Ночные ведьмы

— Я видел девушек-летчиц во время войны, — говорит вдруг один из рабочих. — Здесь, в Белоруссии, летом сорок четвертого года.

Со вновь вспыхнувшей надеждой обращаемся к нему. Туркевич Александр Михайлович был партизаном. Без каких-либо наводящих вопросов он охотно выложил нам все, что запечатлелось ему о той короткой встрече с женским авиационным полком. Его особенно поразило, как маленькие двукрылые самолетики, легко коснувшись земли, почти сразу же останавливались и «подъезжали» прямо к домам, становились хвостом к забору.

— Вы хоть и мужскую форму носили, но она очень ловко сидела на вас. Только сапоги великоваты были, — припомнил Александр Михайлович даже такой штрих.

— Но где это было? В каком месте вы с нами встречались?

— Не помню… — разводит руками бывший партизан. — Двадцать лет ведь прошло.

Потом, спохватившись, говорит:

— Вы поезжайте в Кореличи, отыщите там в горпоссовете Железняковича Павла Арсеньевича. Он в войну был комиссаром партизанского отряда. Может быть, подскажет вам.

Пыльная «Волга» опять остановилась у здания Кореличского местного Совета. Постучались в единственную незапертую дверь.

— Пожалуйста, войдите!

Навстречу нам из-за стола поднялся высокий, крепко сложенный человек. На груди целый ряд орденских ленточек. Мужчину еще не хочется назвать пожилым, и в то же время чувствуется по каким-то неуловимым признакам, что 1917 год застал егр не в люльке.

— Вы Железнякович? — почему-то догадываемся мы.

— Он самый, — протягивая руку, отвечает Павел Арсеньевич.

Внимательно выслушав рассказ о поиске Новосад, Железнякович на минуту задумался. Потом не спеша, но убежденно произнес:

— Тут какое-то недоразумение. Либо вы ищете не в том районе, либо село называется иначе.

Мы окончательно пали духом. Да-а… Надоело, видно, удаче ездить с нами. Бросила на произвол судьбы…

Впрочем, можно ли в данном случае говорить о произволе этой не всегда милостивой особы? Ведь если бы мы не потеряли Новосад, то не нашли бы Железняковича. Знакомство же с ним вознаградило нас за потерю.

Павел Арсеньевич Железнякович — коренной житель здешних мест. Примечательно, что своей биографией он будто намеренно обобщил наиболее характерные и лучшие качества белорусского народа. С такими людьми нередко встречаешься на страницах книг, на экранах кино. «Типичный образ», — говорят о них. И все-таки, когда случайно вдруг сталкиваешься с ними в жизни, ощущаешь их рукопожатие, слушаешь их, то почему-то всегда немного удивляешься: «И в самом деле есть такие?»

До 1939 года Железнякович успел отсидеть 13 лет в тюрьмах панской Польши, как «особо опасный политический преступник», осужденный на пожизненное заключение. Революционную теорию начал изучать еще 15-летним подростком с романа Горького «Мать», а потом доучивался в тюрьмах на «Капитале» Маркса, Осенью 1939 года польское правительство, убегая от надвигающейся немецкой фашистской армии, забыло прихватить с собой ключи от Равицкой тюрьмы. Друзья открыли дверь камеры — последней тюремной камеры в жизни Павла Железняковича.

Потом был незабываемый, счастливый день в его жизни — встреча с советскими людьми на Буге, с солдатами Красной Армии. И как чудесный сон, в который трудно поверить, — возвращение в родное село Еремичи на Немане. После неожиданного отдыха в постели для больного (расплата за тюремный холод и голод) Железнякович как одержимый уходит в работу. Западная Беларусь начинала жить по-новому. Крестьяне создавали первые колхозы, распахивали панские земли, строили дома, школы. В начале лета 1941 года секретарю Мирского райисполкома Павлу Арсеньевичу Железняковичу хлопот поприбавилось ожидался хороший урожай, нужно было подготовиться к уборке. Но военная буря уничтожила урожай на корню, а Железняковича отбросила в глубь страны, в Орск, где строились новые корпуса для эвакуированного с запада завода. Хотя Павел Арсеньевич понимал, что он не лишний и в тылу, все же душой рвался туда, где мужчинам дают в руки автомат, а не лопату. Не раз слал просьбы в Москву. В мае 1942 года получил наконец телеграмму: «Явиться в распоряжение ЦК Компартии Белоруссии».

Сначала была учеба. Из спецшколы Железнякович вышел инструктором подрывного дела. А потом тайными партизанскими тропами пришел в свой родной Неманский край. Пропуском ему служил автомат, на котором была выбита цифра «1942». Был вначале рядовым минером, подрывал железные дороги. В партизанский отряд народу прибывало, Железнякович стал учить молодежь.

Движение народных мстителей ширилось н крепло. На юге Налибоцкой пущи, в которой находился штаб соединения, пользовался известностью отряд «дяди Володи». Какой же большой радостью было узнать в «дяде Володе» своего земляка, друга по подпольной юности, с которым вместе сидели в Равицкой тюрьме, — Владимира Зеноновича Царюка! Пути друзей сошлись на партизанских стежках и уж больше не расходились. Когда Советская Армия подошла к Неману, из лесов на соединение с ней вышло 33 тысячи партизан. Среди них был и комиссар партизанского отряда «1-й Комсомольский» Павел Арсеньевич Железнякович.

— Припоминается мне случай, — рассказывает Железнякович, — вели мы как-то большую колонну пленных. Вдруг над нами «кукурузник» появился. Кружится, кружится, изучающе будто. Потом слышим женский голос:

«Кто ведет? Партизаны?» — «Да, да, — отвечаем, — партизаны!» Успокоилась, полетела дальше.

В тот период мы много летали на разведку. Помогали устанавливать места скопления «блуждающих» немцев. Иногда они огрызались, стреляли из автоматов. К счастью, наш полк не понес тогда ни одной потери, а вот связной самолет дивизии прилетел однажды с убитым офицером во второй кабине.

— Еще в тылу врага нам приходилось иногда слышать по радио иди узнавать из других источников о женщинах-летчицах, которые громят немецких фашистов, — продолжает разговор Железнякович. — И знаете, как это поднимало дух партизан, как мобилизующе действовало на всех? Лучше иных речей и докладов.

Потом, заглянув в какую-то тетрадь, Павел Арсеньевич говорит:

— Вот, если желаете, я познакомлю вас с некоторыми официальными цифрами, публикуемыми в связи с 20-летием освобождения Белоруссии. В тылу врага было создано 1108 партизанских отрядов, объединенных в 199 бригад. В них насчитывалось 370 тысяч бойцов.

Железнякович называл цифры, одна разительнее другой. А мне думалось: «О, Беларусь! Великий партизанский край! Сколько мужественных и преданных людей дала ты Родине в лихую годину!

Горжусь, что к этим цифрам могу прибавить еще две, правда, более скромные: участвуя в операциях по освобождению белорусской земли, 46-й гвардейский авиаполк сделал 1753 боевых вылета, сбросил на фашистскую армию 350 тысяч килограммов бомб».

Какой бы ни была приятной встреча, прощанье неизбежно. Павел Арсеньевич заносит к себе в тетрадь наши адреса, а я записываю его: Кореличи Гродненской области, ул. Партизанская, 9. Про себя подумала еще раз: как все типично и, можно сказать, символично у этого человека — и фамилия, и даже название улицы, на которой он живет, бывший партизан Железнякович!

Едем в Новоельню. Что делать, приходится смириться с появлением первого белого пятна на нашей карте — Новосад.

Эх, взлететь бы сейчас на ПО-2 и осмотреть бы весь этот район! Да и вообще — покружиться, покувыркаться в воздухе. Уверена, что, несмотря на большой перерыв в летной работе, смогла бы поднять и посадить самолет. А как иногда тянет в небо! Уж, видать, такая это необыкновенная стихия — пятый океан.

Мечты обрываются на первом же ухабе. Наш водитель без разбора гонит автомобиль на недозволенной скорости. За счет интенсивного износа ходовой части машины наверстываем время, потерянное на безрезультатный поиск.

Новоельня — последняя точка, откуда полк наносил удары по противнику, еще находившемуся на нашей земле. Потом, из Головачей, мы бомбили фашистскую армию уже на польской территории. Ввиду сложности взлета с песчаной полосы, из Новоельни на боевые задания ходили только опытные экипажи, ветераны полка.