Грузии сыны

«Да, мы были в России! Нам дороги интересы миллионных масс, а не праздного меньшинства. Наш бог есть бог равенства и братства, а не угодничества и низкопоклонства, бог трудящихся и угнетенных, а не фарисеев, и двурушников. Не мы, а вы убили богатый грузинский язык… Мы сняли с него накинутый вами саван и снова вдохнули в него живую душу».

Илья со своими петербургскими товарищами и передовой частью грузинской молодежи образовал группу, известную под названием «Пирвели даси» [15], объединившую молодое поколение новой грузинской интеллигенции, поднявшейся на борьбу со старым феодально-аристократическим обществом, с господствующими вкусами и требованиями отжившего класса дворян, с косными крепостническими нравами и обычаями.

«Пора искусству оставить в покое «плывущие облака»… Пора искусству бросить безвкусно гримасничать и растирать глаза, чтобы выдавить слезу, ‘пора окунуться на дно житейского потока и там находить сокровенные мысли для своих жизненных картин. Там, на дне жизни, оно найдет множество жемчужин и еще больше грязи. Искусство не должно бояться изображать и то и другое», — писал Чавчавадзе.

Главные стрелы борьбы Ильи и его товарищей были направлены против литературного журнала «Цискари», органа грузинской консервативной интеллигенции.

В первое время ввиду отсутствия другого грузинского органа печати обе борющиеся между собой стороны выступали на страницах «Цискари». Но чем больше обострялась борьба, тем очевиднее становилось, что сотрудничество этих двух лагерей в одном и том же журнале было уже невозможным. Молодой плеяде необходим был собственный печатный орган. И вот в начале 1863 года начинает выходить новый журнал «Сакартвелос Моамбе» («Вестник Грузии»), редактируемый Ильей Чавчавадзе.

Написанная им редакционная статья первого номера журнала «По поводу «Сакартвелос Моамбе» явилась декларацией философских, общественных и литературно-эстетических убеждений «Пирвели даси». Илья Чавчавадзе утверждает в этой статье, что основным законом жизни является вечное и непрестанное движение, что в жизни всегда все меняется, обновляется, что литература и наука «рождаются из жизни и существуют для жизни».

В этой статье четко ощущается влияние философского материализма, диалектического мышления, реалистической эстетики, характерные для русских революционных демократов. Недаром идейные противники иронически говорили про Илью Чавчавадзе, что он «вместо щита был вооружен томами Белинского». Чавчавадзе сам постоянно и открыто подчеркивал свою преданность заветам великого русского критика. Своей статье он в качестве эпиграфа предпослал знаменитые слова Белинского: «Из нашей литературы хотят сделать бальную залу и уже записывают в нее дам. Из наших литераторов хотят сделать светских людей в модных фраках и белых перчатках, энергию хотят заменить вежливостью, чувство — приличием, мысль — модной фразой, изящество — щеголеватостью, критику, — комплиментами».

Вокруг журнала «Сакартвелос Моамбе» сплотились все жизнеспособные силы новой грузинской литературы. «Все, что было у нас молодого и бодрого, все любящие новые порядки и новую жизнь, все они признали благородное знамя будущего, которое твердо держал Илья Чавчавадзе. Старые порядки, старые люди приютились в «Цискари», и, таким образом, в борьбе, разгоревшейся между «Сакартвелос Моамбе» и «Цискари», отражалась та подлинная и жестокая борьба, которая кипела тогда между старым и новым в нашей жизни», — писал Н. Николадзе.

На страницах «Сакартвелос Моамбе» Илья Чавчавадзе опубликовал ряд своих произведений, гневно бичевавших пороки феодально-самодержавного строя и крепостничества: «Человек ли он?», упоминавшаяся выше повесть «Рассказ нищего» (первые шесть глав), «Разбойник Како», «Муша» и др. Кроме оригинальных произведений грузинской художественной литературы и публицистики, журнал печатал переводы произведений Лермонтова и Гюго, статьи Белинского и Добролюбова.

«Сакартвелос Моамбе» составил целую эпоху в истории грузинской литературы и общественной мысли. Однако его существование оказалось недолгим. Реакционные силы общества злобно ополчились на этот боевой орган. В одиннадцатом номере журнала редакция жаловалась на то, что ей не удается осуществлять поставленные перед собой задачи, что на пути журнала возникла глухая стена, непреодолимые препятствия. Но, несмотря на большие трудности, она не изменила своим заветным целям и убеждениям. «Мы часто умалчивали, но собственной совести не изменяли… В пределах возможности мы говорили то, что подсказывали нам ум и сердце. Так будем поступать и впредь, если даже из-за этого существованию нашего журнала будет положен конец». В конце 1863 года «Сакартвелос Моамбе» прекратил свое существование.

Для характеристики Ильи, как человека и гражданина, характерно воспоминание рабочего типографии Эрастия Торотадзе:

«Однажды мне поручили подняться к Илье Чавчавадзе, отнести ему авторскую корректуру (в доме Ильи Чавчавадзе находилась типография газеты «Иверия», сам Илья жил в этом же доме на третьем этаже. — Б. Ж.). Надел шапку, захватил корректурные оттиски и бегом поднялся по лестнице. Открыл двери стеклянной галереи и наткнулся прямо на Илью, расхаживающего взад и вперед по галерее. Он взял у меня оттиски, положил их на стол и, слегка взглянув на них, обратился ко мне:

— Корректор читал?

— Да, читал!

Он уселся за стол и дал мне знать рукой, чтобы я сел.

— Откуда ты, молодой человек? — спросил Илья.

— Я гуриец, батоно [16].

— Я так подумал… Как давно ты приехал?

— Четыре-пять месяцев, не больше.

— Теперь что, учиться думаешь или уже знаешь это ремесло?

— Почти что уже изучил, умею набирать.

— А где учился?

— В Зугдиди.

— Каким образом попал из Гурии в Мегрелию?

Я рассказал историю моей поездки в Мегрелию. Он задумался и спросил:

— Так как ты гуриец, может быть, знаком с Платоном Гогуадзе. Расскажи о нем. Он долго работал для моей газеты, и я считаю его лучшим наборщиком… Как он поживает?

— Платон мой сосед, его двор находится рядом с нашим. Он построил себе новый дом, купил домашний скот и занимается сельским хозяйством. Дела у него идут отлично. Другие крестьяне у него учатся, как вести хозяйство по новому способу.

— Например, как?

— Прививка фруктовых деревьев, подрезка виноградной лозы. Привитые им деревья всегда выживают, а его самогонку наши односельчане употребляют в качестве лекарства…

— Молодец Платон! Здесь он считался лучшим наборщиком. Хорошо, что в деревне он стал примерным хозяином, но плохо, что не выполняет обещания — не пишет мне письма… Если увидишь, передай ему, что я на него в обиде.

После этого Илья задал мне еще несколько вопросов в отношении Гурии и Мегрелии: как там поставлено образование, работа Общества по распространению грамотности, распространение книг и журналов, и в конце спросил:

— На мегрельском языке говоришь?

— Говорю.

— Русский язык знаешь?

— Знаю.

— Очень хорошо! Способный народ гурийцы и мегрельцы, но беда в том, что бедны! Нужно помочь им, чтобы они стали на ноги экономически… Нужно пресечь безобразия ростовщиков…

И продолжал задавать вопросы:

— Ты небось член социал-демократической группы?

— Да, батоно.

— Чему учат в кружке?

— Истории классовой борьбы.

— Ого! А что скажешь насчет любви к родине?

— Любовь к родине сама собой разумеется.

— А за ее счастье и свободу тоже умеете бороться?!

— Безусловно!

— Хорошо!.. Книги читаешь?

— Читаю.

— Примерно произведения какого писателя или поэта ты читал?

— Ваши, батоно. Например, «Како качаги».

— Когда прочитал?

Я рассказал, как в деревне с крестьянами по вечерам читал «Како качаги», как затаив дыхание слушали мои односельчане, как они полюбили его героев. Илья остался доволен моим сообщением, лицо у него просияло, и он прокричал своей жене, которая находилась во второй комнате: