Первая мировая война в 211 эпизодах

Во время капитуляции Мосли заболел и слег, поэтому он дожидался, когда его переправят на корабле в Багдад. Транспортным судном, на борт которого они взошли, по иронии судьбы оказался все тот же “Юльнар”, который использовался в конце апреля для последней отчаянной попытки помочь осажденным. Поднявшись на борт, он увидел кругом пулевые отверстия. Во время этого бесконечного путешествия корабль то и дело останавливался, выгружая тела умерших пленников.

В Багдаде он едва успел оправиться перед следующим этапом: русские войска стояли почти в двустах километрах к северу от города, и османские власти стремились как можно скорее вывезти британских военнопленных, чтобы русские не освободили их во время готовившегося наступления. Сперва пленных переправили на поезде в Самарру. Затем они шагали пешком, под конвоем, вдоль реки Тигр, дошли до Мосула, а потом повернули на запад, через пустыню.

Следом за колонной пленных офицеров, в которой шел и Мосли, тянулись ослы и верблюды с поклажей; наиболее ослабевшим пленникам разрешалось ехать верхом. И все же путь был ужасным. За ними тянулся след — оставленные больные и умирающие, издохшие ослы, брошенное снаряжение. Они видели также следы, оставленные теми, кто прошел прежде них: трупы, сожженные палящим солнцем. Их преследовали вооруженные арабы, грабившие и убивавшие тех, кто отстал. Донимали песчаные бури, жара, мучил голод, но прежде всего — жажда. Они питались фигами, черным хлебом, пили чай, а в селениях покупали по бешеным ценам изюм. Как и другие, Мосли потерял счет времени. “Я переживал только два состояния, — записывал он в дневнике, — либо мы шли, либо останавливались”. Он слаб, его лихорадит. Потерял в весе почти 12 килограммов, мучится животом, болят глаза [179].

Они подошли к маленькому городку Нусайбин. Там они остановятся на ночь-другую, потом продолжат свой путь в Рас-аль-Айн, где их ждет поезд. Они разбили лагерь под древним римским мостом. Над ними раскинулось безоблачное, раскаленное небо, и Мосли почувствовал необычайную слабость. Он только что пришел в себя после тяжелого солнечного удара. Вчера он лишился своего topee, тропического пробкового шлема, его унесло песчаной бурей, а полотенце, которым он обвязал голову, не спасало от солнца.

Он прослышал, что где-то в городе есть место сбора для больных военнопленных и что там только что умер британский лейтенант. Мосли решил сходить туда и попытаться заполучить себе шлем умершего, ведь покойнику он уже не нужен. Он долго плутал по “узким улочкам, темным кварталам и задворкам”. Наконец нашел то место. Пройдя через низкий проем в стене, завешенный ковром, он оказался во внутреннем дворе.

Вдоль стен, под импровизированными навесами от солнца, сооруженными из травы и листьев, рядами лежат истощенные люди. Многие из них похожи на скелеты, на них болтается одна набедренная повязка, а ввалившиеся щеки покрывает недельной давности борода. Это британские солдаты из Эль-Кута. Из еды у них есть только черные сухари. За водой ходят сами, метрах в двухстах от них имеется водоем. В пыли и песке различимы длинные протяженные следы, оставляемые этими пленниками, когда они с трудом доползают до источника, чтобы напиться, и бредут обратно.

Некоторые уже мертвы, другие при смерти [180]. Мосли видит человека, которого сперва принимает за покойника: тот лежит с отвалившейся челюстью, по лицу его ползают мухи. Но он еще жив, и когда шевелится, испуганные мухи спешно вылетают из его раскрытого рта. Мосли видел такое прежде: рот, из которого вылетают тучи мух при малейшем движении умирающего. Он называет это “феноменом улья”.

Мосли находит умершего лейтенанта. Забирает его пробковый шлем. Потом организует других офицеров, и все они отправляются с жалобами к коменданту города. С собой они берут всех солдат, которые еще могут двигаться. Устраивается сбор пожертвований в пользу тех, кто не в состоянии подняться. В результате было собрано шестьдесят фунтов; деньги оставлены этим несчастным, чтобы они хотя бы могли купить себе еду и лекарства.

Мосли возвращается к римскому мосту и записывает в своем дневнике:

Вторник, 27 июня 1916 года

Флоренс Фармборо ухаживает за ранеными в Бучаче

Сегодня четвертая неделя Брусиловского прорыва, и продолжают поступать хорошие, на удивление хорошие новости. Именно та армия, в которую входила и медсанчасть Фармборо, 9-я армия, победоносно двигалась вперед: она обратила в бегство своего противника, австро-венгров, — те начали в панике отступать или, скорее, были охвачены паникой отступления [181]. Флоренс и остальные счастливы. Наконец-то начали оправдываться их ожидания и надежды, связанные и с новым годом, и с большим наступлением. И погода хорошая.

Флоренс видела множество военнопленных (раньше они были редкостью) [182], видела она и вражеские окопы, отлично укрепленные, но разрушенные, и проникалась невольным уважением к тем, кто их построил. Кроме того, она наблюдала и неприглядные стороны победы: переполненные братские могилы (выжившие сидели рядышком и раскладывали по кучам доставшиеся им сапоги, ремни и прочее снаряжение, снятое с убитых товарищей); шатающихся победителей (в стельку пьяных от украденного или добытого мародерским образом алкоголя).

Ее госпиталь располагался теперь в Бучаче, живописном маленьком городке на высоком берегу реки Стрыпы. Городок сильно пострадал от войны, многие жители покинули его, но в нем повсюду цвела акация. Медслужба заняла дом, принадлежавший ранее австрийцу, директору школы, который покинул город вместе со своими отступающими войсками. Войдя в дом, Флоренс увидела, что он уже разграблен. На полу валялись книги, картины, геологические образцы, сухие цветы. Австрийцам, оставшимся в городе, было приказано покинуть свои дома, их отправляли на восток. Флоренс вспоминала, что перед ней повторяются сцены прошлого лета, с той лишь разницей, что теперь бежала немецкоговорящая часть населения. Люди бежали тысячами, всех возрастов, они гнали перед собой домашний скот, везли нагруженные пожитками телеги.

Но приходили не только хорошие новости. Платой за них был нескончаемый поток израненных, изувеченных, продолжавший поступать в полевые госпиталя. Спасать их пыталась Флоренс Фармборо наравне с другими медиками.

Вчера вечером она ассистировала на двух операциях по поводу огнестрельных ранений в живот. Прогноз был весьма неутешительный, поскольку трудно было избежать смертельной инфекции, когда из живота вываливались кишки. Она восхищалась ловкостью хирурга, отрезавшего разорванные части кишечника и тщательно зашившего здоровые ткани. Ранения в живот считались тяжелыми, и не только потому, что пациенты часто умирали от них, но и потому, что те непрерывно просили пить, хотя им нельзя было давать ни капли из-за опасности возникновения осложнений [183]. Когда операции закончились, Флоренс осталась в импровизированной операционной, так как узнала, что сейчас поступят новые раненые. Она так и уснула там, сидя на стуле, а когда проснулась, часы показывали полночь.

Раненые прибыли к шести часам утра. Флоренс ухаживала за ними, прервавшись только на ранний завтрак. Один из раненых был молодой солдат, совсем мальчик, пуля попала ему в левое предплечье. Она извлекла пулю из раны: все прошло на удивление легко, ибо пуля вошла не глубоко и ее кончик торчал из тела. Солдат не переставая стонал и жаловался, даже после того как рана была промыта и перевязана: “Сестрица [184], болит!” У другого было очень сложное ранение. В него тоже угодила пуля, но она ударилась о его лопатку, изменила направление, прошла через правый бок, затем вниз через промежность, в правое бедро, где и осталась. Третий пациент, тоже совсем молодой, весь покрыт грязью, пылью и засохшей кровью, и она умывает ему лицо: