Взыскующие града. Хроника русской религиозно-философской и общественной жизни первой четверти ХХ век

177.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <2.04.1910. Москва — Тифлис>

2 апреля 1910 г.

<…> Я только что встал, напился чаю и намерен посвятить сегодняшний день долце фарниенте [774]. К сожалению, у меня чуть-чуть побаливает голова и фарниенте не обещает быть долце. Впрочем и фарниенте довольно относительное, ибо, во-первых, в четыре часа у меня свидание с М<аргаритой> К<ирилловной> в "Моск<овском> Ежен<едельнике>", во-вторых, целый ряд писем: нужно написать Вашим, Гехтману, Волжскому, Аскольдовым. <…> На суде был и Саша. Он бы неотразим в своем форменном сюртуке [775]. На злые вопросы прокурора он отвечал с столь очаровательной улыбкой, полной христианского милосердия и невинности, что даже прокурор перестал сердиться. Саша уехал вчера. Мы с ним виделись несколько раз, и я счастлив, что раны в наших отношениях окончательно затянулись. Мне даже было положительно приятно видеться с ним. Все плохие чувства исчези совсем. После суда с Сашенькой мы отправились к "крокодильше" [776]. Она оказывается так волновалась, что у ней, как у Степана Трофимовича [777], было что-то вроде холерины. У ней есть прекрасный дар радоваться за других. Если Булгаков волновася бесконечно больше меня, то Надя бесконечно больше меня обрадоваась моему оправданию. С апельсинами в руках я возлег отдыхать, а Саша с Надей стали нежно ворковать… на тему о том, какие костюмы носили в средние века. По поручению Тани, Надя одевает куклу для какой-то благотворительной лотереи. Саша обнаружил величайшие познания в истории женской моды <…>

178.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <3.04.1910. Москва — Тифлис>

3 апреля 1910 г.

<…> Глухо доносятся вести. Глухо ложатся на сердце, а сердце мое полно каких-то страшных переживаний, тоже глухих и тайных. Но, Боже, разве душа моя не трудна для меня самого? Психика моя стала беспокойнее. Последние дни мне не хочется сидеть дома, и я все шатаюсь. Но это все пустяки. Вчера я ходил в Университет и подал прошение в факультет о вступительных лекциях. Мне было страшно. Душа моя мятется. А внешние рамки жизни, кажется, определяются,—кажется почва под ногами становится действительно твердой и прочной. Во всяком случае в конце апреля и в начале мая читаю две лекции. Факультет возбуждает ходатайство о заграничной поездке. С осени я должен буду читать какой-нибудь курс в Университете или по крайней мере поведу практические занятия хоть один час в неделю. Это уже определенно. Вероятно к весне поездка определится. Все это хорошо. Все это так соответствует моим планам. Декан ко мне форменно благоволит. Лопатин не только благоволит, но и всем рассказывает о моих "дарованиях" и о моем необыкновенном экзамене. Я уже слышал об этом из разных концов. А душа моя все же тоскует и тоскует. Позавчера виделся с М<аргаритой> К<ирилловной>. Говорили о шрифтах, о форматах, о бумаге и все для издательства. Затем, кончив об этом, помянули Лидию Дмитриевну и поговорили о Белом, Иванове, теософии, "розенкрейцерах-мусагетчиках". М<аргарита> К<ирилловна> несомненно выигрывает при ближайшем знакомстве. Мне кажется, я начинаю уже нащупывать в ней душу. Во всяком случае, теперь разговаривать с ней мне бывает приятно. А раньше приятности я, правду сказать, не ощущал.

179.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <6.04.1910. Москва — Тифлис>

6 апреля 1910 г.

<…> Я опять в спокойном состоянии, только вот что-то болит голова. Я тебе поэтому буду мирно рассказывать всякую всячину <…> Я уже давно собирался ехать в Посад и решил ехать в воскресенье, то есть позавчера <…> Полоса трагических переживаний у Павлуши, если не кончилась, то во всяком случае кончается [778]. У них мирно и благорастворенно. С Павлушей (его Васеньки не было) мы вечер провели очень хорошо. Он остригся, опять стал прежним Павлушей, простым и естественным, — мне дорогим. У него масса работы, еще больше замыслов все более грандиозных и интересных. Беседа с ним меня освежает. Вспоминается далекое и милое общение с ним "на заре туманной юности", когда мы глухо сталкивались и влеклись друг к другу еще "себя не познавшие" [779].<…>

Представь! Приехали в Москву в 7³⁰ вечера. Вдруг вспоминаю, что в 8 часов заседание "кн<игоиздатель>ства". прямо с вокзала попадаю в самое блестящее общество. "Князь" [780] горячо поздравляет меня, Бердяев, только что вернувшийся из Петербурга, заключает в свои объятия и мы сочно целуемся. Он поздравляет, я благодарю. Он разворачивает пакет и преподносит мне "гостинец" от Вячеслава! Сборник "По звездам" с надписью "Влад. Фран. Эрну поцелуй любви от его Вячеслава". Заседаем, решаем дела; я с удовольствием смотрю на М<аргариту> К<ирилловну>, в которой ощутил хорошую, правдивую, тонкую душу: она мне стала положительно нравиться. Все вчера "блестели". С<ергей> Н<иколаевич> — остроумием, "князь" благодушием, М>ргарита> К<ирилловна> своей былой красотой, Н<иколай> А<лександрович> — петербургскими впечатлениями, а мы с дядей Гришей [781] "по естеству". Много смеялись, острили, порешили много вопросов и разошлись в самом веселом настроении. Бердяев проводил меня до дому, и мы, смотря на звезды, обсуждали "мировые вопросы". Он вдохновенно говорил об "опасностях" и сложности современного положения <…>

180.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <7.04.1910. Москва — Тифлис>

7 апреля 1910 г.

<…> Вчера усталый, с головной болью я пошел к Бердяевым. Нельзя было не пойти. Это была последняя вечеринка у них. А на днях они уезжают <…> Н<иколай> А<лександрович> сделал нечто вроде философского смотра. Пригласил Степпуна [782], Ильина [783] (у него супруга сущий Гуссерль [784], хотя не без симпатичности). Ильин очень талантливый человек, но не творческий, самолюбив и с полдюжиной бесенят. Хвостики так и мелькают в глазах. Улыбка с сарказом. Все это, молодость и талант, привлекают [785]. Степпун — это пустая бочка от пива. Гудит, гудит — все бесплодно. Топорщится, раздувается — как бы не лопнул! Н<иколай> А<лександрович> обворожителен. Он так чудно "сплетничал" после ухода философов, что Надя [786] в него влюбилась и мечтает преподнести ему цветы. Несмотря на присутствие холодных философов вчера была масса самых нежных чувств. Посредине пустынно-абстрактных разговоров расцветали самые нежные цветы. "Зюзючка" мне объяснялась в любви (она прелестнейшее, любопытнейшее и невиннейшее существо) <…>

181.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <9.04.1910. Москва — Тифлис>

9 апреля1910 г.

<…> Я обещал тебе вчера написать письмо. Но на меня снизошла божественная испиразионе [787] — и я с головной болью, разбитый, написал статью, целую статью в 6 больших страниц в один присест и только дя того, чтобы несколько "излиться" и освободиться от массы чувств, возбужденных во мне г. Астровым на позавчерашнем заседании С.Н.Булгакова "Апокалиптика философии истории, социаизм". Я писал совершенно бескорыстно, но какова была моя радость, когда я сообразил, что за свое бескорыстие получу с князя 15 рублей! <…>