Письма

В середине этой эпохи появляются хоббиты. Происхождение их неизвестно (даже им самим) /*Конечно же, на самом деле предполагается, что хоббиты — одна из ветвей именно человеческой расы (не эльфы и не гномы): так что обе разновидности могут жить бок о бок (как в Бри) и зовутся просто-напросто Рослый Народ и Малый Народ. Они абсолютно лишены сверхчеловеческих способностей, однако представлены как более близкие к «природе» (к почве, ко всему живому, к растениям и животным) и совершенно невероятным для людей об разом свободны от честолюбия и жадности до богатства. Они сделаны маленькими (чуть выше половины человеческого роста, однако с течением лет становятся все меньше) отчасти для того, чтобы изобразить ничтожность человека простого, лишенного воображения, ограниченного, — хотя и без крохотности или беспощадности Свифта, и главным образом, чтобы продемонстрировать в существах физически крайне слабых, ошеломляющий и неожиданный героизм человека заурядного «в трудный час». — Прим. авт.*/, поскольку великие, они же цивилизованные, народы, из тех, что составляют летописи, их своим вниманием обошли, а сами хоббиты ничего не записывали, довольствуясь лишь невразумительными устными преданиями, пока не покинули границ Мирквуда, спасаясь от Тени, и не забрели на Запад, вступив в сношения с последними обитателями королевства Арнор.

Главное их поселение, все обитатели которого — хоббиты и где поддерживается упорядоченная, цивилизованная, пусть простая деревенская жизнь, — это Шир, изначально — пахотные земли и леса земель короны Арнора, пожалованные в лен; однако к тому времени, как о Шире стало хоть что-то известно, «Король», создатель законов, давно сгинул, оставив по себе лишь воспоминания. Бильбо — хоббит и герой одноименной повести — отправляется «в приключение» в 1341 году Шира (или, 2941 году Третьей эпохи: то есть в последнем ее столетии).

В этой истории, заново пересказывать которую нет смысла, сущность хоббитов и положение дел с хоббитами никак не объясняются, но представлены как нечто само собою разумеющееся, и то немногое, что рассказывается об их истории, преподносится в форме случайного упоминания о чем-то и без того известном. «Мировая политика» в целом, обрисованная выше, разумеется, тоже подразумевается; на нее также периодически ссылаются мимоходом как на события, подробно записанные где-то в другом месте. Эльронд — персонаж весьма значимый, хотя его величавость и благородство, его великое могущество и происхождение несколько затушевываются и в полной мере не явлены. Есть также отсылки к истории эльфов, к падению Гондолина и так далее. Тени и зло Мирквуда обеспечивают, на сниженном плане «волшебной сказки», одну из главных составляющих приключения. Лишь в одном эпизоде вся эта «мировая политика» срабатывает как часть сюжетного механизма. Маг /*Назначение и природа «Магов» нигде в подробностях не объясняются. Само их название (Wizards), соотносимое с английским Wise, «Мудрый», — английский перевод соответствующего эльфийского слова и используется по всему тексту как принципиально иное, нежели Чародей (Sorcerer) или Колдун (Magician). В итоге выясняется, что в контексте данных преданий Маги, так сказать, выступают приближенным эквивалентом ангелов, ангелов-хранителей. Их силы направлены главным образом на поддержание врагов зла, дабы те воспользовались своей собственной сообразительностью и доблестью, объединились и выстояли. Они неизменно являются в обличий старцев и мудрецов, и хотя (присланные владыками Истинного Запада) в мире они и сами подвержены страданиям, седеют и стареют они крайне медленно. Гандальв, чье предназначение как раз и заключается в том, чтобы приглядывать за делами человеческими (за людьми и хоббитами), фигурирует во всех преданиях. — Прим. авт.*/ Гандальв отозван по крайне важному делу — это попытка справиться с угрозой Некроманта — и бросает хоббита в разгар «приключения» без помощи и совета, вынуждая его научиться стоять на своих собственных ногах и стать по-своему героем. (Многие читатели отметили этот момент и догадались, что Некромант непременно должен сыграть весьма заметную роль в продолжении или в других преданиях о тех временах.)

Тон и стиль «Хоббита», в общем и целом иной, объясняется тем (с точки зрения происхождения), что это произведение воспринималось мною как материал из грандиозного цикла, который можно обработать в виде «волшебной сказки» для детей. Кое-какие особенности тона и манеры изложения, как мне теперь видится, ошибочны — даже с этой точки зрения. Но мне не хотелось бы менять слишком много. Ведь, в сущности, это — эскиз простого, заурядного человека, не наделенного ни творческим потенциалом, ни благородством и героизмом (впрочем, не без зачатков всего этого) на возвышенном фоне; и по сути дела (как отметил один из критиков), тон и стиль меняются по мере развития хоббита, от волшебной сказки к благородному и высокому, — и вновь снижаются в эпизоде возвращения.

Поход за драконьим золотом, главная тема повести «Хоббит» как таковой, в рамках общего цикла является периферийной и не то чтобы значимой, — и связана с ним главным образом через историю гномов, а таковая ни в одном предании не выдвигается на первый план, хотя зачастую роль играет важную /*Враждебность (даже неиспорченных) гномов и эльфов, мотив, возникающий столь часто, заимствован из легенд Первой эпохи; Копи Мории, войны гномов и орков (гоблинов, солдат Темного Властелина) — это уже Вторая эпоха и начало Третьей. — Прим. авт.*/. Но в ходе приключения хоббит вроде бы «по чистой случайности» становится владельцем «волшебного кольца», главное и единственно очевидное на первый взгляд свойство которого заключается в том, чтобы делать владельца невидимым. И хотя в контексте повести это лишь случайность, непредвиденная и ни в какие планы похода не включенная, она оказывается залогом успеха. По возвращении хоббит, ставший мудрее и дальновиднее, пусть его манера изъясняться ничуть не изменилась, сохранил кольцо как свой маленький секрет.

Продолжение, «Властелин Колец», самая объемная и, хотелось бы надеяться, пропорционально лучшая часть всего цикла, все это дело завершает: я попытался включить в роман и довести до логического разрешения все элементы и мотивы предшествующего материала: эльфов, гномов, Королей Людей, героических «патриархально-эпических» всадников, орков и демонов, ужасы слуг Кольца и некромантии, и неизъяснимый ужас Темного Трона, а что до стиля — будничную разговорность хоббитской речи, поэзию и самый что ни на есть возвышенный прозаический слог. Нам предстоит увидеть низвержение последнего воплощения Зла, уничтожение Кольца, окончательный уход эльфов и возвращение истинного Короля в величии своем, которому предстоит принять Владычество над людьми, унаследовав все то, что можно заимствовать из эльфийского мира через судьбоносный брак с Арвен, дочерью Эльронда, равно как и через происхождение по прямой линии от королевского дома Нуменора. Но в то время, как самые ранние Предания воспринимаются, так сказать, глазами эльфов, это последнее великое Предание, спускающееся с уровня легенды и мифа на бренную землю, воспринимается главным образом глазами хоббитов; таким образом оно становится, по сути дела, антропоцентричным. Глазами хоббитов, а не людей как таковых, поскольку последнее Предание должно со всей отчетливостью проиллюстрировать повторяющуюся тему: какое место занимают в «мировой политике» непредвиденные и непредсказуемые волеизъявления и достойные деяния тех, кто на первый взгляд мал, невелик, позабыт в уделах Великих и Мудрых (как добрых, так и злых). А мораль всего этого (в придачу к непосредственной символике Кольца, которое олицетворяет желание власти как таковой, стремящееся реализоваться посредством физической силы и машин, а также неизбежно посредством лжи) очевидна: без возвышенного и благородного простое и вульгарное непередаваемо гнусно; без простого и обыденного благородная героика бессмысленна.

«Властелин Колец» невозможно «втиснуть» в абзац-другой, пусть даже весьма пространные..... Книга начата в 1936 году [5], и все ее части переписывались по много раз. Едва ли хоть одно из ее 600000 слов осталось непродуманным. Тщательно взвешивалось местоположение, размер, стиль и отношение к целому любой черты, главы, эпизода. Я говорю это не похвальбы ради. Сдается мне, очень может быть, что я сам себя ввел в заблуждение, запутался в паутине пустых фантазий, для других особой ценности не представляющих, — невзирая на то, что несколько читателей книгу в целом одобрили. А сказать я пытаюсь вот что: существенно менять текст я не могу. Я роман закончил, «из сердца вон», так сказать; труд был колоссальный; так что пусть выстоит или падет таким, каков есть.