Личности в истории. Россия

…Правда все та же! Средь мрака ненастного

Верьте чудесной звезде вдохновения,

Дружно гребите во имя прекрасного

Против течения!

…Други, гребите! Напрасно хулители

Мнят оскорбить нас своею гордынею —

На-берег вскоре мы, волн победители,

Выйдем торжественно с нашей святынею!

Верх над конечным возьмет бесконечное,

Верою в наше святое значение

Мы же возбудим течение встречное

Против течения!

Мы неслучайно так обильно цитируем Владимира Соловьева, нашего первого – и великого – философа. Он не был лично знаком с Алексеем Константиновичем, но очень ценил его и его творчество за многие достоинства. Прежде всего они сходились в своем пристрастии к идеалистической философии Платона. Толстой полагал, что истинный источник поэзии, как и всякого творчества, – не во внешних явлениях и не в субъективном уме художника, а в мире вечных идей, или первообразов:

…А все сокровища природы:

Степей безбережный простор,

Туманный очерк дальних гор,

И моря пенистые воды,

Земля, и солнце, и луна,

И всех созвездий хороводы,

И синей тверди глубина —

То все одно лишь отраженье,

Лишь тень таинственных красот,

Которых вечное виденье

В душе избранника живет!

Какую же роль играет сам художник? – Он ничего не выдумывает, да и не может выдумать, создать в том смысле, в каком это понимаем мы сегодня. Он связующее звено, посредник между миром вечных идей, или первообразов, и миром вещественных явлений. «Художественное творчество, в котором упраздняется противоречие между идеальным и чувственным, между духом и вещью, есть земное подобие творчества божественного, в котором снимаются всякие противоположности» (В. Соловьев)…

Тщетно, художник, ты мнишь,

что творений своих ты создатель!

Вечно носились они над землею, незримые оку…

О, окружи себя мраком, поэт, окружися молчаньем,

Будь одинок и слеп, как Гомер, и глух, как Бетховен,

Слух же душевный сильней напрягай и

душевное зренье,

И как над пламенем грамоты

тайной бесцветные строки

Вдруг выступают, так выступят вдруг

пред тобою картины,

Выйдут из мрака все ярче цвета,

осязательней формы,

Стройные слов сочетания в ясном

сплетутся значенье…

Ты ж в этот миг и внимай, и гляди,

притаивши дыханье,

И созидая потом, мимолетное помни виденье!

* * *

Алексей Константинович Толстой умер в 1875 году. Ему было 58, дела его были расстроены, здоровье подорвано, но не это было главным… Подводя итоги жизни, он вновь и вновь задавался вопросом: а выполнено ли предназначение, оставлен ли след?

Всему настал покой, прими ж его и ты,

Певец, державший стяг во имя красоты;

Проверь, усердно ли ее святое семя

Ты в борозды бросал, оставленные всеми,

По совести ль тобой задача свершена,

И жатва дней твоих обильна иль скудна?

Как бы ни относились мы к творчеству Алексея Константиновича, на этот вопрос нельзя не ответить удовлетворительно. Владимир Соловьев так отметил его значение: «Как поэт, Толстой показал, что можно служить чистому искусству, не отделяя его от нравственного смысла жизни, – что это искусство должно быть чисто от всего низменного и ложного, но никак не от идейного содержания и жизненного значения. Как мыслитель, он дал в поэтической форме замечательно ясные и стройные выражения старому, но вечно истинному платоническо-христианскому миросозерцанию. Как патриот, он горячо стоял за то именно, что всего более нужно для нашей родины, и при этом – что еще важнее – он сам представлял собою то, за что стоял: живую силу свободной личности».

Звездный венок Волошина Дина Бережная

«Закрыт нам путь проверенных орбит!»

В наши дни, когда заново открывается, издается, обсуждается литературное наследие русского модернизма, долгие годы ждавшее своего часа в архивах, Максимилиана Волошина знают многие. Кто-то любит его акварели, а кому-то близка его поэзия. И почти каждому, и не только побывавшим в Крыму, известно, что в Коктебеле находится созданный Волошиным Дом Поэта, где в разные годы жили самые одаренные и образованные люди своего времени: художники, поэты, писатели, актеры… Волошин был не просто хозяином этого Дома, но его сердцем, открытым для каждого. Марина Цветаева сравнила его со светилом, притягивавшим самые разные и сложные «планеты».

В открытом и общительном Волошине было нечто таинственное. Многие из тех, кто знал его, повторяли в своих воспоминаниях формулу из одного волошинского стихотворения: «близкий всем, всему чужой». Он не только был талантливым и глубоко эрудированным человеком, но и обладал особым даром понимать природу и людей. Он мог предвидеть будущее, умел читать по руке и утишать боль. Он дружил с камнями, словом усмирял диких собак и однажды прекратил пожар в своем доме, заговорив огонь. Он никогда не раздражался, не выходил из себя, никогда ни с кем не ссорился и никого не осуждал. Он считал себя «безусловно счастливым человеком» и всю жизнь оставался по-детски радостным. Он раздаривал свои рисунки и стихи и делился всем, что имел: деньгами, временем, знаниями, дружбой.

Максимилиан Волошин, 1928 г.

Волошина хочется назвать миротворцем. Он создавал мир и братство даже там, где они тонули в крови междоусобиц и казались утерянными навсегда. И он действительно «творил миры», и не только на бумаге. Как и другие «мифотворцы» того времени, назвавшие себя символистами, он выделял основное, бессмертное в жизни и в человеке, связывая пестрое и преходящее с вечным.

В своей автобиографии Волошин однажды записал: «…мое отношение к миру – см. „Corona astralis“». Попробуем вглядеться в строки этого поэтического цикла, ведь в них отразились ключевые моменты судьбы художника, важнейшие темы его размышлений и тайны его сердца.

Созданный 35-летним поэтом цикл стихотворений «Corona astralis» («Звездный венок») – это венок сонетов, довольно редкая в русской поэзии форма. Четырнадцать стихотворений переплетаются друг с другом, словно звенья венца: последняя строка каждого предшествующего сонета является и первой строкой следующего. Последнее стихотворение замыкает круг, возвращая читателя к началу, и, подобно драгоценному камню в венце, сияет пятнадцатый сонет, состоящий из первых строк всех четырнадцати стихотворений. В этом сонете заключен смысловой и образный стержень всего поэтического цикла.Изысканная и требующая большого мастерства поэтическая форма венка сонетов отсылает читателей к европейской поэзии: творчеству Данте, Петрарки, Шекспира… И напоминает облик самого молодого поэта: своим современникам он казался скорее французом, чем русским, а его поэзия – излишне европеизированной, эстетской и искусно сделанной. Религиозно-мистический смысл стихотворений оставался малопонятен читателям. Впрочем, и сам Волошин в дневнике 1905 года признавался, что мог бы быть «великолепным французом»: «…в конце концов, единственное, что соединяет меня с Россией, – это Достоевский». Но очень скоро предсказанные Достоевским «бесы» расплодились по всей России, и время (страшное время войн и революций!) показало, что парижский «парнасец» не более чем образ, за которым стоит живой человек огромной душевной щедрости, неразрывно связанный со своей родиной. В самые страшные дни Волошин не переставал говорить и писать о человечности. «Из самых глубоких кругов преисподней Террора и Голода я вынес свою веру в человека…» Не только поэтическим словом, но и делом он подтверждал неистребимую правду любви: устраивал судьбы, спасал жизни красных и белых, родных и незнакомых. Он боролся прежде всего за сохранение в человеке Человека:

И красный вождь, и белый офицер —

Фанатики непримиримых вер —