Дневники 1928-1929

Я сегодня на вечерней заре взял рожок, и вдруг тайная прелесть этой музыки для меня открылась, простейшая грустная мелодия с последующей вариацией, изображающей веселье и радость коровьего шага, — вот и все искусство. Тут все в простоте, чтобы деревня была, коровы, лес, солнце, и звук выходил из коровьего рога, волчьего дерева и тростника. У открытого моего окна собрались ребята, женщины, я спросил одну:

— Милая, как будто у меня выходит не хуже, чем у пастуха?

Она мне серьезно и убежденно ответила:

— Лучше!

Я осмелел, и когда догорела заря, вышел на простор и стал играть. Показался на дороге целый воз чужих мужиков, ехали, свесив ноги, покуривали. Я был уверен, что они сейчас будут хохотать надо мной, издеваться. Но, к моему удивлению, они остановили лошадь и слушали серьезно меня, лысого, с седеющей бородой, играющего на свирели из волчьего дерева и коровьего рога! Я удивился, потому что забыл, что за два месяца моей жизни вид мой приходился уже к рожку…

Окончив мелодию, я быстро повернул и вошел в дом. Окно оставалось открытым. Я слышал: чужие мужики говорили между собой, один спросил:

— Чей это дом?

Другой ответил:

— Сафонова Николая Василича.

— Николая Василича! — подивился первый мужик, — так оно и есть, Николаю Василичу есть чем пастуха угостить: каши наелся и заиграл.

Первый мужик на это заметил:

— А хоть бы и не у Николая Василича, последний мужик по череду пастуха накормит, сам не поест, а пастуху все отдаст. Вот он и свистит, нет, брат, на пустое брюхо не заиграешь.

Из этого разговора я понял, что жизнь пастуха не плохая и, в крайнем случае, можно поступить в пастухи.

Трое. Они жили вдвоем, вместе радовались, вместе скучали и так мало-помалу они двое стали как одно существо, и когда пришел к ним третий, то он не был третий вначале; они были одно, пришел не третий, а другой…

Откуда берется наглость у молодых писателей? Вот откуда, если смотреть по-хорошему: мечта у него великая, но жить нечем, беден. Значит, давай денег, давай возможность жить, а потом я сумею. Такая психология и у всех революционеров.

<На полях>

Август.

1 — 1 тетерев

2 — 3 бекаса

3 — 1 тетерев

6 — 1 гаршнеп

— 3 бекаса

— 1 кряква

11 — 5 тетеревей

— 1 витютень

— 1 бекас

12 — 3 тетерева

— 1 бекас

13 — 1 дупель

— 1 гаршнеп

15 — 1 глухарь

17 — 2 бекаса

18 — 1 тетерев

— 1 вальдшнеп

19 — 2 тетерева

20 — 4 тетерева

— 1 дупель.

3 Сентября. Всю ночь и весь день, круглые сутки, беспрерывный дождь. Серо и мутно. Сошлось в природе и у меня на душе. Надел я фуфайку, вязаные чулки и стал я сразу стариком в 90 лет, потому что у меня не было никаких желаний и полное равнодушие было ко всем живущим.

Прочитал «Поэт и чернь» Ценского (пересказ всего известного о дуэли Лермонтова). Автор с помощью маленькой хитрости («чернью» назвал «свет», окружавший поэта) отвел душу… из-за этого все и написано.

4 Сентября. Солнечно-холодно, сильный ветер, нанесло облако, брызнул дождь, и опять светло, но холодно.

Обошел много места (закраек трестницы, Морозовку, Веригино, Журавлиху, Рудачиху) и убил только двух бекасов, а всех на этом огромном пространстве видел только пять. Исчезли даже и те бекасы, которые раньше встречались постоянно. Видимо, они подались в крепи.

Почему бекас выходит из крепи и рассыпается по лугам? Вероятно потому, что в крепях становится им сухо, летят к сырым местам. Но если сырые луга обратились почти что в озера, то зачем они выходят из более удобного места.

<На полях> Считается потому, что из крепей их выбивают дожди.

5 Сентября. Дождь весь день.

Вчера Петя опять появился. С Сахалина Лева денег просит.

Думал о правде художественного творчества у Льва Толстого.

Правду я понимаю, как уверенность в том, что в наших человеческих отношениях возможно установить наше желанное, наше лучшее. Бывает правда, которая «глаза колет», бывает, напротив, правда-награда человеку, отличающая его перед теми, кому правда колка.

В художественной литературе в огромном большинстве случаев воплощение правды считается необязательным, напротив, желанный мир — это недостижимый идеал и возможный лишь в вымысле, осуществление этого мира в человеческих отношениях возможно лишь чудом. Поэтому считается крайне наивным и вульгарным вопрос к писателю: было ли это так, о ком вы написали? Роман — это иллюзия. Произведения Толстого стремятся к правде. Каждая строчка Толстого выражает уверенность, что правда живет среди нас и может быть художественно найдена, как исследователем, напр., железная руда.

Актеры действуют на сцене, и в передних рядах люди сидят спокойно, потому что знают: это театр, а не действительность. А на галерке иногда волнуются, там наивные люди принимают это за жизнь. Может быть, люди на галерке более правы: почему, правда, «представление» тоже не жизнь?

У Толстого отношение к своему искусству такое, как на галерке: он верит, и нас заражает своей верой: это жизнь, это так бывает, так было.

Толстой — наивный реалист, сила его в том, что он удивляется воспринимаемому миру, как ребенок, как «дикарь», о которых говорят наши путешественники, но которых, вероятно, уже не осталось на земле. Современный дикарь, оставаясь дикарем в образе своей жизни, лишился удивления, как набалованное игрушками дитя. Я видел наших крестьян, когда начали летать аэропланы, никакого впечатления: «ученые все могут выдумать», и Ленину не удивлялись: «Ленин в университете учился».

Мне хочется подвести это рассуждение к возможности записывать этнографически точно, как былины и сказки, рассказы людей. Я не скрываю от себя того, что записывающий должен обладать большим художественным вкусом и очень возможно, что и мастерством художника. Вкус нужен, чтобы возможно было на таком рассказе остановиться и мгновенно определить его художественную значимость. Кроме того, нужно большое мастерство, чтобы, выслушав рассказ, записать его. Устная речь одна, а литературная другое. Нельзя такой рассказ записать как былину, как сказку, бесстрастно. Пусть все так, я хочу только сказать, что рассказ Василия Ивановича трактирщика мастером слова может быть записан и с точностью передан не условно, а по всей правде. Что в нашем народе господствует устная словесность (положение артистов), что посвятить себя записыванию этих легенд и оставаться большим художником слова — у нас вполне возможно.

Плавунчик круглоносый. Вчера на золотом лугу увидел маленькую белую, как бы сахарную, птичку, плавающую в осоке по лужам, головка ее с круглым, как шило, носиком была очень наивна, мила чрезвычайно, спинка ее была как бы прикрыта темным с коричневым пятном-одеяльцем. Она была чрезвычайно доверчива и не хотела улетать от меня, пока я не решился схватить рукой. Тогда она полетела бойко и села от меня в 50 шагах. На таком расстоянии я мог ее взять из ружья для чучела. Выстрелил. После того откуда ни возьмись еще пять штук таких и прямо ко мне, сели на лужи в пяти шагах и смотрели, что я делаю с их убитым товарищем. Их доверчивость, их белоснежные зобики и что они такие маленькие, а плавают, как большие, — все это перевело меня в детский сказочный мир…

6 Сентября. С утра полумрак, из тумана показывается небо совершенно серое. Потоп.

Давайте, друг мой, думать о пережитом, чтобы оставить потомству картину жизни наших современников.

906–7-8 и т. д. — года. ^{39}