дали ему прикурить!

— Сергей, а как наши, все целы? — спросил я.

— Одного И-16 не вижу! Нет и «мессера»! В этот момент мы выскочили на берег, прямо у маяка, а через пять минут увидели аэродром и с ходу пошли на посадку. Не успели мы подрулить к капониру, как один за другим сели все пять истребителей. Зенитки аэродрома забили по «мессерам», пытавшимся штурмовать сидящие на земле самолеты. Огонь отогнал стервятников, но было видно, как они хищно кружили над озером и скрылись только тогда, когда с аэродрома взлетели два звена наших истребителей.

Зарулив на стоянку, мы выскочили из самолета и помчались к нашим сопровождающим:

— Ну, как? Живы, профсоюзники? — разгоряченные боем, радостно улыбаясь, обступили нас они.

Наперебой стали пересказывать эпизоды схватки с «мессерами».

— Трижды они пытались прорваться к вам. Но мы их перехватили! Навязали бой на малой высоте, а этого они не любят! Ох, и не любят!

— Один прорвался! Я уже зашел к нему в хвост, но в этот момент ваш стрелок ударил из пулемета и помешал мне. Пришлось уходить в сторону, чтоб» не попасть под ваш огонь, — говорил пилот «чайки», жадно затягиваясь самокруткой.

Невысокого роста, худой, с задорно вздернутым носом, выглядел он совсем мальчишкой, и если бы не орден Красного Знамени с облетевшей эмалью, его можно было принять за десятиклассника.

— Но ты прав, что открыл огонь, — говорил он Сергею Наместникову. — Слишком близко подошел, медлить было нельзя. А я не мог догнать его: скорость у «мессера» больше, чем у моей «чайки».

В это время на «газике» подъехал командир базы. Он поздравил нас с боевым крещением, пожал всем истребителям руки и, сокрушенно качая головой, сказал:

— Эх! Хороши были «ишаки» и «чайки» в Испании, а теперь устарели. Ну, ничего. Скоро ЯКи подбросят, тогда посмотрим!

— А «китти–хаук» и «томагавки», переданные союзниками, как они? — спросил я.

— Конечно, современнее «ишаков» и «чаек», но в скорости и маневренности уступают «мессерам». Яки нам нужны! Тогда над Ладогой будем хозяевами.

У землянки нас уже ждала новая партия отправляемых. Через два часа мы были в воздухе. На этот раз тактика истребителей была изменена. Вначале вышли «томагавки» и на высоте пяти тысяч метров стали барражировать над Ладогой. Фашисты не появлялись. Тогда вышли мы в сопровождении своих истребителей. На этот раз до Тихвина дошли спокойно, не видя противника. Над Тихвином мы попрощались с нашей славной пятеркой, а сами без посадки ушли в Череповец. Утром следующего дня мы вновь были в Тихвине, где нас ждали истребители.

Два месяца изо дня в день ходили мы в Ленинград. В летную погоду с истребителями, а в нелетную для истребителей погоду — одни, и были дни, когда «ишаки», отчаянно защищая нас, становились жертвами фашистских стервятников, а наша «лайба», как прозвали ее военные летчики, не раз получала выбоины. Залатанная и камуфлированная под бомбардировщик, она стала пользоваться большим авторитетом на аэродромах, где мы производили посадки. Когда на командном пункте говорили: «Летит наша «лайба», — слова эти звучали тепло, и дежурные офицеры с особым вниманием следили за нашим полетом. Летчики истребительных полков считали за честь сопровождать нас.