Шлиман. "Мечта о Трое"

— Пожалуйста, Софья, — говорит он,—ты всегда приносишь мне счастье. Поезжай верхом в Аргос и отправь телеграмму. Ужасно бросить все именно сейчас, когда мы стоим на пороге величайших открытий. Но я больше не могу. Историю с Стаматакисом надо так или иначе кончать.

«Какое впечатление произведет эта телеграмма в Афинах? — размышляет Софья по дороге в Аргос. — К чему она приведет? Не были ли «страшные трудности» на этот раз лишь пустяком? Во всяком случае, писать так нельзя». Софья берет на себя смелость изменить текст телеграммы и смягчает ее, написав в более вежливом тоне. На следующий день приходит ответ от министра, еще более вежливый, почти любезный. «Вот видишь, — с гордостью говорит Шлиман,— стоит только людям пригрозить, как они тут же уступают».

Это происходит в тот самый день, который повергает в волнение весь народ. Педро Второй, император Бразилии, едущий верхом из Коринфа, высказывает желание навестить Шлимана. Император выглядит как зажиточный мещанин; он хочет осмотреть все весьма подробно и основательно. Будучи человеком образованным, он поддается воодушевлению Шлимана и радуется стихам греческих трагиков, которые тот читает ему у Львиных ворот, на агоре, по дороге через акрополь. Так продолжается несколько часов, а когда вслед за тем Шлиман приглашает его на быстро сымпровизированный обед под величественным куполом «сокровищницы Атрея», то император и подавно не находит в себе силы уехать. На следующий день он вопреки программе возвращается из Навплиоиа, чтобы еще раз все осмотреть и внимательно разглядеть все находки.

Распрощавшись с монархом, Шлиман оставляет раскопки и отправляется вместе с Софьей на северную вершину Евбейской горы. Теперь она носит имя пророка Илии. Наверху среди циклопических руин — очевидно, сторожевой башни, на которой ждали условных сигналов, — стоит маленькая белая часовенка. Сюда приходят из долины процессии богомольцев, просящих святого о ниспослании дождя. Может быть — нет, наверняка, Илия — это тоже лишь преображенный Гелиос!

На следующее утро Шлиман приступает к раскопкам в том самом месте, где стояли надгробные стелы, которые находятся теперь в Харвати и ждут отправки в Афины. Едва только начинают копать, как натыкаются на вход в шахтовую гробницу размером шесть на три метра. Она заполнена чистой землей. Продолжая углубляться, меньше чем через метр находят две прямоугольные плиты. Они служили, вероятно, фундаментом для стел или для какого-нибудь еще большего памятника. Под этими плитами идет опять чистая земля, иногда со следами золы. Потом находят деревянную пуговицу, покрытую листовым золотом с резным узором, кубок слоновой кости в виде бараньего рога, дюжину золотых пластин со спиральным орнаментом, разные другие предметы из слоновой кости, тонкие золотые бляшки, черепки ярко расписанных ваз.

Когда достигли трехметровой глубины, вдруг разразился страшный ливень — мягкая земля могилы мгновенно превратилась в вязкую грязь.

Дальше копать нельзя. Надо ждать, пока солнце снова высушит шахту.

— Начнем-ка пока рыть во втором ряду, где стояли лишенные украшений стелы, — говорит Шлиман и делает в том направлении несколько шагов.

— Нет! — восклицает Стаматакис.

— Да!

— Нет!

— Бы с ума сошли?

— Нет! — в третий раз восклицает Стаматакис и с трудом берет себя в руки. — Разрешите мне минутку поговорить с вами с глазу на глаз?

— Ладно,—после короткого раздумья ворчливо отвечает Шлнман и отходит со своим эфором в сторону.

Впервые за долгое время они разговаривают друг с другом, да еще вполне мирно. Видно, как Шлиман несколько раз согласно кивает головой. Впервые они даже единодушны.

Потом они возвращаются. Работа окончена! Сто двадцать пять землекопов могут отправляться по домам.

Отныне лишь трое раскапывают могилу или могилы: Генрих Шлиман, Софья Шлиман и Панагиотес Стаматакис.

А вечером в Микенах появляется гарнизон, впервые за две тысячи триста сорок четыре года. Впервые с тех пор, как Микены были завоеваны и разрушены аргивянами, они снова превращаются в крепость. Ночью по всей равнине горят сторожевые огни, как тогда, когда возвращался домой Агамемнон. То, чего ждут сегодня, ждут сейчас, нуждается в самой сильной охране, самых тщательных мерах предосторожности. Защищенные кордоном солдат от воров и любопытных, они начинают работу.

Двадцать пять дней подряд двое мужчин и женщина стоят на коленях в гробницах и рыхлят землю ножом, а там, где это становится слишком опасным, прямо руками.

Они начинают со второй могилы, так как первая будет сохнуть еще несколько дней. После четырех с половиной метров чистой земли, на глубине, следовательно, семи с половиной метров от первоначального уровня почвы они натыкаются на слой неоднородной грубой гальки. Ее убирают. Между толстыми стенами из больших камней на втором слое гальки лежат головами на восток на расстоянии девяноста сантиметров друг от друга три скелета.

На них лежат по пять диадем тонкого золота. Металл чеканной работы, между двумя крайними линиями ряд тройных концентрических кругов, обрамленный двумя рядами меньших двойных концентрических кругов. На двух покойниках лежат по пяти, а на третьем-— только четыре креста из золотых лавровых листьев. Все они одинакового размера и сплошь покрыты чеканным орнаментом из листьев и спиралей. На полу множество маленьких ножей из обсидиана, а также куски большой серебряной вазы с устьем, покрытым толстым слоем позолоты и резьбой. Бронзовые кинжалы, серебряная чаша, фигурки Геры с рогами, осколки богато расписанных ваз, агатовая застежка ожерелья.

В третьей гробнице захоронены останки трех женщин. Они тоже положены головами на восток и на таком же расстоянии друг от друга, как и скелеты второй гробницы. На скелетах и вокруг повсюду золотые бляшки — на них выбиты разнообразнейшие узоры, спирали, стилизованные цветки, изображения бабочек, листья растений, звезды. Все они примерно семи сантиметров в диаметре. В таком же беспорядке лежат застежки из золота или драгоценных камней с вырезанными на них мифологическими или бытовыми сценами и изображениями животных, выразительные золотые фигурки: грифоны, бабочки, львы, олени, женщины с порхающими вокруг голубями, пальма с львятами на макушке, каракатицы, лебеди, утки, сфинксы, кузнечики на тонких цепочках.

На голове одной из женщин великолепная золотая корона: из ее украшенного звездами и ободком из спиралей обруча поднимаются тридцать шесть больших золотых листьев. На голове второй женщины золотая диадема; она сидит так прочно, что, когда ее снимают, на ней остается кусочек черепной кости. Кроме того, на туловищах свободно лежат пять диадем, сходные с найденными прежде, да еще шесть больших крестов из золотых листочков, звезды, нагрудные булавки, серьги с подвесками, головные булавки, двое золотых весов, множество украшений неизвестного назначения, шарики из горного хрусталя, жезл, золотые трубочки, снова десятки гемм из агата, сардоникса, аметиста, гребни, масса золотых бусинок от ожерелий, янтарные бусы, золотой кубок с чеканными дельфинами, коробочка с крышкой, несколько больших золотых ваз, терракотовые и алебастровые сосуды и четыре странных и совершенно непонятных медных ларчика, наполненных гнилым деревом.

Всем троим, когда они находят одно за другим эти погребальные приношения, кажется, будто они грезят. Только Шлиман торжествующе улыбается: ведь еще шесть лет назад, во время поездки по Пелопоннесу, он знал, что в один прекрасный день найдет эти могилы! Вера движет горами, и вера даже невозможное делает возможным. Стаматакис, похоже, потерял дар речи, но он озабоченно думает о том, что каждая из этих сотен вещей должна быть в отдельности зарегистрирована. И теперь, насколько он знает Шлимана, весь день без остановки придется копать, а всю ночь — беспрерывно писать. «Отдохнуть как следует, — сказал недавно Шлиман, — мы сможем и в могиле!»