Дочь адмирала

Пока она придерживается своих принципов, им не заполучить ее. Поэтому они первым делом решили выяснить, на чем основываются эти принципы, а затем постараться покончить с ними. Они выяснили: тот факт, что ее отец американец, заставил ее по-новому осознавать себя, стал для нее жизненным стимулом, поэтому они постарались уничтожить этот стимул посредством лжи. Теперь, чтобы использовать ее, они ее спаивают, хотят довести до состояния, когда ради выпивки она будет готова на все.

На последней странице письма Ирина написала:

Я не знаю Вас, да, честно говоря, и не стремлюсь узнать. Но я видела Викторию, стала свидетельницей ее горя, поняла, к чему все это может привести, и единственное мое желание — это помочь ей. Мои слова, что ее обманули, что Вы вовсе не порвали ее фотографию, ей помогли. Но надолго ли? Мы обязаны сохранить в ее душе этот крошечный огонек надежды и не дать погасить его.

Джексон Тэйт послушно выполнил все требования Ирины Керк. Видимо, он довольно быстро прислал ей те фотографии и письма, о которых она просила, потому что уже 20 сентября 1973 года она поблагодарила его ответным письмом. Можно только догадываться, что он написал ей в приложенной к фотографии записке. Очевидно, ей все же удалось пробудить в кем чувство вины за бездействие, потому что в ответном письме она писала:

Почему Вы решили, что я считаю Вас подлецом и бессердечным человеком? Разве я когда-нибудь говорила это? Никогда. И я вовсе так не считаю. Наверное, Вы просто очень слабовольный человек, вот и все.

Далее она объяснила Джеку, что он должен или что может сделать. Предложила ему адвоката, который занимался защитой прав советских писателей, и посоветовала проконсультироваться с ним, если он действительно хочет как-то помочь своей дочери. Она писала:

Я бы на Вашем месте отправила обычной почтой еще и открытку, просто чтобы посмотреть, доставят ее или нет. Таким путем мы проверим отношение властей. Напишите приблизительно так: «Дорогие Зоя и Виктория. Надеюсь, вы получили посланные мною письма и фотографии. Я знаю, почта идет медленно, но в целом почтовая служба работает отлично и в конечном счете письма доходят. Пожалуйста, напишите, когда получите их. Целую вас обеих». И ничего больше, посмотрим, дойдет ли она. Я пришлю Вам адрес, но, пожалуйста, напишите Зоину фамилию по-русски.

Без сомнения, намерения Ирины Керк были продиктованы наилучшими побуждениями. Она знала, как воздействовать на русский менталитет, как оказать давление на советское правительство. И хотя ни Зоя, ни Виктория не были диссидентами, подобными тем, с кем имела дело Ирина, в обоих случаях действовать приходилось одинаково. В отличие от Джека Тэйта она знала это и потому все взяла на себя. Ей было бы куда легче действовать одной, но для успешного выполнения ее замысла Джексон Тэйт был необходим. Она относилась к нему как к большому упрямому ребенку, что видно из ее многочисленных писем к нему. Ей пришлось направлять каждый его шаг, обговаривать в письмах мельчайшие детали.

Можно только догадываться о мыслях и чувствах Джексона Тэйта. Он признал свое отцовство, и, скорее всего, его действительно заботила судьба дочери, как и судьба Зои. Но как-никак ему было семьдесят пять и он женился, чтобы не провести в одиночестве остаток жизни. «Я уже в конце пути», — неоднократно повторял он своим родным и друзьям. И вовсе не в расчете на то, чтобы вызвать их симпатию или услышать их протесты. Он говорил то, что думал. Таков уж он был, Джексон Роджерс Тэйт, всегда оценивавший себя с трезвым реализмом.

И вот внезапно мир и покой, которые он обрел в местечке Оранж-Парк, где к услугам проезжавших в глубь Флориды туристов имелись лишь бессчетные кафе, представлявшие все ведущие сети закусочных Америки, потрясли воспоминания о прошлом.

Джек Тэйт вовсе не пытался снять с себя ответственность за дочь, которую никогда в жизни не видел, он просто не знал, что делать. Он знал, что у него неважно со здоровьем — о чем ему приходилось вспоминать чуть не ежедневно, — да к тому же он был слишком стар, чтобы отправиться в Россию, даже если б его туда пустили. Но Тэйт был твердо уверен, что ему никогда не разрешат снова въехать в эту страну.

Единственным решением проблемы представлялась помощь Ирины Керк, но эта женщина ему не нравилась, и он ей не доверял. Уж слишком она привыкла командовать и, кроме того, излишне часто упоминала в своих письмах диссидентов. Кто знает — реши он с ней сотрудничать, не доведет ли она до нового ареста Зою, а то и Викторию? Но если отказаться — что станется с Викторией? Если верить этой Керк, душевное состояние его дочери, не говоря уж о ее пристрастии к алкоголю, напрямую связано с ним, Джеком.

Если б только у него было время собраться с мыслями и хорошенько все обдумать, он, возможно, и смог бы обойтись без помощи Керк. В конце концов, Виктория — его дочь, член его семьи, а не семьи Керк. Но он понимал, что у человека в конце пути уже не остается на это времени. Физически он, может, и выдержит, но рассудок, смятенный беспорядочными воспоминаниями, уже никогда не будет прежним. Человека, который проделал путь от матроса до контр-адмирала, больше не существовало. Он, как и прежде, может отдавать приказы, но уже не в силах их контролировать. Нравится ему или нет, но эта Керк существует, и ему ничего не остается, как во всем подчиниться ей.

Он купил почтовую открытку с туристическими видами Оранж-Парка и русскими буквами написал на обратной стороне фамилию Зои. А затем слово в слово повторил текст, продиктованный ему Ириной Керк.

Вскоре после того, как 20 сентября 1973 года Ирина отправила письмо Джексону Тэйту, ей позвонил человек, назвавшийся Хью Тэйтом.

— Я приемный сын Джека. Моя мать была его второй женой. Капитан военно-морских сил в отставке. Пожалуйста, когда будете -разговаривать с Викторией, передайте ей привет от брата.

Ирина сказала, что обязательно передаст, и стала ждать, что последует дальше. Наверняка он позвонил не только для того, чтобы передать привет Виктории.

— Должен сообщить вам, что моего отца положили в больницу. Ему предстоит операция на сердце. Шансы на успех весьма невелики.

У Ирины перехватило дыхание — перед глазами возникла дача и лицо Виктории, лежащей на кровати. Если ее отец умрет, она вряд ли переживет его.

— Когда его повезли в больницу, — продолжал Хью, — капитан — я так его называю — попросил меня заглянуть в шкатулку, которую он держит у себя в спальне, сказал, что там лежат ваши письма, они мне все объяснят. Вот почему я и звоню вам. Наверно, вы захотите сообщить Виктории.

— Хью, — сказала Ирина, — ради Бога, держите меня в курсе. Я должна знать, что случится с адмиралом.

Ирина заказала разговор с Зоей и стала ждать звонка телефонистки. Наконец телефон зазвонил. Телефонистка сказала, что по заказанному номеру никого нет дома. Ирина положила трубку. Интересно, действительно никого нет или ее звонок не пропустили. «Никого нет дома» — обычная отговорка в тех случаях, когда советское правительство не хочет, чтобы иностранец входил в контакт с советским гражданином.

Ну что ж, может, оно и к лучшему. Пусть Виктория чуть подольше порадуется письмам и фотографиям отца. Еще будет время сообщить ей, если он умрет.

ВИКТОРИЯ

Я была в Молдавии на съемках фильма «Жестокость», когда мне в гостиницу позвонила мамуля.

— Что случилось, мамуля? — спросила я, внезапно ощутив непонятную тревогу.

Не в ее обычае было звонить мне, особенно в гостиницу, где — мы это хорошо знали — наши телефонные разговоры прослушивались.

Она рассмеялась.

— Нет, нет, Вика, не волнуйся. У меня для тебя хорошая весточка. Тебе пришло письмо.

— Да? — По тому, как она произнесла слово «письмо», я поняла, что оно крайне важное. Первым долгом я подумала о папе. Неужели такое возможно?

— Ты не можешь сказать, от кого оно?

Мамуля снова рассмеялась.

— Пусть это будет для тебя сюрпризом. Завтра утром вылетаю к тебе с письмом.