О Феликсе Дзержинском

– А меня берет сомнение.

– Когда же можно к вам прийти?

– Знаете, я страшно занят – ни минуты свободной. Еду на две недели в отпуск, пожелайте мне счастливого пути, а когда я приеду, давайте увидимся.

Песле поездки в Крым Дзержинский хотел объехать горные районы Украины, Северного Кавказа, Азербайджана и другие. Я написал ему записку с просьбой взять и меня в поездку, чтобы в дороге, на свободе, решить все наболевшие вопросы.

Получил от него ответ: «Столько у меня было дела, что я не успел с вами переговорить. Я очень рад, что вы согласились работать в Горном управлении. Это, безусловно, сблизит науку с практикой. Мы, к сожалению, не нашли путей, достаточных для необходимой увязки; между тем без использования науки в практике мы никак не сможем справиться с задачей. Я буду очень рад, если вы сможете поехать со мной. Ваш Дзержинский. 17.IV.1926 г.».

К сожалению, Ф. Э. Дзержинский дальше Харькова не мог уехать (трудное положение металлопромышленности, которым он занялся вплотную, требовало его участия в ряде совещаний и заседаний), а я уехал один на Северный Кавказ.

Здесь, в одном из ущелий, на разведках свинцовых руд я услышал потрясающую весть о смерти Феликса Эдмундовича Дзержинского. В первый момент ум отказывался верить случившемуся. Как-то само представление о смерти не подходило к такой кипучей и жизненной натуре. Тяжело было возвращаться в Москву, где сошел в могилу человек, подошедший так близко к нам – работникам в сфере организации науки и техники.

А. Л. МИЛЮКОВ

С Ф. Э. ДЗЕРЖИНСКИМ НА ЮГЕ

Когда Феликс Эдмундович принял руководство над Главметаллом в роли председателя правления, будучи одновременно председателем ВСНХ СССР, мы, все ответственные работники Главметалла, подошли к нему несколько настороженно: мы знали его, с одной стороны, как председателя ГПУ, который, как нам казалось, должен по самой этой своей роли ничего не принимать без проверки, а с другой стороны, мы его знали наркомом путей сообщения в качестве резкого критика всей деятельности Главметалла.

Однако уже первые его шаги по совместной с нами работе показали, насколько ошибочно было наше о нем представление. Отсутствие всякой предвзятости, пытливо-вдумчивое ознакомление со всеми деталями вопроса и готовность пересмотреть свои мнения и взгляды, доверие к нашему опыту и знаниям, поразительная скромность при обсуждении с нами отдельных специальных вопросов – вот черты его личности, которые стали нам ясны с первых же дней и которые определяли в дальнейшем наше отношение к Феликсу Эдмундовичу. Мы в нем видели старшего товарища по работе, вдумчиво изучавшего все стороны металлопромышленности, руководившего и направлявшего нашу работу.

Дзержинский всегда своевременно ставил хотя и трудные, но четко и конкретно выраженные задачи по разработке отдельных вопросов нашей регулирующей деятельности и лично руководил выполнением этих заданий.

Трудно охватить все особенности его руководства Главметаллом, и приведенная здесь характеристика его метода работы, конечно, далеко не полна, но сам по себе такой подход к делу кроме глубокого личного уважения к Феликсу Эдмундовичу создал атмосферу живого дела и укрепил в нас чувство большой ответственности за вносимые предложения и выводы.

В последний год жизни Дзержинского мне представился случай особенно близко наблюдать его деятельность и быть в составе его ближайших сотрудников.

В апреле комиссия В. И. Межлаука окончила свою работу по обследованию Югостали и представила свои выводы и предложения правительству, которое, по заслушании этого доклада, поручило Феликсу Эдмундовичу на месте проверить, как проводятся правлением Югостали директивы комиссии. Я был откомандирован Главметаллом на юг в распоряжение Ф. Э. Дзержинского.

Чрезвычайно сложная задача стояла перед Феликсом Эдмундовичем по Югостали. Мы знали по работе комиссии, насколько слабо в организационном отношении подготовлена Югосталь к проведению преподанных ей директив. В первый же день Дзержинский на организационном совещании совместно с правлением Югостали резко и с присущей ему ясностью и четкостью поставил вопрос о задачах своей работы. Он сказал приблизительно следующее: «Мы не приехали с тем, чтобы заменить в чем-либо правление Югостали; правление должно знать, что на нем лежит полная ответственность за ведение хозяйства, но мы должны построить свою работу так, чтобы помочь правлению и ускорить осуществление тех мероприятий, которые были намечены комиссией товарища Межлаука и предуказаны правительством».

У нас много говорят и думают о «системе контроля над исполнением», но никакая «система» контроля не обеспечит качество выполнения. В секретариате Дзержинским, конечно, прекрасно была поставлена эта система, и сроки исполнения были обеспечены, но метод работы Феликса Эдмундовича был таков, что кроме сроков было гарантировано и качество. Феликс Эдмундович лично и непосредственно участвовал в работе по каждому заданию. Всем хорошо памятны коротенькие, на маленьком клочке бумажки, «записки» Дзержинского. Эти записки, всегда адресованные «лично» и потому обязывавшие к особому вниманию (так как и ответ по ним докладывался лично), всегда заостряли вопрос так, что углубленная разработка и ответственное решение были обеспечены.

На другой же день по приезде в Харьков я получил такую записку (привожу текстуально):

Доклад по этому вопросу был назначен в кабинете в харьковском ГПУ в 9 часов вечера; я был принят точно в назначенный час (пунктуальность Феликса Эдмундовича широко известна нам всем) и имел с ним беседу в продолжение двух часов.

В этой беседе очень характерны были для всей личности Дзержинского два его замечания: после подробного рассмотрения моего доклада в СТО о положении Югостали Феликс Эдмундович сделал мне упрек, что некоторые стороны (речь шла о себестоимости) остались недостаточно освещенными и что он чувствует, что они намеренно оставлены в тени. В ответ на мое заявление, что я не хотел ставить все точки над «и» в докладе правительству, так как это значило бы подводить под удар ВСНХ, Феликс Эдмундович сказал: «Мы не должны скрывать своих ошибок, мы обязаны представить правительству совершенно ясную картину положения; если же в этих ошибках повинны и мы как ВСНХ, то тем более я не хочу и не могу что-либо замалчивать перед правительством, мы должны быть совершенно искренни».

Второе замечание поразило меня своей неожиданностью; в конце беседы он сказал: «Мы должны наладить дело в Югостали и вывести ее на дорогу, имейте в виду, что если бы я не справился с этой задачей и если бы у Югостали до конца года произошел опять где-нибудь прорыв, то я не смогу оставаться в ВСНХ – это для меня вопрос решенный». Фраза эта была сказана с таким волнением, что недооценивать ее значения было нельзя: это не был вопрос ведомственного или личного самолюбия, это был крик души, болевшей за недочеты нашего хозяйничанья…

Последняя памятная встреча моя с Феликсом Эдмундовичем была в Москве за три недели до его смерти по делам Югостали, когда нужно было реализовать одно из решений СТО по финансированию и была под угрозой выдача зарплаты.