Исповедь любовницы Сталина

Потрясенная, поцеловала Пастернака. Он, как юноша, стал пунцовым.

— Я должна выучить это стихотворение!

— А вы не боитесь? За эти крамольные строки поэт Осип Эмильевич Мандельштам обречен на вечное изгнание. Его лишили права быть человеком и служить обществу, его судьба схожа с Агасфером.

— Не бойтесь, я вас не подведу.

— Хорошо, приедете ко мне на дачу в Переделкино, — проговорил осторожный Б. Л., — и тогда сумеете выучить. Раз вы такая любознательная, я вам прочту еще одно стихотворение этого же поэта:

— Б. Л., нас никто не слышит. Что вы думаете о Сталине? Какой он, по-вашему, человек?

— Прежде всего разный. Один раз я говорил с ним по телефону, он интересовался Мандельштамом. Я просил облегчить его судьбу. Во время обыска у него нашли стихотворения, которые я вам прочитал. Сталин удивился, почему я не обращаюсь с протестом в писательский союз. На всю жизнь запомнились его слова: «Если бы я был поэтом или писателем и мой друг попал в беду, я бы сквозь стены прошел, чтобы ему помочь». Я попросил разрешения с ним повидаться. И. В. сухо спросил: «О чем будете говорить?» Ответил: «О жизни и смерти». — «Вопрос слишком отвлеченный». Он, не прощаясь, повесил трубку.

У ворот Кремля нас встретили статные великаны, настоящие русские богатыри, мои новые сопровождающие-охранники Валентин Катайгородской и Панфил Барсуков.

В нарядном ярко освещенном зале быстро согрелись. К Пастернаку подкатился тучный Маленков:

— Борис Леонидович, вы жаловались товарищу Сталину, что проживаете в общей, коммунальной квартире.

— Что вы? Что вы? Меня ошибочно поняли, — испуганно, с надрывом в голосе проговорил бледный, как полотно, Б. Л. — Во время разговора с И. В. по коридору бегали соседские шаловливые детки, они шумно игрались и мешали нам говорить.

— Ваш квартирный вопрос решен: завтра утром Московский Совет получит распоряжение предоставить вам изолированную квартиру без шаловливых детей. Будете жить в Лаврушинском переулке, напротив Третьяковской галереи.

— Тронут чрезвычайно вашей любезностью, достопочтенный товарищ Маленков. Поклонитесь, пожалуйста, товарищу И. В. Сталину.

Я стояла рядом и слышала весь разговор. 10 минут назад Пастернак был совсем другим — непокоренным. В моих глазах он сразу потускнел. Возможно, я неправа, каждый из нас в эту эпоху танцевал по-разному…

— Верочка, наконец я вас нашел! — прогудел речитативном красномордый усач Буденный. Он почти не изменился, только раздался вширь и покрылся еще одним слоем жира. — Как живете-поживаете? Где изволите пропадать? Был нынче на премьере в Большом. Вы, как всегда, восхитительны! Собираюсь отпраздновать на даче день рождения, очень вас прошу присутствовать.

— Все будет зависеть от времени.

— В. А., позвольте напроситься к вам в гости. Я пока еще некоторым образом свободен, нет подходящей кандидатуры! Честно говоря, весь изныл.

Примчался вездесущий Поскребышев:

— Всех просят за стол!

Когда Буденный отошел, он шепнул мне на ухо:

— И. В. рад, что вы пришли.

Рядом со Сталиным восседали Ольга Лепешинская и новая восточная звезда из Ташкента Тамара Ханум (Петросян). Мне говорили, что она бухарская еврейка. Ворошилов увлекся грузной Барсовой. Микоян кокетничал с исполнительницей русских народных песен Лидией Руслановой. Каганович посадил рядом с собой киноактрис Марину Ладынину и Тамару Макарову.

Феерическим было выступление Ансамбля народного танца. Сталин поднял тост за советское искусство, за руководителя ансамбля Игоря Моисеева. Затем он, улыбаясь, проговорил:

— Среди наших гостей находится поэт Пастернак.

Раздались аплодисменты. Смущенный Б. Л. поднялся на освещенную сцену.

— Я попал в затруднительное положение, трудно экспромтом выбрать что-то из кладовой памяти. Прочту стихотворения «Любить иных — тяжелый крест» и «Петухи».

Мне казалось, что Пастернака никто не знает, что он поэт только для избранной публики — для аристократии. Вожди, члены правительства, актеры, писатели, ученые восторженно приняли поэта и долго ему аплодировали. Сталин попросил его еще что-нибудь прочитать. Счастливый, умиленный Б. Л. сказал:

— Наш общий любимец, артист Московского художественного театра Василий Иванович Качалов прочтет отрывок из моей поэмы «Лейтенант Шмидт».

Две тысячи пятьсот человек поднялись с мест, чтобы поздравить с успехом прекрасного поэта. Сталин подозвал его. Пожимая ему руку, он проговорил мягко:

— Теперь я знаю, какой вы!

Преодолевая застенчивость, Б. Л. спросил:

— Какой?

— Обыкновенный, земной, гордый и одинокий!

Лепешинская порхала с Ворошиловым, пролетая в вихревом вальсе, показала мне кончик розового язычка. Не успела ответить, меня позвали к Сталину.

— Опера Чишко — слабая вещь. Валю Груня хорошая девушка. Вы сделали все, что могли. Рабочий класс и крестьянство должны увидеть этот спектакль.

Поблагодарила за комплимент:

— Я рада, что вы так серьезно относитесь к театру.

— В. А., как ваше здоровье?

С недоумением пожала плечами:

— Спасибо, хорошо.

— Вы нам нужны сегодня.

Легкой походкой подбежал элегантно-восторженный Пастернак.

— Дорогая моя, сказочная нимфа, В. АЛ Вы — необыкновенная женщина. Этот счастливейший вечер навечно останется в моей памяти!

— Б. Л., вы слишком эмоциональны. Таким нельзя быть. Ветер бывает разный. Выслушайте дружеский совет — о своем успехе в Кремле не распространяйтесь.

Пастернак помрачнел. Поникший отошел. Возможно, ему вспомнились судьбы русских поэтов…

Сталин любил быструю автомобильную езду. Мы сидели вдвоем на заднем сиденье. До Кунцева молчали. Я не забыла подвоха с «дублером». Когда приехали, И. В. попросил вина, зелени, мяса. На приемах он ел мало, но зато любил угощать своих собутыльников.

— Ваша Лепешинская меня развеселила! — сказал И. В., он хитро прищурился. — Сама сделала предложение. «И. В., — проговорила она серьезно, — сколько можно быть вдовцом?» Потом прижалась, незаметно стала поглаживать правое колено. Я ее прогнал. Арестован ее муж — Леонид Федорович Райхман, он еврей и предатель, работал в органах НКВД.

Сталин выругался. Вошел Поскребышев.

— Приехали товарищи Молотов, Каганович, Ворошилов, Жданов. Какие будут указания?

— Мы их не вызывали.

— И. В., с вами хочет говорить конфиденциально товарищ Хрущев!

— Ему дня мало? Пошлите его… к Маленкову, он разберется и мне доложит.

И. В. разбудил меня в десять часов утра, спросил, не пора ли домой. Сказала, что приглашена на два концерта в Ростов-на-Дону.

— На два концерта можете поехать. Верочка, ты оправдала наше доверие, мы решили рекомендовать тебя в депутаты Верховного Совета.

Я обняла Сталина, от моего поцелуя он зашатался. Он долго не выпускал меня из своих звериных объятий.

На Ростовском вокзале меня встретили работники обкома партии и представители артистической общественности. На машине отвезли на закрытую дачу. Мои верные боги Маленков и Поскребышев все предусмотрели.