Красный сокол

Глава 22

Домой

Авиадивизия, выведенная после битвы на Курской дуге в резерв главного командования, под конец войны прописалась в Четвертой воздушной армии и сосредоточилась на правом фланге основного удара по Берлинской группировке немецких войск. Таким образом, каждый летчик мог надеяться на прямое участие в штурме зловещей столицы «тысячелетнего рейха». Взвалив на его плечи обязанности чиновника по приему и освоению американских самолетов, Федорова лишили возможности и права расписаться в небе над Берлином, поставить, так сказать, последнюю точку в послужном списке одержанных побед. Его вновь отодвинули от пекла войны. Поэтому и трофеи делили, и списки для наград составляли, и звания хватали по случаю общей победы над врагом без него.

Но он все равно был счастлив без этой победно-праздничной мишуры, как были счастливы все незаслуженно забытые труженики войны тем, что остались живы, дотянули до последнего дня этой жесточайшей в истории народов бойни за призрачные идеи мирового господства.

Как он ни пытался засветиться над рейхстагом, хотя бы в собственной памяти, ему это не удалось. Как ни старался он покружить над Берлином, когда прилетал по вызову к начальству, но то ли время не совпадало с проявлением активности Люфтваффе, то ли прославленные воздушные асы рейха настолько поредели и присмирели, что пути Ивана Евграфовича и его потенциальных соперников так и не пересеклись.

Но он все же побывал по горячим следам войны как победитель и в рейхстаге, и в рейхсканцелярии, и в памятном по сорок первому году Центре переподготовки летных кадров, и даже в кабинете рейхсмаршала Геринга, но это была уже не та радость победителя. Он как бы наступал пятой на свастику после того, как кто-то, а не он, низвергнул ее с фронтона партийной цитадели фашизма. А ведь могло с ним статься и такое.

После завершения Потсдамской конференции глав победивших держав время для молодого, полного энергии и сил полковника остановилось. Напряженный период активной деятельности улетучился вместе с отбытием Сталина в Москву. Взамен оживленного труда и жажды подвига наступила пора всеобщей расслабленности и семейного счастья, которая быстро сменилась душевной пустотой и горькими раздумьями. Многие товарищи по службе, с которыми он делил добытые победы и радость боя, исчезли из поля зрения с новыми звездами на погонах и золотом на груди, а он как был командиром полка с началом финской кампании, так и остался полковником, несмотря на то, что всю войну провоевал на генеральском посту. Правда, может быть, потому, что весь свой талант, смекалку и любовь он отдавал рядовой должности летчика-истребителя. Но и великий этот труд, благодаря таким завистникам, как Волков и Елдыкин вкупе с пуританами из Особого управления «Смерш» и политическими перестраховщиками, высокими инстанциями остался не отмеченным.

Как-то в коридоре штаба Вершинин встретил постную мину полковника, когда-то восторгавшегося огневой мощью «Фокке-Вульфа 190-Д»; сочувственно поинтересовался «космополитом», забыв про свой ультрапатриотический нагоняй:

— Как дела, герой? Чем огорчен? Учиться хочешь? Можем послать в академию.

— Академик с меня — что с козла молока, товарищ генерал, — замялся кадровый авиатор, краснея от проявленного внимания. — Скучновато стало. Душа просит настоящего дела.

— Добро, подумаем. Отдыхай пока. Приглашение на концерт Руслановой дали тебе? Нет? Зайди в политуправление, не пропусти случая. Королева! Залихватски поет.

Через месяц командарм вызвал посвежевшего пополневшего авиатора:

— Есть приказ Сталина: всех летчиков-испытателей немедленно отправить в распоряжение министерства авиапромышленности. Завтра нужно вылетать.

— На чем, товарищ генерал-полковник?

— Как на чем? А «Дора»? Ты же восхищался ею.

— Я с ней расстался еще в Польше. Моряки подкузьмили. Приняли меня за фрица и сбили.

— Тогда забирай любую трофейную: хотя бы «Зибель-204». Отличная машина, представительная.

— Спасибо. Лишь паспорт и свидетельство дайте такое, чтоб я мог сесть и заправиться на любом аэродроме.

— Ну, на любом… Это может дать только Верховный или главный маршал авиации. Обойдешься рядовыми площадками. Свободен. Счастливого пути. Привет Москве.

В Шведте, где базировалась дивизия, друзья и сослуживцы, узнав об отъезде товарища в Москву, приволокли со склада две канистры трофейного спирта, два бочонка селедки, рулон атласной ткани для Ани, радиоприемник большого размера и пачку всевозможных адресов, записок, открыток и швейных иголок. Все это богатство втиснули в грузовой отсек «зибеля» и помахали ручкой на взлете. Сделав прощальный круг над аэродромом и покачав крыльями, самолет устремился на восток.

Москва, холодно и голодно, хмуро встретила парочку влюбленных авиаторов. Так что спирт и селедка оказались как нельзя кстати и согревали душу тем москвичам, кто по законам гостеприимства приютил на пару дней перелетных вояжеров военного ведомства. Получив предписание, сухой паек на три дня, Иван Евграфович и его неизменная спутница уже на следующий день приземлились на аэродроме в Нижнем Новгороде. Спустя некоторое время Иван Евграфович доложил директору авиазавода о своем прибытии на место прежней должности летчика-испытателя.

Так началась для него мирная работа чернорабочего-экспериментатора, полная смертельных опасностей и непредсказуемых последствий. Ибо экспериментировать ему приходилось не просто с секретными какими-то моторами, пушками, приборами, узлами боевых самолетов, но и сверхсекретными технологиями, методиками, операциями, связанными с траспортировкой и применением трижды секретной атомной бомбы или звукофиксирующей трубки сверхзвуковой скорости летательного аппарата. Кроме того его совали во всякую неисследованную дыру чисто бытового характера на государственном уровне, как, например, сопровождение и охрана маршала Берии на Дальний Восток в район американо-корейского конфликта, перехват воздушного шпиона Пауэрса в небе над Москвой или традиционных полетов на праздниках в Тушино.

Даже по состоянию здоровья распрощавшись с крыльями и перейдя на работу в Министерство иностранных дел на сугубо чиновничью должность инструктора по зарубежным связям, он постоянно летал, правда, не как пилот, а как специалист по обследованию условий перелета и приземления правительственных лайнеров на незнакомые аэродромы.

Но и эта послевоенная жизнь великосветского денди пролетарского происхождения была так же скрыта от огласки, как и секретная деятельность его до войны.

Иллюстрации

Иван Евграфович Федоров

Иван Евграфович Федоров

Иван Евграфович Федоров

Иван Евграфович Федоров