Юрий Тынянов

Диктатура пролетариата была, несомненно, иной свободой, чем та, которую представляла себе некоторая часть дореволюционной интеллигенции.

Поэтому представления о свободе этой интеллигенции, встретившись с представлениями, которые возникли в послереволюционном государстве, чувствовали себя ущемленными.

Должны были пройти годы для того, чтобы новые представления о свободе были правильно поняты и оценены.

Какой же представлялась свобода дореволюционной демократической интеллигенции?

Дореволюционная демократическая интеллигенция видела смысл жизни в шумных парламентских дебатах, многопартийной системе, либеральных законах, в запрете уголовного преследования по политическим мотивам, в свободе вероисповедания, слова, печати, собраний и уличных шествий, в открытой критике правительства. Но лишь в буржуазном толковании всех этих понятий. Буржуазное же толкование, конечно, мало способствовало укреплению пролетарского государства.

Эти представления были наивны и характерны для прекраснодушного либерализма, ничего не понявшего в идеологии диктатуры пролетариата и серьезно рассчитывавшего, что ему разрешат шумные парламентские дебаты.

Конечно, такое представление о свободе было неприемлемо для государства диктатуры пролетариата.

Эта идеологическая борьба получила в литературе скорое и непосредственное выражение.

Все здесь было важно и крайне болезненно, и поэтому произведения этой темы знали лишь два исхода: признание героем ошибочности своего пути или его гибель.

Поэтому возвращается к жизни Рощин Алексея Толстого и кончает жизнь самоубийством Володя Софонов Ильи Эренбурга, поэтому прозревает доктор Степанов Юрия Олеши и гибнет Андрей Старцов Константина Федина.

И поэтому уходит в эмиграцию Евгений Замятин и возвращается из эмиграции Александр Куприн.

"Смерть Вазир-Мухтара" была написана в то время, когда представления Тынянова о свободе были еще недостаточно определенны.

Тревоги нэпа в значительно меньшей степени коснулись Тынянова (который в разгар нэпа написал "Кюхлю"), чем укрепление государства диктатуры пролетариата (когда была написана "Смерть Вазир-Мухтара").

Болезненно и противоречиво восприняла и отразила нэп литература этих лет.

Тему "нэп - революция" начал Маяковский. Поэт считает: нэп враждебен, но необходим революции. Он вызывает горечь и скорбь. Писатель-революционер видит, как

с матрацев,

вздымая постельные тряпки,

клопы, приветствуя, подняли лапки.. .

......................................................

Иисус,

приподняв

венок тернистый,

любезно кланяется.

Маркс,

впряженный в алую рамку,

и то тащил обывательства лямку.

Одним из самых ранних произведений, полных тревоги за революцию, была поэма "Про это". Написанная в начале нэпа, она отразила беспокойство искренне преданных революции людей, насторожившихся из-за кажущегося измельчания бытия.

Тревога за революцию в годы обострения внутрипар-тийной борьбы, победы в этой борьбе и осуждения противников в годы нэпа и близящейся коллективизации вызвала настороженные писательские раздумья о судьбах и путях революции. Эти переживания знали многие писатели в то время.

Куда нам пойти? Наша воля горька

Где ты запоешь?

Где я рифмой раскинусь?

Наш рокот, наш посвист

Распродан с лотка...

Как хочешь

Распивочно или на вынос

Мы пойманы оба,

Мы оба - в сетях

Твой свист подмосковный не грянет в кустах,

Не дрогнут от грома холмы и озера...

Ты выслушан,

Взвешен,

Расценен в рублях...

Греми же в зеленых кустах коленкора,

Как я громыхаю в газетных листах! ..

Так тревожно думает о новой эпохе Багрицкий.

Как я стану твоим поэтом,

коммунизма племя,

если крашено

рыжим цветом,

а не красным,

время?!

Это в "Лирическом отступлении" говорит Асеев.

Нэп не только портил настроение некоторой части интеллигенции, но и вызывал нежелательные раздумья. Они особенно важны у людей, о которых принято думать, что у них по этой части все совершенно благополучно.

Вот над чем в эти годы задумывался Маяковский:

Я хочу быть понят моей страной.

А не буду понят - что ж.

По родной стране

пройду стороной,

как проходит

косой дождь*.

* В. В. М а я к о в с к и й. Полное собрание сочинений в двенадцати томах. 1939-1949, т. 7. М., Государственное издательство художественной литературы, 1940, стр. 504-505.

Эти строки - строфа из стихотворения "Домой!", написанного в конце 1925 года после возвращения из Америки. В 1928 году в письме начинающему поэту Равичу Маяковский говорит о причине, по которой он впоследствии эту строфу исключил. "Поющее делать легко, - оно щипет сердце; не выделкой слов, а связанными со стихом посторонними параллельными ноющими воспоминаниями... Несмотря на всю романсо-вую чувствительность (публика хватается за платки), я эти красивые, подмоченные дождем перышки вырвал" (Там же, т. 10, 1941, стр. 314). Маяковский рассказал лишь о том, почему он эту строфу исключил. Но еще более важно понять, почему эта строфа была написана.

Некоторой части интеллигенции нэп был отвратителен. Она думала, что революция испорчена нэпом.

Тогда появились произведения, в которых зазвучала тема крушения веры, гибели идеалов, скорби и разочарований.

"Человек ел и спал, и во сне все еще грезились ему видения войны. Творчество выражалось в производстве банных веников и глиняной посуды такой же, как в пращуровские времена".

"Листки декретов настойчиво требуют - творчества, творчества, творчества... Да, это потруднее, чем пироксилиновой шашкой взорвать мост, в конном строю изрубить прислугу на батарее, выбить шрапнелью окна в фабричном корпусе..."

"Ольга Вячеславовна сжимала кулачки, - она не могла мириться с тишиной, с семечками, банными вениками и огромными пустырями захолустья".

Это в "Гадюке" А. Толстого мучаются и мечутся люди, совершившие революцию и победившие в гражданской войне.

Человек был счастлив, был сам собой в годы революции и гражданской войны, в годы, когда он страдал, проливал кровь, когда он верил. Он верил, что кончатся войны, кончатся невзгоды и начнется жизнь, не похожая на прежнюю, начнется небывалая жизнь. Он верил в справедливость революции. Война кончилась, утихли невзгоды, а жизнь началась трудная и по какой-то непонятной (героям литературы этих лет) причине похожая на ту, которую убивали в годы революции и гражданской войны... Жизнь с бакалейными лавочками, семечками, чулками телесного цвета... И тогда человек поднимает револьвер, добытый в бою, и - стреляет. Писатель вкладывает в руку героя револьвер, спички, которыми он поджигает ненавистный, пошлый, ни в чем не изменившийся город, посылает своего героя умирать в Персию.

Но это был лишь нэп! С его романсами и туалетами... И не все сомнения и разочарования были связаны с ним.

В 1926 году - с начала индустриализации - стало ясно, что нэп допивает свою последнюю рюмку.

Но с 1927 года стали выходить "Зависть" Ю. Олеши, "Заговор равных" И. Эренбурга, "Сумасшедший корабль" О. Форш, "Художник неизвестен" В. Каверина, "Смерть Вазир-Мухтара" Ю. Тынянова - произведения, отразившие сложность человеческих отношений уже не эпохи нэпа, а начавшейся новой эпохи - эпохи укрепления диктатуры пролетариата.

Эта тема давала пищу для разнообразных размышлений, причем люди, как это часто еще бывает, думали на этот счет неодинаково, а некоторые литературные критики считали, что в определенные исторические периоды не следует особенно увлекаться демократией и что вообще к этому вопросу нужно подходить сугубо осторожно, а не так - тяп-ляп.

Такие нехорошие литературные критики говорят: надо подождать с демократией, потому что, вы сами знаете, что в (называют страну) настоящий убийца, который, если мы будем заниматься всякой чепухой, покажет нам такую демократию, что оё-ёй, и вообще при данном международном положении.