Василий Львович Пушкин

«Сожжено было 56 811 человеческих тел и 31 664 лошадиных. Операция эта стоила 2101 рубль 50 копеек, 776 сажен дров и две бочки вина» ^[376].

А. А. Тучков, тот самый Тучков, который в 1803 году вместе с Василием Львовичем представлялся Наполеону, погиб со знаменем в руках, разорванный на куски вражеской картечью. Под П. А. Вяземским, служившим при М. А. Милорадовиче, были убиты две лошади, сам он был контужен. На Бородинском поле храбро сражались с врагом Д. В. Давыдов, сын С. Р. Воронцова М. С. Воронцов, Ф. И. Толстой… Сотоварищ В. Л. Пушкина по масонской ложе «Соединенных друзей» А. X. Бенкендорф в день сражения находился в Поречье: его отряд заслонял войскам Наполеона переправу через Москву-реку в 30 верстах от места сражения. В. А. Жуковский стоял в резерве на левом фланге русской армии, «…всё вокруг нас страшно гремело, — вспоминал он впоследствии, — огромные клубы дыма поднимались на всем полукружии горизонта, как будто от повсеместного пожара, и, наконец, ужасною белою тучею обхватили половину неба, которое тихо и безоблачно сияло над бьющимися армиями» ^[377].

Наполеон, уже будучи в изгнании, признавал, что из всех его сражений самым ужасным было сражение под Москвой, в котором французы проявили себя достойными имени победителей, а русские завоевали право быть непобежденными. После Бородинской битвы русские войска отступили. Москва совсем опустела. В альбоме, принадлежавшем императрице Александре Федоровне (он хранится в Петербурге, в Российском государственном историческом архиве), есть любопытная запись:

«За несколько дней до вступления врага в Москву г-н Карамзин, остававшийся там одним из последних, пришел к кн. Петру Андреевичу Вяземскому, который получил контузию в Бородинской битве и был перевезен в Москву. Он находит там кн. Вяземского, лежащего на своем канапе и столь довольного этим, что не очень-то озабоченного будущим; Жуковского, сидящего рядом с ним и сосредоточенно занятого писанием. „Что вы там пишете?“ — спрашивает г-н Карамзин и, заглянув, видит список того, что Жуковский приехал купить в Москве. Моченые яблоки, свежие яблоки, арбузы и другие самые разные фрукты. „Э, дорогой мой, — говорит ему г-н Карамзин, — здесь вы уже не найдете и хлеба, так забудьте про все ваши освежительные фрукты“» ^[378].

Выезжая из Москвы накануне вступления французов (ранее историограф уже вывез свою семью в Ярославль), Н. М. Карамзин встретил у заставы Сергея Николаевича Глинку, яростного противника галломании, издателя патриотического журнала «Русский вестник». С. Н. Глинка ел арбуз и витийствовал перед толпой. Увидев Н. М. Карамзина, он закричал ему: «Наконец-то Вы сознаетесь, что они людоеды, и бежите от своих возлюбленных» ^[379].

П. А. Вяземский также выехал в Ярославль к жене, которая ожидала их первенца. Из Москвы уезжал кто только мог: в особняках оставались картины, книги, драгоценный фарфор, серебро… Князь П. И. Шаликов не имел средств для отъезда и вынужден был остаться: быть может, он надеялся на то, что просвещенные французы будут вести себя как воспитанные люди.

Последним Москву покидал Ф. В. Ростопчин, который клялся жизнью своей, что неприятель не будет в городе. От предложения некоей дамы составить эскадрон амазонок он отказался, так же как отказался генерал Апраксин от намерения актеров русской труппы «собственными силами защищать столицу»: он «не пожелал обессмертить себя с 20 театральными героями в римских костюмах» ^[380].

2 сентября войска Наполеона, предводительствуемые самим императором, вошли в Москву. Начались грабежи и погромы.

3 сентября вспыхнул пожар. Огонь бушевал на Красной площади, на Арбате, в Замоскворечье. В ночь на 4 сентября поднявшийся ветер раздул огонь — Первопрестольная вся была объята пламенем. Зарево московского пожара было видно в 100 километрах от Москвы.

В это время В. Л. Пушкина в Москве уже не было. Еще до Бородинского сражения он вместе со своим семейством выехал в Нижний Новгород.

2. Нижний Новгород. Жизнь на брегах Волги

Нижний Новгород расположен на высоком берегу Волги, там, где она сливается с Окой. Древний кремль с башнями и зубчатыми стенами, храмы, монастыри. Домов каменных мало, большей частью постройки деревянные. Есть нарядные дворянские особняки, есть, конечно, и избы. Город торговый. В 80 верстах, у стен Макарьевского монастыря, знаменитая Макарьевская ярмарка. Виды с крутого берега открываются прекрасные или, как сказали бы в пушкинское время, картинные. На воде множество судов, лодок, барж. На улицах коляски, кареты, дрожки, телеги, подводы. Идут купцы, ремесленники, крестьяне в белых рубахах, бурлаки…

В Центральном архиве Нижегородской области хранятся дела Нижегородской городской думы, губернского правления, канцелярии губернатора. Дворянского собрания. Имеющиеся в делах документы помогают представить жизнь и быт города, в котором в 1812 году оказался наш герой. В толстых папках — множество листов: крестьянин Василий Ерофеев украл вино с судна нижегородского мещанина Букина; рабочие люди не явились по договору для доставки соли; трактиры «отпираемы и запираемы были в узаконенные часы»; солдаты избили купца Кадашевцева; прапорщик Деревяшкин признался в убийстве двух извозчиков; крестьяне сел Кемар и Коноплянки Княгининской округи подрались из-за спорных покосов сена; привлекались к ответственности зачинщики возмущения крестьян помещицы Мусиной-Пушкиной по поводу чрезмерных поборов вотчинным начальником Куничкиным; наводились справки о беглых Федоре и Иване Михайловых, о беглом дворовом человеке Степане Никитине, о беглой крестьянке Марии Петровой… В папках есть и документы, отражающие быт военного времени: с купцов и мещан Нижнего Новгорода собирались пожертвования на содержание ополчения; лучшие кузнечные, столярные и сапожные мастера изготавливали седла для кавалерии; росли цены на поставляемые для армии сукна; врачебная управа подавала рапорт о привитой предохранительной оспе; в губернском правлении в шкафах выставлялись образцы вещей, которые принимались для пожертвования в армию; по предписанию главнокомандующего иностранцы были взяты на учет…

Василий Львович был далеко не единственным москвичом, оказавшимся во время нашествия французов в Нижнем Новгороде. Сюда были эвакуированы три московских департамента Правительствующего сената, находившееся в Москве Государственное казначейство с золотым запасом, сокровища Оружейной палаты, Межевая канцелярия, Московский архив Коллегии иностранных дел, Московский почтамт, Московский университет. Московская комиссариатская комиссия, которую переименовали в Нижегородскую ^[381]. Не исключено, что в Нижний Новгород приехал назначенный начальником комиссариатской комиссии Сергей Львович Пушкин — вероятно с семьей — Надеждой Осиповной, детьми (исключая Александра, который оставался в Петербурге), Марией Алексеевной Ганнибал. Известно, что в Нижнем находилась и Анна Львовна Пушкина. В город на Волге перебрались Апраксины, Архаровы, Бибиковы, Муравьевы, Римские-Корсаковы, другие видные московские семейства. Здесь была «вся Москва». И «всю Москву» надо было как-то разместить и обустроить. Вице-губернатор города Александр Семенович Крюков предоставил свой дом на плац-парадной площади кремля для размещения московских департаментов Правительствующего сената (впрочем, они вскоре были отправлены в Казань). В Спасо-Преображенском соборе кремля нашел свое пристанище Московский архив Коллегии иностранных дел. Там же, в кремле, в Нижегородской казенной кладовой, поместили денежные средства различных учреждений и ведомств, слитки золота и серебра Московского горного правления. Драгоценные вещи из Оружейной палаты хранились в каменном доме Кожевникова в Вознесенском переулке. Имущество Императорского Московского почтамта приютило здание Нижегородской губернской гимназии на Верхнебазарной площади по соседству с Нижегородской почтовой конторой. Императорский Московский университет обрел приют в Нижегородской гимназии и в частных домах. Студенты поселились на Варварской улице в доме нижегородского аптекаря Г. X. Эвениуса, два сына которого учились в Московском университете ^[382]. Квартир не хватало, москвичи устраивались кто как мог — кто в частных домах, в тесных комнатах, а кто в избах. Член Оружейной палаты А. М. Пушкин поселился в доме купца Петра Переплетчикова на Сергиевской улице, Н. М. Карамзин с семьей, которую он забрал из Ярославля, — в доме дворянина Михаила Михайловича Аверкиева, старого знакомого еще по масонским связям, а потом в доме С. А. Львова с видом на Нижегородский кремль ^[383]. К. Н. Батюшков, который вывез из Москвы вдову своего покойного дядюшки Михаила Никитича Муравьева Екатерину Федоровну с детьми, жаловался в одном из писем: «Мы живем теперь в трех комнатах, мы — то есть Катерина Федоровна с тремя детьми, Иван Матвеевич (Муравьев-Апостол, дипломат, государственный деятель, писатель. — Н. М.), П. М. Дружинин (директор Московской губернской гимназии, друг семьи Муравьевых. — Н. М.), англичанин Эвене, которого мы спасли от французов, две иностранки, я, грешный, да шесть собак. Нет угла, где можно было поворотиться…» ^[384]