Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

Для понимания Гитлера центральным является то, что основывая свой Тысячелетний рейх, он постоянно жил в тени возможной катастрофы (Götterdämmerung) – и сознательно старался навлечь ее на Германию, когда стало ясно, что Тысячелетний рейх оказался мертворожденным.

Предположим, ему удалось бы создать свой рейх, какой бы тогда была поддерживающая его идеология, фундамент, смысл всего этого? У Гитлера было что-то на уме, но он никогда не говорил об этом прямо, и это «что-то» нам еще предстоит понять. Совершенно очевидно, это не было возвращением к призрачным золотым временам в фолькистском духе. Он также не собирался строить общество на «научно-методологической» базе. Его мировоззрение было ненаучным, если не сказать иррациональным, а его вдохновения – о чем можно заключить на основании его действий – были религиозными, оккультными или, как говорят многие, демоническими. Гитлер «заявлял, что он служит не освобождению человечества, но его спасению», пишет Фест. Если это так, то можно задать законный вопрос: спасению во имя какого бога?

Шпеер писал о ритуальных действах, проходивших во время съездов нацистской партии в Нюрнберге: «Когда я увидел, что Гитлер таким образом практически канонизирует этот ритуал, я впервые понял, что те слова [Тысячелетний рейх] он понимал буквально. Я всегда думал, что эти построения, процессии и посвящения являются лишь частью расчетливой театрализованной пропаганды. Но тогда я, наконец, понял, что для Гитлера это было подобно ритуалу основания церкви… И я стал подозревать, что он добровольно отказывается от меньшего статуса народного героя ради гораздо большего статуса основателя религии»¹⁶⁴. Там были массовые обряды, инициации, произнесение священных клятв, магическая передача силы, хранившейся в Blutfahne – знамени, освященном кровью мучеников, павших в ноябре 1923 года во время мюнхенского путча; были факелы и костры, и продолжительное молчание, и музыка, и песни, и ритмичный звук множества марширующих мужчин. «Партия – это неверная концепция. Я бы предпочел говорить “орден”… Видите ли, наша партия должна стать чем-то схожим: орденом, иерархичным орденом мирских священников… Я раскрою вам тайну: я основываю орден…» Это признание Гитлера (Раушнингу) приоткрывает завесу над самыми глубинными его замыслами.

Что за религию хотел основать Гитлер? «Орден Мертвой Головы» – СС – может навести нас на верный след. Многие гиммлеровские пристрастия были Гитлеру не по вкусу, но фундаментальные идеи, на которых был основан орден «черных рыцарей», были, без сомнения, одобрены, а может быть, и подсказаны или вдохновлены им самим. Эти идеалы были идентичны идеалам фолькистской молодежи: верность, жертвенность, героизм, гордость принадлежности к высшей расе, безусловное подчинение вплоть до готовности пожертвовать жизнью. Они были элитными легионами Смерти, носящими изображение черепа на головных уборах, готовыми «убивать и умирать», не задавая вопросов и не поддаваясь чувствам. Документальные фильмы, показывающие нацистов, орущих свои мантры на партийных съездах, позволяют своими глазами увидеть эффекты furor teutonicus, тевтонского неистовства или экстаза. К пониманию этого также можно приблизиться, посещая те места, где СС отправляли свой культ варварского отмщения, например, руины Орадур-сюр-Глана или пустошь, где когда-то стоял поселок Лидице [13] . Но самыми невероятными следствиями этого языческого безумия являются груды истощенных тел, найденных там, где орден Смерти следовал принципам своей веры до конца.

«Крупномасштабные массовые демонстрации не только укрепляют волю индивида, но и приближают его к движению, помогают создать esprit de corps – чувство солидарности… [Человек] оказывается охвачен силами массового внушения, его питает возбуждение и энтузиазм трех или четырех тысяч других людей, среди которых он находится… Если эти тысячи добились явного успеха и как один подтверждают верность нового учения, тогда в уме этого человека впервые рождаются сомнения в справедливости того, чему он верил до сих пор, и он отдается восторгу, который мы называем массовым внушением. Воля, чаяния и даже сила этой массы людей передаются каждому индивиду. Человек, пришедший на такой митинг с сомнениями и неохотно, покидает его внутренне окрепшим: он стал членом сообщества». Гитлер писал это в 1926 году, во второй части «Майн Кампф», где можно найти и следующее: «Теперь и я смог почувствовать и понять, как легко человек с улицы поддается гипнотической магии этого грандиозного театрального действа»¹⁶⁵.

Вот что говорит о впечатлительности «человека с улицы» Пфеффер фон Саломон, бывший в свое время одним из руководителей СА: «Вид большого подразделения дисциплинированных мужчин, единых внешне и внутренне, чей воинственный дух легко увидеть и почувствовать, оказывает глубочайшее воздействие на каждого немца и говорит его сердцу больше, чем любые книги, речи или логика, и языком более убедительным и ясным». В своей биографии Гитлера Фест цитирует следующие его слова: «У нас [немцев] есть другая ценность: наш воинский дух. Он здесь, но погребен под грудой иноземных доктрин и теорий. Великая и мощная партия может выбиваться из сил, пытаясь доказать противоположное, – но неожиданно мимо проходит военный отряд, слышна музыка, и мучимый кошмаром человек сбрасывает с себя сон и присоединяется к колоннам. Так и сегодня. Нашему народу нужно лишь указать верное направление – вы увидите, он замарширует»¹⁶⁶.

Фолькистское движение отрицало руководящую роль разума, революционные перемены, принесенные Просвещением, а также новый мир и новую цивилизацию, создаваемую в духе разума. Фолькистская традиция являлась прямой наследницей великого романтического периода, который провозгласил, что разум – это незаконный захватчик власти в человеческой душе и что здоровая народная жизнь должна основываться на традициях, расовых корнях и душе Народа (Volk). Зюннер так описывает общее настроение: «Люди чувствовали, что цивилизация – это нечто холодное и темное… Слышались жалобы на усталость, холод, упадок и тьму, говорили об отвращении к рациональному миру, традиционная религия которого уже была не способна к новым духовным импульсам»¹⁶⁷.

И опять можно сослаться на «Закат Европы» Шпенглера, хотя бы потому, что в Германии эту книгу приняли с восторгом, и не только те, кто был явным фолькистом или нацистом. (Нацисты пытались перетянуть Шпенглера на свою сторону, и поначалу он с энтузиазмом приветствовал их появление. Когда же он открыто заявил о своем разочаровании, ему было предписано молчать, что он и делал до своей смерти в 1936 году.) «Французская революция, – писал Шпенглер, – это всего лишь результат рационализма. Династическое чувство находится у западных рас в крови, потому-то они и ненавидят ум. Дело в том, что династия представляет собой историю, она и есть воплощённая история, тогда как ум находится вне времени и антиисторичен… Права человека, свобода и равенство – это пустые слова и абстракции, а не факты».

Мы помним, что Шпенглер воспевал крестьянина и питал презрение к городу, «сделанному из камня и превращающему в камень все живое». Город – это верный знак того, что культура превратилась в цивилизацию и что конец близок. «Вместо мира – город, закуток, куда всасывается вся жизнь страны, тогда как все остальное засыхает. Вместо здорового Народа (Volk), сросшегося с землей, – новые кочевники, паразиты, жители города. Появление прагматичного человека без традиций, без религии, движущегося в бесформенной, расплывающейся массе, умного, бессильного, с глубоко укоренившимся отвращением к крестьянству означает решительный шаг к распаду, к концу»¹⁶⁸. Гитлеру тоже случалось критиковать город, но нечасто, например в «Майн Кампф», где он пытается перетянуть на свою сторону пролетариат, «этих порядочных рабочих людей… которые были не способны понять и не поняли полной бесстыдности доктрины, проповеданной им социалистическими агитаторами»¹⁶⁹. Но, разумеется, базой его движения были именно города: Мюнхен, «столица движения», Веймар, в котором сидел Динтер, Нюрнберг, контролируемый Штрайхером, Байрейт с Винифред Вагнер, Берлин Геббельса. Именно на улицах городов нацисты будут биться с красными, этими «порядочными, введенными в заблуждение рабочими».